На этот раз Балдая немедленно последовал за своими пионерами. Он посадил команду в корабельную шлюпку и отправился вверх по течению к месту схватки, в то время как юноши ехали верхом по берегу и показали ему кучу камней, куда они днем раньше загнали туземцев, которые, однако, ночью убежали в глубь страны, бросив большую часть своих жалких пожитков. Все это было подобрано, и португальцы, покинув бухту Лошадей, как они назвали эту самую отдаленную часть Рио д’Оро, повернули назад, к своей варинелле, без новых успехов, но, пожалуй, с чувством здорового разочарования. Для того чтобы найти Западный Нил и путь вокруг Африки, им надлежало отправиться дальше на юг.

Все же Балдая был недоволен. Он хотел привезти пленника, как приказывал Генрих, и потому проплыл вдоль побережья еще пятьдесят лиг, от Рио д’Оро до порта Галеры — скалы, напоминавшей галеру, нос которой выступал так далеко, как ему еще не случалось встретить с самого Бохадора. Здесь он снова высадился на берег и нашел несколько туземных тенет из древесной коры, но никого из тех, кто их сделал, не было видно.

В первых месяцах 1436 г. его варинелла вернулась в португальские воды; земля, на которую он ступил, лежала в трех сотнях миль за старым африканским краем света, и в эти два года (1434–1436) Португалия и все христианские народы благодаря усилиям Генриха открыли новую главу своей истории. Тесный мир Римской империи и средневековой церкви отныне разрастался в современный земной шар, сокрушая древний ужас перед морем, так долго удерживавший человечество в границах, которые оно не смело преступить. Земные маршруты были усвоены, хотя и не освоены западной наукой благодаря крестовым походам; теперь же открывался куда более опасный и таинственный морской путь. Ведь до сего времени нет определенного указания на то, что христиане или мавры когда-либо прежде огибали Бохадор, а теоретически пометить его на картах — это ведь совсем не то, что убедиться на опыте, что это просто такой же мыс, как и все другие, и не больше похож на край света, чем мыс Святого Винсента. Ни генуэзцы, ни каталонцы, ни дьеппские норманны, ни арабские странники Идриси и Ибн-Саид на сей раз не были тут прежде дона Генриха. Открытые им атлантические острова были новонайденными, т. е. заново открытыми, но его исследования побережий начиная с 1433 г. были сплошь смелыми вторжениями в совершенно неизведанную область.

Однако с 1436 до 1441 г., от второго плавания Балдая до начала экспедиции Нуньо Тристана и Антана Гонсалвеса к мысу Бланко, исследования эти не были ни успешны, ни энергичны. Простое объяснение этому состоит в том, что инфант был занят другими делами. В те годы была предпринята роковая попытка захвата Танжера; умер король Эдуард; начались хлопоты из-за несовершеннолетия его сына Альфонсо V — будущего Альфонсо Покорителя Африки.

Правда, из нашей «Хроники открытия Гвинеи»[43] можно узнать, что в эти годы туда одновременно ушли два корабля, но один из них повернул назад из-за плохой погоды, а другой зашел лишь в Рио д’Оро за кожами и салом тюленей и, нагрузив трюмы, вернулся в Португалию. Верно и то, что в 1440 г. были снаряжены и посланы туда же еще две каравеллы, но, ввиду того что их там постигла неудача, мы не можем сообщить подробностей этой экспедиции.

Удаление принца от политики и его уединенная жизнь в Сагресе не могли не. нарушаться вовсе. Когда требовали обстоятельства, он возвращался ко двору и на поле брани. Так, он появился у смертного одра своего отца в 1433 и брата в 1438 г., при осаде Танжера в 1437 г., а в начале регентства (1438–1440) он помогал править своему племяннику Альфонсо, сыну Эдуарда. С 1436 г. он серьезно не занимался исследованиями.

