В конце концов, он уже запомнил, что Лика очень не любит, когда ее загоняют в угол.

Куциан сидел у себя и писал письмо отцу, когда Лика вошла. Он вовсе не собирался это письмо отправлять, по крайней мере, до свадьбы, и мучительно медленно подбирал слова. На одолженном у тетушки Хос листе было очень трудно разглядеть что-нибудь кроме бесконечных зачеркиваний.

Свадьбы никогда бы не случилось и никогда не случится. Это Куциан понимал ясно: ему, джоктийцу, обращенному в лягушку не по традиции, а в наказание, просто не позволят до нее дожить. Это знание было и у Теллера: не случайно он так торжествующе улыбнулся напоследок. Не Теллер —  так Анталаита, не Анталаита —  так еще какой-нибудь радеющий за будущее Талимании доброхот.

И не сказаться принцем из далекого времени и далекой страны: дома его слишком хорошо помнят даже под пологом незаметности. Брату будет достаточно услышать эхо его голоса —  и он все поймет.

Скорее всего, он уже знает, что Куциан расколдован. Ему должны были на днях передать силу, а веды такое чувствуют. Само его, Куца, существование рядом с Ликой несет ей опасность: возможно, то, что она его не любит —  к лучшему. Ему стоит уйти.

Но он сидел с упрямством, достойным лучшего применения, писал письмо отцу, которое обещал себе отправить после свадьбы.

Никогда.

Лика бесшумно скользнула в дверь и заглянула ему через плечо. И только тогда Куциан ее почувствовал: выбившаяся из ее прически прядь пощекотала ему ухо.

Он резко обернулся, Лика испуганно отпрянула.

Раньше она не боялась каждого шороха. Или гораздо лучше это скрывала.

— Что-то понадобилось?

— Ты же кольцо забрал, да? — растерянно спросила она.

— Посмотрела?

— Зачем смотреть? Это логично. Я бы забрала.

Куциан как можно осторожнее отодвинул от себя чернильницу. Никаких резких движений. Чтобы не пугалась.

— Ну как? Будем скандалить и бить посуду? У меня есть чернильница.

Лика упорно не смотрела Куциану в глаза. Она будто задалась целью просверлить взглядом стену за его правым ухом.

— Неловко как-то…

— Тогда я должен был тебя убить.

Куциан будто в холодную воду бросился. Но он хотел, чтобы хоть кто-то ему поверил, кроме Дальки. Теллер вряд ли даже мысль допустит, что Куц не шпион, а вот Лика… Где-то в глубине души Куциан очень надеялся именно на ее веру в себя.  Для этого надо было раскрыть карты, потому что Лика, это Куциан знал, все равно когда-нибудь догадается, докопается, узнает… так пусть узнает именно его версию событий.

Пусть она помнит, что он сам ей рассказал, а не услышит потом, от кого-то другое, приукрашенное и лживое.

Лика съежилась, сгорбилась, побледнела.

— То есть… Ты со мной познакомился…

— Нет! — Поспешно перебил Куциан, и продолжил, путано и отрывисто, —  Я не знал что ты принцесса. Ты и твои портреты несколько… различаетесь. Но потом это вскрылось, отец написал на родину. Естественно, тебя хотели устранить, а я оказался удачей: надо же, смог сблизиться со средней принцессой! Ваш старший принц считался бесплодным, развод обходился, да и обойдется еще, дорого. Ты была резервом, той, кому, скорее всего, и придется рожать наследниц, младшая же принцесса была слишком мала и на тот момент не представляла опасности… В мире же столько случайностей, еще было время, чтобы невезение справилось с Лифнадалией и без нашей помощи. Дифтерия, корь, падение с лошади —  мало ли с детьми случается несчастий? В итоге… Сама понимаешь. Меня попросили разобраться с тобой. Я отказался. Мне приказали… я попытался вывернуться, и очень кстати попался на глаза Теллеру, никогда бы не сказал, но теперь понимаю, это все-таки было везение. Сам бы я не мог устроить то, что для него было плевым делом. Теллер, думаю, сразу осознал, чем подобная… нежная дружба может тебе грозить, похлопотал, и нас были вынуждены отозвать на родину вместе с отцом. Потом я врал, что постоянно был у него под колпаком, что дало мне шанс выжить. Мне не очень поверили…

— Лер… знал? — перебила Лика.

