Все, что случилось, было вполне в его стиле. Однажды в безветренный день он решил сфотографировать «Сохар» с некоторого расстояния при помощи самодельного приспособления — бамбукового шеста с установленной наверху кинокамерой. Когда он отплыл на добрую сотню метров, задул бриз.

— Ветер! Ветер! — закричали ему все на борту.

Когда наконец Ричард понял, что произошло, он стал отчаянно пробиваться в нашем направлении, зажав шест с кинокамерой. Я приказал спустить паруса, чтобы замедлить ход корабля, но даже после этого Ричард едва успел ухватиться за конец веревки, которая всегда болталась у него в кильватере.

Его втащили на борт, и он был похож на задыхающуюся камбалу. Все как один, заявили, что он никогда больше не покинет корабль без разрешения, по крайней мере, в открытом море.

5 апреля, через два месяца после того как мы покинули Шри-Ланку, штиль наконец ослабил свою мертвую хватку. Первые же порывы юго-западного муссона натянули паруса «Сохара», и мы начали ощутимо продвигаться к Суматре. На следующий день, рано утром, нас постигла серьезная неудача. Поднявшийся ветер резко изменил направление и прижал 25-метровую балку к основной мачте. Эта перекладина тут же треснула. Огромный парус повис, как перебитое крыло. «Сохар» был выведен из строя. Мы осторожно спустили сломанную балку. При свете серого, гнетущего рассвета начали устранять поломку. Отрезав зазубренный конец большей части, получили исправленную оснастку. Запасной парус был прикреплен к укороченной балке и поднят наверх. Скорость «Сохара» при этом уменьшилась на треть.

15 апреля мы достигли северных подходов Малаккского пролива, великого транспортного коридора в океане между Средним Востоком и собственно Востоком, особенно для нефтеналивных танкеров, обслуживающих Японию. Девять или десять судов выстроились в линию у пролива. Потом сильный ветер и хлынувший дождь размыли их очертания. Я почувствовал себя, как пешеход, ступивший на скоростное шоссе с закрытыми глазами во время бури. Но в конце концов «Сохар» благополучно миновал пролив.

Через три дня мы сделали остановку в порту Сабанг, на острове у северной оконечности Суматры. Мы пробыли в море 55 дней, и Сабанг казался нам таким же прекрасным, как и нашим предшественникам в далеком прошлом.

Суматра, великий сосед Себанга, была издавна известна как Страна Золота. По слухам, ее правитель был столь богат, что каждое утро бросал по золотому слитку в дворцовый бассейн в доказательство своего могущества. Несмотря на красоту Страны Золота, древние арабы боялись ее и считали населяющих ее жителей свирепыми людоедами. Несмотря на свой острый ум, Синдбад сам стал их жертвой.

Это случилось во время его четвертого путешествия, когда он вместе с командой потерпел кораблекрушение у острова. Туземцы привели несчастных к своему королю и предложили им еду. Увидев, как его товарищи после трапезы впали в какое-то оцепенение, Синдбад заподозрил что-то неладное и отказался от пищи.

Дни шли за днями. Синдбад по-прежнему отказывался от угощения, в то время как его команда пировала и люди становились более тучными, а его спутников просто-напросто откармливали. Вскоре Синдбад догадался, что туземцы питаются человеческой плотью. В ужасе он бежал из каннибальской деревни. Проходя по полю, он заметил своих людей, стоящих на четвереньках и щиплющих траву под присмотром пастуха.

Возможно, источником всех этих странных небылиц, так же, как и рассказов о людоедских племенах, послужил гашиш, используемый в северной Суматре как приправа к пище.

Другой случай в пятом путешествии Синдбада также дает основания полагать, что это случилось на Суматре. Синдбад был схвачен в лесу сутулым, человекоподобным существом с грубой черной кожей. Оно питалось лишь фруктами и не могло разговаривать. И имя ему было — Старик Моря; вероятнее всего, это был «большой лесной человек Суматры — орангутан».

