Так делали уже много раз, и Бансабира, вдыхая черный запах забвения, часто думала, что фамильный склеп дома Яввуз наверняка много старше самого чертога.

Этому убежищу шла ночь. Беспросветная тьма Старухи Нанданы, Матери Упокоения, лучше всего выражала древность каждого камушка в каждой гробнице: бескрайнее прошлое северных владык Яса уходило корнями в несказанную глубину Колодца Времени, столь бесконечного, что в пору называть его бездонным. Гора, в утробе которой, если верить хроникам, был когда-то сооружен фамильный склеп Яввузов, истаяла, облетев, как дерево в осень, превратившись в отрог, который Время пригладило до холма, а после и вовсе сравняло с окрестными долами и низинами и пересыпало пылью эпох. А подземелье склепа стояло по-прежнему. Боги, жрецы, Праматерь — что-то или кто-то хранил память Пурпурного танского дома и с ней — память всех северян.

Удерживая голову с обоих висков, Бансабира, поджав колени, оперлась на них локтями. Масштабы древности посмертного узилища дома Яввуз наполняли ее спокойствием.

И отягощали шею и плечи непосильным ярмом.

Помнить — всегда значит долг перед временем.

Тысячи лет Боги хранили северный удел, ибо Яввузы всегда помогали Божественной Длани своею собственной. Теперь и ей, Бансабире, придется сохранить себя и все, что до нее оказалось в Колодце Времени, для будущего. Положение не только Пурпурных, но и всех северян обострялось в стране с каждым днем, Бану ощущала кожей. Наставал переломный момент между свободой и рабством, победой и поражением.

Вчера ночью она пришла в этот склеп неспроста: на ее глазах из крепости, ведомые гонцами-южанами и в компании солдат, уходили обозы с сундуками монет, руды, китовьихшкур и жира, и прочих товаров, которые не будут проданы, но налогом перейдут в казну Яасдуров.

Ради этого что ли она воевала три года? Ради этого ли северяне воевали больше десяти лет? Они сами не простят ей, если так будет и впредь, ведь, выходит, все было — зря.

Бансабира глубоко вздохнула и поднялась на ноги. Распрямилась, потянулась. Прежде она нечасто утрачивала решимость, но, когда так случалось, оа могла позаимствовать ее у смертоносных ножей в руках, у Гора, у отчаяния солдат и генералов или просто у ответственности за их жизни. Сейчас Бану, кажется, научалась заимствовать решимость у прошлого и самой себя, ибо весь род Яввузов, преставший перед Праматерью, здесь и сейчас сходился в ней, Бансабире, и отражался в ее облике и деяниях, как в зеркале. Может, отец не смог научить всему, чему Бану бы хотела. Может, мать, прекрасноликая Эдана Ниитас, не смогла любить дочь так долго, как Бану мечтала об этом. Но оба они, как положено родителям, придавали Бансабире сил, продолжаясь в ней самой и составляя часть ее сущности.

Бану оглянулась на могилы родителей и возблагодарила их, сглатывая комок слез в горле. Взяла факел. Вздохнув, смело шагнула к выходу. Завтра утром Тахбиру придется разослать приглашение всем хатам танаара, а танша пригласит самых мастеровитых зодчих. Неспроста Бансабира поручила "владетелям" приумножать золото торговлей и развлечениями. Не бесцельно она грозила расправой непроворным и непредприимчивым. Если будут нападать с юга, если предадут свои и начнут зажимать с обеих сторон на севере — останется пережидать в убежищах.

Через двенадцать дней, когда трясущиеся перед великой госпожой хаты докладывали об успехах, Бану жестоко и немилосердно принимала решения о смене глав хатских домов, о переразделе семейного имущества между теми, кто оказался более ловок. Охрана и "меднотелые" выглядели угрожающе. Хаты дрожали и повиновались.

Вопреки ожиданиям, своим и чужим, Бансабира почти отказалась от тренировок, свиданий с семейством, не считая трапез, на которые являлась с опозданием и с которых удалялась раньше остальных. Тану отбросила все посторонние дела и полностью сосредоточилась только на деньгах и строителях.

