В этом рискованном путешествии, о котором подробно сообщает Кадамосто, его сопровождал племянник князя, Бисборор, «благодаря которому я увидел многое, достойное внимания». Венецианец не беспокоился о том, что выход в море откладывается, так как наступила бурная погода, настолько бурная, что нельзя было на шлюпке добраться из устья реки к тому месту, где стояли корабли, и капитан вынужден был держать связь со своими людьми при помощи негров-пловцов, которые одолевали любой прибой, «ибо они превосходят всех других людей в воде и под водой, потому что могут погружаться на час не всплывая».

Не имеет смысла воспроизводить весь длинней рассказ Кадамосто о том, что он видел и слышал у негров во время своего путешествия: он пресен и зауряден. Здесь повторяется многое из того, что было уже сказано им об азанегайцах, об их рабском поклонении правителям, «которые для них суть смертные божества», о постоянных перемещениях и походах этих князьков по своим владениям, от хутора к хутору, где они живут на довольствии своих жен; о самих этих краалях Кадамосто говорит, что это не города и не крепости, как могут думать иные, но просто группы из сорока или пятидесяти хижин, окруженные живой оградой спутавшихся деревьев, с царским дворцом посредине.

Князь Будомель имел двести телохранителей, не считая добровольной охраны из его бесчисленных детей, подразделяемых на две группы, из которых одна всегда неотлучна при дворе («и таковые составляют большинство»), другая же расселена по стране как своего рода королевский гарнизон. Несчастные подданные, «по доброй воле терпящие от своего короля более, чем от любого чужеземца по принуждению», наказываются смертью за малейший проступок. Лишь два небольших сословия имеют некоторые привилегии: служители религии, как и знатнейшие вельможи, обладают исключительным правом доступа к персоне «смертного бога».

Кадамосто устроил там торги в попытке извлечь хоть какую-нибудь прибыль из жалкого имущества негров, выменивая изделия из хлопка, сукна, масло, просо, кожи, пальмовые листья, овощи и, конечно же, золото, как бы мало его ни было. «Тем временем негры бестолково толпились вокруг меня, с удивлением рассматривая наши христианские символы, нашу белую кожу, наше платье и телосложение, наши облачения из черного шелка и мантии из синего сукна или крашеной шерсти — все поражало их; некоторые уверяли, что белый цвет чужестранцев не от природы, а наведен»; тут дикари поступили с Кадамосто так же, как с Куком и с множеством других. Поплевав на руки, они попытались стереть белую краску, после чего, убедившись в том, что бела сама кожа, пришли в еще большее изумление.

Стало ясно, что много золота добыть не удастся, и группа исследователей довольно скоро возвратилась на каравеллы и отправилась дальше, на мыс Верде. До самого конца корабли и их оснащение вызывали ужас и восхищение негров и особенно негритянок; видя способность наших военных орудий одним залпом скашивать сотню человек, они говорили, что это дело демонов, а не людей; звук трубы они принимали за вопль свирепого, хищного зверя. Кадамосто дал им трубу, чтобы они могли убедиться в ее рукотворном происхождении; тогда они изменили свое мнение и решили, что вещь эта изготовлена самим богом, более всего восторгаясь разнообразием звуков и громко восклицая, что никогда не видели ничего более удивительного.

Женщины осматривали каждый предмет на корабле: мачты, кормило, якоря, паруса, весла. Их любопытство возбудили глаза, намалеванные на носу судна: раз корабль имеет глаза и может смотреть вперед, то и люди, владеющие им, должны быть чудесными волшебниками вроде демонов. «Особенно их изумляло то, что мы можем отплывать от земли, теряя ее из виду, и все же твердо знать, где мы находимся, что невозможно, говорили они, без черной магии. Не меньшим было их удивление при виде зажженной свечи, ибо они никогда прежде не знали иного света, кроме костра, когда же я показал им, как делать свечи из воска, который они всегда выбрасывали за ненадобностью, они еще больше поразились, говоря, что нет ничего, что нам было бы неведомо».

