Следующий день оказался не лучшим. Полифем продолжал держать незваных гостей в ловушке за валуном пока он ходил выпасать стада. По возвращении он убил еще двоих и закусил ими.

К этому времени хитроумный Улисс выработал план бегства. Он напоил Полифема крепким фракийским вином, а когда тот забылся пьяным сном, со своими людьми нагрел на костре огромное бревно и воткнул его в единственный глаз великана, ослепив его.

На следующее утро Полифем откатил валун, чтобы выпустить стада на пастбища, и моряки покинули пещеру, укрывшись под брюхами животных. Сам Улисс спрятался под огромным бараном.

Но когда корабль на веслах немного отплыл от берега, Улисс опрометчиво прокричал Полифему что-то насмешливое. И ослепленный гигант в ярости швырнул огромный кусок скалы, который едва ли не попал в судно. С тех пор отец Полифема Посейдон постоянно преследовал Улисса.

В дюжине мест Эгейского моря и даже у берегов Черного моря, указывая на огромные валуны, моряки доверительно говорили мне: «Эти камни бросали циклопы». В Дракотесе было то же самое: считалось, что прибрежные глыбы брошены Полифемом, а не упали с отвесных скал.

Гомер прекрасно знал эти места, потому что он неоднократно упоминает в «Одиссее» Фест и близлежащие скалы. Но вот какой возникает вопрос: не из критского ли фольклора он взял сюжет о великанах-людоедах для своего произведения?

Костас Патеракис, бывший партизан, показал мне еще одну пещеру, подходящую для легендарных великанов. Он встретил нас в Соугие, на южном берегу Крита, как когда-то вместе с товарищами по оружию встречал представителей союзников, высаживающихся с подводных лодок, чтобы вести партизанскую войну против немецких оккупантов. Костас со своими братьями прятал тогда союзников и их оружие в карстовой полости, известной под названием Пещера Циклопов. Сегодня Костас больше похож на банковского служащего, чем на заправского солдата. Но глядя, как он перешагивает через огромные валуны, ему нельзя было дать и половины его лет. На травянистом склоне у пещеры он обратился ко мне:

— Только в одной этой пещере мы собирали до тысячи овец.

Сходство пещеры с описанной у Гомера было поразительным. Огромный скальный обломок почти прикрывал вход. Сводчатая крыша высоко над головой была закопчена дымом бесчисленных пастушьих костров. Свежая вода капала с потолка в емкость, выдолбленную из полена, здесь также был выложенный из грубых камней загон, где доили овец. Никакая группа художников, готовящая сцену для фильма об Улиссе, не смогла бы подготовить более выразительные декорации. Но тут возникает вопрос: что же все-таки было раньше? Поэма или пещера?

Следующая остановка Улисса была на острове Эола, повелителя ветров. Улисс и его воинство оставались здесь целый месяц как гости Эола, его шести сыновей и шести дочерей. А хозяева жили в мире с соседями и проводили время в пирах с жареным мясом. По логике вещей, путь Улисса из Северной Африки должен был бы пролегать через Крит, и одно место на острове вполне соответствует гомеровскому описанию — это старая пиратская крепость Грабуза в северо-западном углу Крита.

Грабуза нависает прямо над морем, как и описано в «Одиссее». Я попросил Вилли Стони, экспедиционного художника, зарисовать островное укрепление. «Скалы будто сложены человеком, — прокомментировал он. — Слои и вертикальные трещины чередуются так равномерно, словно здесь поработала рука великана-каменщика. Лучи заходящего в море солнца придают скалам такой характерный сочный красно-коричневый оттенок». Здесь надо вспомнить, что Гомер писал о «бронзовой» стене, опоясывавшей остров.

По составу пород, положению и цвету Грабуза может считаться островом Эола. Но по-настоящему я удивился позже, когда стал сверять историю этих мест. Как повелитель ветров, Эол запаковал бури в кожаный мешок и вручил его Улиссу. Затем он вызвал легкий бриз, который и подул в нужном для путешественника направлении. Гомер много говорит об этом мешке, который был искусно сшит из выделанной шкуры взрослого вола, а для безопасности крепко перевязан серебряной нитью во избежание малейшей утечки.

Эратосфен, греческий географ III столетия до нашей эры, был убежден, что в «Одиссее» смешались фантазия и насмешка. Он писал: «Вы с таким же успехом можете найти места странствий Одиссея, с каким отыскать того мастера, который сшил мешок для тех ветров». Но я выяснил, что древние греки называли остров Грабуза Корикосом, что в переводе означало «кожаный мешок». Таким образом, с помощью «Арго» был найден ответ Эратосфену. Мы не нашли того мастера, но выяснили, где находился тот кожаный мешок.

Далее мы отыскали бухту лестригонов. Здесь 11 кораблей Улисса вошли в залив, закрытый со всех сторон сплошным кольцом обрывистых скал, а «при входе стояли друг против друга два утеса, оставляя лишь узкий пролив».

Это была смертельная ловушка. Огромные валуны увенчивали вершины скал. Их и сбрасывали местные жители на галеры и топили, как скорлупки. «Стоны умирающих раздавались среди корабельных обломков».

И только галера Улисса избежала гибели. Осторожно повел он ее к выходу из залива.

Без всякого сомнения, встреченное нами место было той самой гибельной бухтой. Она была окружена скалами, достаточно высокими, чтобы возвышаться над галерами и держать их «под прицелом», и все же не очень массивными, позволявшими бросать с них камни, словно копья. За 20 лет плаваний я еще не встречал подобных мест.

Наш «Арго» направился к северу от Грабузы, следуя за Улиссом, если только он выбрал, как подсказывала логика, кратчайший путь домой.

Невдалеке от выступа полуострова Мани мы вышли к удивительному заливу Мехапос.

— Это место приводит меня в содрогание, — пробормотал член нашего экипажа ирландец Дерри, когда мы протискивались на «Арго» сквозь узкий пролив в Мехапосе. Два скальных массива закрывали вход в округлый водоем, достаточно обширный, чтобы там поместились галеры Улисса. Это было причудливое сооружение природы. Утесы, метров 30 высотой, зловеще нависали над нами. Было такое ощущение, будто мы находимся в бочке.

— У кораблей Улисса не было ровно никакого шанса выбраться отсюда, — заметил Рик. — Два человека с копьями могли закрыть вход, в то время как их соплеменники сбрасывали бы камни прямо вниз со скал. Это была настоящая мясорубка.

В самой бухте, казалось, не хватало воздуха — она была замкнутой, воздух над ней — душным и каким-то безжизненным, несмотря на несколько рыбацких лодок, бороздивших ее воды. Даже наш неунывающий Кормак был поражен и воскликнул: «Найти бы таверну и выпить холодного пива. В таком месте не помешало бы взбодриться».

Через три часа мы там и оказались.

— Люди здесь настоящие пираты, — проворчал Кормак. — Ты только посмотри, сколько они берут за пиво, даже неохлажденное. Но еще того хуже — мы почти прикончили все их запасы…

«Мы плыли в одном направлении», — замечает Улисс после нападения лестригонов, пока их галера не достигла острова Эя, где обитала волшебница Цирцея. Гомер не говорит, где именно он находится, и запутывает его местоположение. «Восток и Запад ничего для нас здесь не значат, — сказал Улисс своим людям, когда они высадились на берегу. — Мы не знаем, где восходит солнце, чтобы освещать мир, и где оно заходит». Тут жила Цирцея, околдовывающая своими чарами, а на лесной поляне дикие животные прислуживали ей.

Она наслала чары на первых людей Улисса, сошедших на берег и превратила моряков в свиней. Потом она сама пала жертвой Улисса, который избежал ее колдовства и даже стал угрожать ее жизни. Тогда Цирцея вернула людям человеческий облик и целый год они праздно прожили на острове, в то время как сама колдунья стала возлюбленной Улисса.

Ключом к разгадке положения острова Эя становится событие, когда Цирцея посылает Улисса и его товарищей в царство мертвых, к слепому прорицателю Тиресию. После дня плавания они попали в устье реки Ахерон. Там они высаживаются на берег и поднимаются верх по реке до ее слияния с реками Пирифлегетон, Рекой Пылающего Огня и Коцитом, Рекой Плача. Здесь, у подножья огромной скалы, Улисс совершает жертвоприношение и беседует с тенью Тиресия.