1. С XI в., с самого начала этого периода, все знаменитые паломники — английский купец Севульф, норвежский король Сигурд, игумен Даниил из Киева и их последователи — были движимы не только благочестием. Общим для них был интерес к путешествиям; некоторые из них особенно интересовались торговлей; большинство было так же готово к битве, как и к молитве.

2. Однако, поскольку воинствующий дух церкви, по-видимому, поутих и ее усилия, направленные на создание новых царств — в Антиохии, в Иерусалиме, на Кипре, в Византии, становились все более бесплодными, постольку началось непосредственное развитие европейских знаний с помощью научных путешествий. Винландия, Гренландия, Белое море и другие норвежские открытия были открытиями, сделанными великим народом для себя самого; не будучи связаны ни с торговыми целями, ни с религиозным чувством, они остались как бы не осознанными Западом. Полный отчет о норвежских путешествиях в Америку лежал в Ватикане, когда Колумб разыскивал доказательства существования в пределах досягаемости — Индии, как он полагал, — на том месте, где он обнаружил неизвестный континент и новый мир. Но ни одна живая душа не знала об этом; даже гренландские колонии были утеряны и забыты в XV в.; в 1553 г. английские моряки достигли Архангельска, не подозревая, что Отер или Торер Гунд уже побывали здесь за шесть веков до них; Запад с XIII по XVI в. почти потерял Россию из виду, и она стерлась из его памяти, будучи под властью татар; однако миссионеры, купцы и путешественники, следовавшие за крестоносными армиями к Евфрату и продвигавшиеся караванными путями к Цейлону и Китайскому морю, присовокупили сведения о Дальнем Востоке и Центральной Азии — «Thesauri Arabum et divitiae Indiac» — к тем знаниям, которыми уже обладало христианство.

И коль скоро эти знания были связаны с выгодой, коль скоро Поло и их спутники дали знать Западу о великих благах, доставляемых материальными богатствами, каких не имел даже Рим при Траяне и которые столь долгое время беспрепятственно делились между арабами и коренными жителями, невероятно, чтобы эти открытия были легко забыты. С этого времени (с конца XIII в.) и до успеха португальцев на другом пути, в конце XV в., европейские интересы состояли в том, чтобы проникать все дальше по старым сухопутным маршрутам и получать все большую выгоду.

3. Существовал еще один аспект этой же проблемы, еще более заманчивая для смельчаков перспектива. Найдя морской путь к индийской сокровищнице, мореплаватели, такие, как венецианцы и генуэзцы или их испанские ученики, могли прорваться к сокровищам мира в самой их кладовой, создав торговую империю и получив возможность единовластно распоряжаться этим настоящим земным раем.

Затем, став хозяевами богатств Востока и боевой силой Запада, христианские нации могли бы сокрушить своего старого врага — ислам — и, стиснув его между двумя силами, между молотом и наковальней, могли бы нанести удар, который дал бы им власть над всем обитаемым миром.

Именно под воздействием такого рода мыслей, навеянных крестовыми походами и наследием открытий, сделанных на огромном пространстве от Багдада до Китая, Вивальди в 1281–1291 гг. совершил путешествие из Генуи, чтобы найти океанский путь вокруг Африки с надеждой достичь Индии; Малочелло около 1270 г. добрался до Канарских островов; другие добровольцы предпринимали подобные попытки почти двадцать раз за последующие четыре поколения, пока их судорожные усилия не были организованы, энергично продолжены и доведены до победы принцем Генрихом и его португальцами (1412–1497).

4. Наконец, возрождение Европы в эпоху крестовых походов было не только прагматическим, материальным, но и духовным. В конечном счете наука была затронута и преображена новой жизнью ничуть не меньше, чем военное искусство, или социальный статус городов, или коммерция торговых республик. Так, география и родственные ей науки незамедлительно восприняли одно из новшеств, хотя полностью осознали его значение и стали использовать его весьма не скоро. Магнит на Западе впервые упоминается около 1180 г., применение же его моряками, вероятно, правильно датировать XIII в. в связи с открытием Амальфи.

