Однако весы знаний и власти начали склоняться в сторону христианского мира. Самыми бесстрашными и удачливыми путешественниками после монгольского нашествия были венецианец Марко Поло и проповедники-монахи, возродившие китайское христианство (1270–1350). Остров Мадейра и Канарские острова (лежавшие у побережья мусульманской Африки) были вновь открыты не арабами, а итальянцем Малочелло в 1270 г., англичанином Мэчином в царствование Эдуарда III и португальскими моряками под водительством генуэзских капитанов в 1341 г. В 1291 г. Вивальди отважился обогнуть мыс Бохадор, где не бывал ни один мавр, разве что будучи унесен штормом, как это сообщается в сомнительной достоверности рассказе Ибн-Фатима, который «первым увидел Белый мыс — мыс Бланко между мысом Бохадор и Зеленым мысом (Верде)».

В XIV в. карты, составленные Идриси, уступили место новым итальянским картам и схемам побережий (Портолано). По мере того как мусульманский мир погружался в политический хаос, приходила в упадок и его наука. Все большее распространение в странах ислама приобретала астрология. Вторжение турок привело к постепенному разрушению высшей мусульманской культуры. Суеверия и варварство разделили честь и трофеи этой победы.

Но пятьсот лет арабской науки завершаются трудами двух великих людей.

1. Ибн-Баттута (ок. 1330 г.), который чувствовал себя настолько же свободно в Китае, как в своем родном Марокко, является последним из действительно крупных магометанских путешественников. Хотя мы располагаем только изложениями его сочинений, полковник Юл совершенно прав, когда он утверждает, «что их следует считать по крайней мере одним из четырех главных руководств средневековья» наряду с книгой Марко Поло и дневниками двух странствующих монахов — брата Одорика и брата Вильгельма де Рубрука.

2. Абульфедой закончила свое развитие восточная школа мусульманской географии, так же как западная завершилась Ибн-Баттутой. В первые годы XIV в. он переписал «Историю и описание земель ислама» с полнотой вполне энциклопедической. Но его работа страдает всеми недостатками, присущими компиляции (пусть и тщательно составленной) этой и любой эпохи. В основе ее лежит информация, а не исследование, и ее ни в коем случае нельзя считать оригинальной. Она как начинается подражанием, так им и кончается. Если автор отходят от Птолемея, то только для того, чтобы следовать Страбону или кому-либо еще; все математические и астрономические данные приводятся в соответствий С александрийской доктриной, выдвинутой за двенадцать веков до того.

Особое значение жизни и деятельности Генриха Мореплавателя (1394–1460) состоит в том, что они неотделимы от истории экспансии Европы и христианства — экспансии, которая медленно набирала силу с XI в. Но задолго до изменения обстановки, происшедшего в эпоху Гильдебранда и первого крестового похода, еще со времен Константина, основавшего Римскую христианскую империю, христианскую столицу на Босфоре и государственную церковь западного мира, паломничество, торговля, завоевания и колонизация последовательно требовали энергии народов — «двигательных мускулов» Европы. Благодаря «благородному Генриху, принцу Португалии», эта деятельность вступила в третий, триумфальный этап, связанный с именами Колумба, да Гамы и Магеллана. Но лишь проследив от самой ранней стадии прогресс этого движения вовне, которое сделало Европу господствующей цивилизацией мира, мы можем правильно уяснить значение того перехода, героем которого был Генрих.

Больше чем кто-либо другой он имеет право быть названным инициатором великого дела, приведшего к открытиям XV–XVII вв., благодаря которым была завоевана Индия, вновь заселена Америка, мир стал доступным и цивилизация, оставленная Римской империей, сокрушила или отбросила далеко в тень всех своих старых соперников и поработителей — ислам, Индию, Китай, Тартарию.