Особенно любопытно отметить в истории тех лет то полурелигиозное уважение, какое питали к Генриху его братья, кортесы и весь народ. Он был, конечно, выше современников и шел впереди своего века, но не настолько, чтобы быть недоступным их пониманию. Его нельзя назвать вождем без воинства; он был одним из тех счастливцев, которые более всего ценимы теми, кто-к ним ближе всего, — отцом и братьями.

В королевстве все считали, что последние слова короля Хуана были «просить инфанта не оставлять своего воистину похвального намерения распространить христианскую веру на земли тьмы»; верно это или нет, но, во всяком случае, это было уместно и похоже на правду, и братья Генриха, Педро и Эдуард, покорно исполняли волю отца: заботились о том, чтобы дома царил мир, а на море — корабли.

Однако новое царствование было недолгим и неспокойным. Едва Эдуарда короновали, как дон Фердинанд, четвертый из «славных инфантов» дома Авис, возобновил планы африканской войны (1433 г.). Фердинанд, в душе вечный крестоносец, отказался от кардинальской шапки, чтобы направить все свои силы к истреблению врагов Христовых, и в Генрихе он нашел преданное понимание. Именно Мореплаватель обдумал и организовал кампанию, навязанную затем королю и стране. Такое поведение Генриха представляется совершенно естественным. Сеутская война имела важное влияние на его занятия; кроме того, она стала его личной победой, и его желание покорить язычников и сарацин и сделать из них добрых христиан едва ли было менее сильным, чем природная наклонность к исследованиям и открытиям. Итак, он принимает предложение Фердинанда, превращает его в конкретный план — штурм Танжера — и получает неохотное согласие Эдуарда и кортесов. Главное препятствие — недостаток средств; даже популярность правительства не смогла предотвратить «раздраженного недовольства и ропота в народе». Дон Педро не одобрял всей этой затеи, и из уважения к его мнению запросили папу. Идти ли войной на неверных?

Если бы неверные, о которых вы говорите, ответил Ватикан, жили в христианских землях, и обращали храмы христиан в магометанские мечети, или если бы они делали набеги на христиан, хотя бы и возвращались потом в свою землю, или если, не совершая ничего из упомянутого, они могли бы быть уличены в идолопоклонстве либо преступлении естества, — во всех этих случаях принцы Португалии имели бы справедливые основания идти на них войной. Но и тогда потребны были бы благоразумие и благочестие, чтобы христианам не понести урона. Кроме того, вполне оправданно подвергать христианский народ тяготам налога на ведение войны с неверными, когда таковая война необходима для защиты государства. Если же война ведется самовольно, то бремя расходов должен нести сам король.

Но военные приготовления закончились прежде, чем пришел этот ответ, и все предприятие двинулось слишком далеко, чтобы ого можно было обратить вспять; королева желала этой войны и склонила короля Эдуарда к согласию.

Итак, несмотря на дурные предзнаменования, нездоровье принца Фердинанда и предупреждения дона Педро, 17 августа 1437 г. войско взошло на корабли, 22 августа они отплыли, а 26-го пристали в Сеуте, где по-прежнему командовал Менезес. Мавры все еще хорошо помнили славные победы европейцев в 1415 и 1418 гг. и их героя — дона Генриха. Поэтому при первом известии о высадке племена Бени Хамеда через гонцов заверили его в своем совершенном повиновении и предложили дань. Принц взял их золото и серебро, скот и древесину и обещал им «мир в продолжение этой войны», так как войск, которыми он располагал, едва хватало для захвата Танжера. Из 14 тысяч солдат, забранных в Португалии, в Сеуте налицо было только шесть тысяч. Многие испугались опасностей, которые ждали их в Африке; кроме того, на кораблях явно недоставало места для всех. На этих судах можно было перевезти как раз столько батальонов, сколько их прибыло в Африку, а за пополнением надо было отсылать корабли назад, в Лиссабон. В принципе с такой необходимостью соглашалось большинство военных советников, но практические трудности были настолько велики, что Генрих решил, не дожидаясь подкрепления, с наличными силами начать операцию.