Теперь Кадамосто готов был выйти в океан и пробираться на юг, к царству Гамбро, согласно повелению принца, говорившего со слов негров в Сагресе, что это царство недалеко от Сенегала. И царство это, говорили они, так богато золотом, что если христиане доберутся до него, то приобретут несметные состояния.

И вот, преследуя две цели: во-первых, достичь золотого края, а во-вторых, открыть неизвестное, венецианец уже собрался было пуститься в путь, когда к нему присоединились еще два португальских корабля. Они решили вместе обогнуть мыс Верде, расположенный всего лишь в сорока милях от Будомеля, и каравеллы подошли к нему на другой же день.

Мыс Верде (Зеленый) назван так за зелень своей травы и деревьев, подобно тому как мыс Бланко — за его белый песок. Оба весьма велики, возвышенны и видны с большого расстояния, вдаваясь далеко в море, но мыс Верде живописнее, с вкраплениями небольших туземных селений по океанским берегам и с тремя пустынными островками невдалеке от материка, где матросы находили тысячи гнезд с яйцами неизвестных в Европе птиц и, главное, огромных черепах, весом в двенадцать фунтов.

Вскоре после мыса Верде берег сильно изгибается к востоку, будучи по-прежнему покрыт вечнозелеными деревьями, которые густыми лесами подступают к самому морю, и оттого издалека кажется, что лес сходит в воду, «как мы подумали вначале, глядя с наших кораблей. Я бывал во многих странах Востока и Запада, но никогда не случалось мне видеть картины более прелестной».

Описание места опять сменяется характеристикой обитателей, и нам снова сообщают с надоевшими подробностями о жителях областей за мысом Верде, которые по большей части напоминают негров Сенегала, но «не подчиняются сему государству и отвращают от себя тиранию негритянских правителей, сами же не имеют ни короля, ни законов, поклоняются идолам, применяют отравленные стрелы, убивающие тотчас, как только выступит хоть капля крови», короче говоря, весьма свирепые люди, но очень хорошего сложения, черные и миловидные. Оказалось, что к побережью на востоке от мыса Верде нельзя подойти иначе, как через несколько узких гаваней, пока «с южным ветром мы не достигли устья реки, называемой Руим, и устье это имело в поперечнике длину полета стрелы. И когда мы заметили сию реку, отстоявшую от мыса Верде на шестьдесят миль, мы на закате бросили якорь на глубину десяти или двенадцати шагов, в четырех или пяти милях от берега, но когда наступил рассвет и дозорный увидел гряду скал, о которые разбивалось море, мы отправились дальше и пришли к устью реки, такой же большой, как Сенегал, а деревья подступали тут к краю воды, предвещая страну весьма изобильную». Кадамосто решил высадить здесь разведчика и бросил жребий между своими рабами-переводчиками. «А из сих рабов, негров, проданных в прошлом туземными царями португальцам и обученных в Европе, я имел с собой многих, предназначенных приготовить страну для нашей торговли и вести переговоры между нами и туземцами. И вот жребий пал на генуэзскую каравеллу (присоединившуюся к исследователям), и ей надлежало идти к берегу и высадить разведчика, чтобы ему испытать добрую волю туземцев прежде, чем отважатся другие». Бедняга, которому велели разузнать о племенах, живущих у реки, и об их обычаях, устройстве страны, имени короля и столице, запасах золота и о прочих коммерческих предметах, не успел выбраться на берег, как был схвачен и растерзан вооруженными дикарями, а корабли поплыли дальше, не пытаясь отомстить за эту жертву, и после красивого побережья, заросшего деревьями, низкого и исключительно пышного, они пришли к привлекательной гавани в устье Гамбры шириной в три или четыре мили, где Кадамосто рассчитывал собрать богатый урожай золота, перца и пряностей.

Каравелла поменьше на другое же после этого открытия утро отправилась вверх по течению, захватив с собой шлюпку на случай, если русло вдруг станет слишком мелко для судна, между тем как матросы должны были все время измерять глубину шестами. Кроме того, каждый зорко высматривал лодки туземцев. Они не заставили себя долго ждать. В двух милях от устья три туземные альмадии неожиданно вышли на них и затем замерли на месте, слишком пораженные зрелищем корабля и белых людей, чтобы что-то предпринять.