Однако до XV в., до рождения принца Генриха, христианство, греческое и латинское, было в лучшем случае лишь одной из великих цивилизующих и завоевательных сил, борющихся за превосходство; до эпохи крестовых походов, т. е. до XI в., христианство было явно слабее мусульманских держав; оно казалось неспособным бороться со славянским или скандинавским язычеством; лишь расстояние спасло его от подчинения Китаю; Индия, столь притягательная для мира, была отрезана от него арабами. Еще до расцвета ислама, при Константине, Феодосии или Юстиниане, церковное господство византийских императоров, хотя и сохранявшееся тогда почти во всех провинциях империи Траяна, переживало при всем внешнем блеске несомненный упадок вследствие истощения южных народов. Таким образом, наш рассказ, естественно, начинается с худших времен — с языческих и мусульманских завоеваний V и VIII вв. — и, охватывая целое тысячелетие, приводит читателя к полной отмене этих суждений и завоеваний в XV в. Экспансия Европы продолжалась все это время, но в момент, с которого мы начинаем, в годы до и после папы Григория Великого, даже обширные знания о мире и навыки практических исследований, оставленные в наследство Грецией и Римом, казались утраченными.

И в период упадка старой империи, когда Константин и Юстиниан, как говорят, обменивались посольствами с двором китайских императоров, не видно никакого действительного расширения географических знаний или представлений. Главное, что предпринималось христианством в этой области, — паломничество, и пилигримы потеряли свое первостепенное значение лишь тогда, когда норманны (сначала язычники, а затем христиане), вооруженные иными методами, стали играть ведущую роль и экспансии Европы. В этом всеобщем странствовании викингов, первом великом внешнем движении нашей Европы в средние века, слились воедино вновь ожившая торговля, энергия путешественников со все усиливающейся тягой к паломничеству. Викинги представляли собой иной тип исследователей: они не просто находили новые земли и пели с ними торговлю, а завоевывали и колонизовали их.

Наконец, не координированная прежде коммерческая и религиозная деятельность была объединена и вылилась в воспринятую всем христианским миром форму крестовых походов. Идея эта была заимствована у Испании, но заимствована в духе скандинавских бродяг и сделана всеобщей для латинского мира, для всей Римской федерации. XI, XII и XIII века стали временем Подготовки к открытию и колонизации европейцами внешнего мира, которое произошло в XV, XVI, XVIII вв.

От обращения в христианство Константина и до Реформации история христианства целостна; поздняя Римская империя представляет собой объединяемое церковью государство, в то время как современная Европа — номинально христианское общество. Средневековая Европа мыслила себя не иначе, как старое всемирное государство под эгидой религии; от Испании до России люди жили под властью Священной Римской империи итальянского, или тевтонского, или византийского, или независимого типа. Англия и Россия не были затронуты германским возрождением Карла Великого, но и в их жизни доминировали все те же два элемента — классическая традиция и христианская церковь.

И в течение всех этих веков экспансия христианского общества — каким бы словом мы ее ни назвали: открытие, исследование, расширение географических представлений — имеет непрерывную историю. Но пока подъем ислама в II в. не создал для христианства характерные для средневековья условия, пока с новой религией не началась действительно новая эпоха, в конце которой жил Генрих, мы еще слишком удалены от нашего предмета, чтобы почувствовать, например, в пилигримах IV и V вв. и в Косме Индикоплевсте что-либо иное, кроме самой отдаленной подготовки деятельности Генриха. Вступление, которое необходимо предпослать рассматриваемому нами предмету, в действительности начинается с VII в., со времен наших Беды и Вильфрида.

Однако в виде иллюстрации общей мысли о том, что географические открытия есть начальная и естественная акция любого энергичного общества, находящаяся в зависимости от общей активности государства, небезынтересно отметить, что христианское паломничество начинается со времен Константина. Этот первый импульс исследовательской энергии сразу же свидетельствовал о новых отношениях между религией и политикой. Елена, мать императора, своим посещением Палестины, своей церковью в Вифлееме и найденными ею в Иерусалиме реликвиями способствовала тому, что обычаи немногих истово верующих стали господствующей модой. И через восемь лет после Никейского собора, в 333 г., появилась первая христианская географическая книга в виде путеводителя (или итинерария) из Бордо к святым местам Сирии, основанного на инспекционных маршрутах Антонинов. Путь, описанный в нем, пролегал через Северную Италию, Аквилею, Сирмий, Константинополь и Малую Азию, и по этому пути за следующие три столетия прошли тысячи безымянных пилигримов, не говоря уже о тех восьми или девяти писателях, которые оставили отчеты, хоть и религиозные по форме, но по существу содержащие наиболее полное изображение земного шара, какое могли тогда дать жители Запада.