Здешние леса с великолепными высокими деревьями дали нам возможность найти подходящий ствол взамен сломанной поперечной балки. А бухта, где остановился «Сохар», оказалась просто кладом для морских биологов, где они собрали много образцов. В первой половине мая мы двинулись дальше по Малаккскому проливу, в Сингапур.

Слухи о нашем путешествии опережали нас, вот почему нас встретил старший лоцман бухты Сингапура. Он поднялся на борт в накрахмаленной форме с картой и переговорным устройством.

— Я ваш лоцман, — заявил он важно, а потом осмотрел наш трехметровый румпель. — Но я совершенно не представляю, как мне управлять вашим судном. — И тут же сообразил: — Лучше, я буду указывать вам направление, а вы уж сами поведете корабль.

Когда «Сохар» торжественно входил в Сингапур, у штурвала находился Мусалам. Дюжина океанских гигантов стояла в стороне и пропускала наше судно.

Толпа приветствовала нас в порту китайскими и малайскими песнями и танцами, затем последовали бесчисленные пожелания чувствовать себя в этом городе как дома.

Это была хорошая мысль, но мы не могли оставаться здесь долго. Я планировал, что следующий этап плавания «Сохара» будет и завершающим — переход от Сингапура через Южно-Китайское море до цели путешествия, порта Гуанчжоу, или Кантона, в Китае. Я хотел извлечь выгоду из сезона ветров по всему этому пути, воспользоваться вначале северо-восточным, а затем и юго-западным муссонами и пересечь Южно-Китайское море перед наступлением тайфунов.

Теперь же, в связи с долгой задержкой юго-западного муссона, мы выбивались из намеченного графика. Хотя обычно сезон тайфунов начинается в июле, Южно-Китайское море известно своими майскими штормами. А шла уже первая неделя июня.

Итак, мы покинули Сингапур после короткого визита и легли на курс через древние моря, известные арабским мореплавателям как море Кундранг и море Канхай. Из семи морей на пути к Китаю, как писалось в старых книгах, эти были наиболее опасными. Здесь можно столкнуться с сильными штормовыми ветрами, которые нынешние оманские моряки называют «туфан». Я полагаю, это слово обозначает не что иное, как тайфун.

Первые четыре дня по выходе из Сингапура были обманчиво спокойными и я уже начал думать, что всю дорогу на пути к Гуанчжоу нам будет сопутствовать удача. Но, как только наступил пятый день, я понял, что мои ожидания напрасны.

Буквально перед рассветом налетел шквал, который я вначале принял за умеренный порыв ветра. И потому не встревожился. «Сохар» за предыдущие месяцы не раз сталкивался с непогодой. Но этот шквал оказался особенным. Очень быстро он превратился в настоящий шторм. Оснастка «Сохара» скрипела под сильным ветром, и опасный треск раздавался по всему кораблю. В какой-то момент я подумал, что он может перевернуться. Потом с громоподобным шумом рухнул основной парус.

Избавленный от непосильной ноши, корабль продолжал двигаться вперед. Мы спустили сломанный парус и быстро соорудили поперечную балку. Нам повезло, что мы успели это сделать, ибо с запада надвигалась стена грозных штормовых облаков, клубящихся, как дым огромного пожара. Это было местное явление, известное под названием «сводовый шквал». Как только он прошел, мы поспешили заняться парусом — каждый день увеличивал риск неожиданной встречи с тайфуном.

Весь тот день мы летели стрелой. Три раза шквал налетал на нас, и мы потеряли еще три паруса — один основной и два кливера, — которые были разорваны на куски. Корабль подвергался жестокому испытанию, но команда держалась стойко. В самую напряженную минуту одного из шквалов Хамиз-нейви упал на колени и стал молиться за судно и его экипаж.

В следующие пять дней мой вахтенный журнал запечатлел удручающие сведения: еще два шквала 16 июня, три — 17-го, четыре — 18-го, два — 19-го, один — 20-го.

Хотя они и дорого нам обходились, но все же эти шквалы приближали нас к цели. Наш путь был буквально вышит бедами. Часами мы сидели на палубе, сшивая порванные паруса, чтобы пробиться на север. Вот записи из бортового журнала: 140 километров за один день, 170 — за другой, и рекорд в 200 километров на следующий день.