И, когда еще через две недели, родичи разъехались, а хаты, отвалив уйму золота и пообещав пересылать регулярно еще больше, убрались восвояси, Бансабира в очередной раз вызвала специально отобранных зодчих. Один в молодые годы руководил воздвижением крепости Ванн на границе с домом Раггар; другой — заложил фундамент и поднял стены двух твердынь среди Астахирских круч; под рукой предка третьего поднялась к небесам великая Стена Всевидцев, коронующая один из западных мысов Астахирского хребта. Говорят, потомок был столь же даровит и руководил ремонтными работами по всей Стене.

Строители предоставили подробные карты, Бану одобрила.

Потом снарядила тайный кортеж дальше, на север, к нынешним владениям командующего Бугута. Мало-помалу, Бансабира снабдила строителей путями снабжения, провиантом и материалами, охраной, шпионами, которые доносили о состоянии дел через Юдейра, собственно, надзором командира Бугута с его тысячным подразделением, тысячей рабочих рук, собранных со всего танаара, а также — одним-единственным заданием на ближайшие десять лет.

Проложив сообщение с Северным морем, без излишеств и во имя убежища во чреве одной из гор предстояло построить подземный город.

Гистасп со всем рвением взялся за исполнение возложенных обязанностей — от мала до велика. Он, казалось, никогда никуда не торопился, немного командовал и много ехидничал, но всюду поспевал и, в целом, вел себя самым безупречным образом. Захочешь — не подкопаешься.

Бансабира чувствовала в нем перемены. И в их отношениях. Червь сомнения, родившийся в груди молодой танши после разговора в склепе, окреп по мере того, как, вернувшись в чертог, она не встретила ни тени раскаяниях в глазах брата, оруженосца или телохранителя. Все выглядело так, будто ничего не произошло: Русса был радушен, Раду почтителен, Лигдам незаносчив и мочлалив, и ничто наводило на мысль, что они или кто-то из них запрели ее в склепе заживо. Бансабира пыталась придумать всевозможные версии происходящего, но не выходило ничего. В пору было думать, что эти трое не понимали или не помнили, что натворили, как если бы их зачаровал какой-нибудь жрец Праматери.

Правда в том, что на Ангорате, если верить друидам при Храме Даг, как и в последнем всегда существовало две стадии обучения. Все пришлые служители культа могли пройти только первую, если намеревались вернуться на родину. Их навыков и знаний хватало, чтобы нести свет Праматери и заставить Часовых на страже Священного острова развести копья, но они не могли ни читать в умах людей, ни воздействовать на них. Те, кто мог, навсегда оставался в числе служителей культа на Ангорате. Единственным известным исключением была сестра рамана Кхазара, но она, согласно договоренности с Неллой, была странствующей жрицей: три месяца в году она проводила на Ангорате, три — на Бледных островах, один — в Гавани Теней, а остальное время уходило на дорогу. Умение управлять разумом других — и вовсе таинство, доступное лишь лучшим из служителей храма Матери Воздаяния, соправителям Тайи и владычицам Сирин.

Словом, поверить в возможность зачарования Бану не могла, и версия Гистаспа о предательстве близких приобретала дополнительный вес. Как и версия, что их попросту пытаются подставить. Ведь кто еще был сегодня опорой большей, чем самый верный друг, самый острый меч и воистину незаменимый помощник?

Укрепление должно было быть простым, просторным, прочным, и оснащенным всем необходимым для жизни. И, тем не менее, требовало колоссальных усилий и затрат. Сколь бы ни было у Бану рудников, как бы проворны ни были хаты и сколько бы золота она ни вывезла из владений Аамутов, ей ни за что не удастся совместить это строительство с подготовкой к следующему серьезному военному походу.

Луна полнела и таяла. А Бансабира засыпала и просыпалась с одной мыслью: нужно больше золота.

На сорокоднев Виллины Тиранта доволокли уже в клетке, как военнопленного. Сколько король ни тряс племянника, Тирант ничего не говорил о местонахождении Гленна. А между тем, сразу после сорокоднева Тандарионы вступят в переговоры — Удгар прислал депешу с этим неукоснительным требованием.