Но вернемся назад. Хотя это уже и описано в общих чертах, мы должны более точно проследить, как подготавливалась деятельность принца Генриха: во-первых, паломниками-воинами и путешественниками новой эпохи, купцами, или проповедниками, или любителями достопримечательностей, которые прошли сухопутными маршрутами Востока до конца; затем моряками, которые начали рассеивать чары, заколдовавшие Западный океан, и все дальше уходить в открытое море, эту торную дорогу мира, и, наконец, учеными, которые скорее чем кто-либо благодаря созданным ими картам, глобусам, инструментам и теориям являлись учителями, наставниками и духовными предшественниками героя открытий.

Паломники, путешественники и купцы обеспечивали исследовательскому движению смысл, привлекательность и материальное оправдание; остальные, можно сказать, привносили форму — мореплавательский дух, благодаря которому был достигнут успех. При этом одни были столь же необходимы, сколь и другие.

Человеческий разум потому так хорошо справлялся со своей задачей, что питался обоснованной надеждой; люди продвигались вокруг Африки сквозь атлантические штормы потому, что впереди маячил золотой Восток.

Как мы уже видели, именно землепроходцы XII–XIV вв. представили этот золотой Восток Европе и добавили к мечте и традиции вдохновляющее знание. Из этих землепроходцев первыми достойны упоминания Севульф из Вустера, Аделяр из Бата и Даниил из Киева — трое из того сонма мирных паломников, которые следовали за завоевателями в первом крестовом походе (1096–1099). Все они оставили воспоминания, характерные для нового времени и являющие разительный контраст отчетам, оставленным толпами прежних паломников, даже таких, наиболее близких к ним по времени, как Эльдред, епископ Вустерский и Йоркский, короновавший Вильгельма Завоевателя, или Свен Годвинсон, или Торер Гунд, целью паломничества которых было всего лишь покаяние. Каждое новое обращение в христианство северной нации вызывало новый приток истово верующих в Италию и в Сирию, оживляло свойственный еще IV в. обычай паломничества; но когда средневековое христианство окончательно сформировалось и религиозная страстность стала более прочной и земной, тогда первооткрыватель и обозреватель как бы объединился с паломником, что и отражено во всех дошедших до нас записках.

Севульф был мирянином и купцом, который отправился в паломничество и стал монахом по просьбе своего духовника — Вульфстана, епископа Вустерского. Но хотя его повествование было охарактеризовано как огромный прогресс по сравнению со всеми более ранними описаниями путешествий, оно ограничивается святой землей и не затрагивает лежащих далее, в Месопотамии или Египте, мест паломничества, которые посетили и описали Сильвия и Фиделий.

Пустившись в путь через каких-нибудь три года после захвата латинянами Иерусалима (1099 г.), английский путешественник описывает шесть различных маршрутов из Италии в Сирию, что свидетельствует о широком развитии средиземноморских взаимосвязей и о достигнутой к началу второго тысячелетия практической безопасности мореплавателей от пиратов в этих краях.

Путь, избранный им, — через Монополи, Корфу, Коринф и Афины — привел его на Родос, «где когда-то был Идол, называемый Колосс, одно из семи чудес света, но его разрушили персы, как и почти всю землю Ро-мании, по пути в Испанию. То были колоссяне, к которым писал святой Павел».

Оттуда он отправился в Миру Ликийскую, «порт Адриатического моря, так же как Константинополь — порт Эгейского».

Высадившись в Яффе после тринадцатинедельного плавания, Севульф вскоре очутился среди чудес Иерусалима, которых стало ничуть не меньше со времен Аркульфа. На самой вершине церкви Гроба господня находился знаменитый «пуп земли», «называемый ныне компас, который Христос измерил своими руками, творя спасение в середине, как сказано в Псалмах». Таким образом, те же легенды подкреплялись теми же текстами и в VI или VII в.