Из всей его речи она услышала только Лера… Что поделать. Куциану было больно с ней говорить, жутко больно, почти физически больно. Он в который раз подумал, что, возможно, Лер прав и Куциану надо просто тихо исчезнуть. Он сказал горько:

— У этого пса неплохой нюх.

Лика задрожала, но все-таки выдавила:

— Ты не боишься, что нас подслушают? Не называй его так… прошу.

— Хос не выдаст, это ей может стоить жизни; ведьм у вас не жалуют. Да и Далька твоя вроде умненькая девочка, наверняка нас страхует, — Куциан не выдержал и поддразнил, — это логично.

— Знал…

— Но есть кое-что, чего я не знаю, — твердо сказал Куциан, — и ты мне это расскажешь. Доверие за доверие, так?

Лика задумалась. Закусила губу, взъерошила волосы…

— Ты мой жених, — сказала она с нотками обреченности в голосе, —и ты меня уже один раз не предал, хотя мог и был должен. Мне от тебя не избавиться… и я пока не решила, хочу ли я от тебя избавляться.

— Это радует.

— Но… Куц… Я не уверена, смогу ли я когда-нибудь тебя полюбить. Когда-то я была влюблена, но это чувство… — Она отвела глаза, и что-то в его душе перевернулось, вывернулось, хрустнуло… — В прошлом. А новых чувств… у меня нет. Далька сказала, что я треснутая, но я думаю, это всего лишь оправдание. Я виновата, и поэтому решила так: тебе можно знать. Тебе надо знать. Но, Лер…

— Ты боишься своего друга?

— Я всего боюсь. И тебя, ты не думай, это не потому что ты страшный, или слишком высокий, или еще что, просто… так вышло, понимаешь? Я боюсь всего —  и все больше и больше. — Лика внезапно успокоилась, глубоко вздохнула и решительно проследовала к двери. Куциан подумал было, что тут-то она его и покинет… Но она просто резко открыла дверь. За ней никого не было. Тогда она очень осторожно и плавно ее закрыла, окинула комнату ищущим взглядом и присела прямо на жалобно скрипнувшую прикроватную тумбочку.

— Слушай. Мы тогда были…

…Мы тогда были детьми. Я так точно была маленькой девочкой. Хорошей девочкой, радовала матушку своей красотой, локоны, вот честное слово, как у Вальки были! Пела красиво. Я и сейчас наверное могу, но как-то не до этого. Букетики хорошо составляла, рюшечки любила, в куколки играла. Все смотрели мне вслед: какая красивая девочка! Какая будет принцесса, под стать старшей сестре! Маму все поздравляли, радовались, три дочки, красавицы и умницы, счастье для королевства и королевы…

Вслед смотрели —  это было так давно и как будто не правда. Вряд ли это время кто-нибудь ясно помнит… Такова суть моего наказания.

Матушку огорчало, что я часто пропадаю у деда в покоях. Он меня всякой интересной всячине учил, вроде географии, книжки почитать давал, вот и пропадала. Он не брезговал объяснять на куклах, всякие истории про принцесс рассказывать и про любовь, чтобы и интересно и поучительно, он не хотел из меня мальчика сделать или кого-то… С любимой внучкой возился, со мной.

А матушка деда всегда недолюбливала. Хоть и родной отец, и все-таки…

Лер был тем еще сорванцом. Когда он не занимался с дедом, он сбивал с пути истинного меня, или бегал где-то в городе. Ему было плевать на то, что официально он мой паж и прочую чепуху. Он делал, что хотел. Он и сейчас такой же. Разведка в его руках, а он такой же. Делает что хочет и плюет на официоз с вершины кургана своей давно и безнадежно погребенной репутации.

Все было хорошо. Но начался Мор. Куц, не перебивай, я понимаю, что тебе есть что сказать. Я тебя не виню, не беспокойся. Мор просто начался. Никто из нас в этом не виноват, джоктийцы не виноваты: я не хочу перекладывать вину одного заигравшегося старика на целый народ, и я этого не буду делать.

После Мора было Наводнение, и это я тоже хорошо помню. И скорблю по погибшим так же, как по погибшим от Мора.

И все сразу стало плохо. Про меня позабыли, про Лера позабыли, даже дед запретил мне появляться у него, потому что заразился.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: