примерно так сегодня утром: “А какое, собственно, тебе дело, женюсь я или

нет?”

Она вскинула голову и наградила его таким взглядом, под которым буквально

хотелось упасть на колени.

— Я полагала, что, как кто-то сказал мне сегодня утром, я имею право узнать, женишься ты на этой женщине или нет; это право основывается всего лишь на

двадцатилетней дружбе и больше, конечно, ни на чем.

Конн хотел что-то возразить, потом вздохнул, продолжая массировать лоб. Больше

всего он хотел, чтобы голова прекратила раскалываться.

— Знаешь, Энди, я получал предложения и похуже этого. Я женился на Лизе, потому

что думал, что люблю ее, и я женился на Юдифи, думая, что мы любим друг друга.

Сейчас в моей жизни нет ни той, ни другой, и мне кажется, проблема не в

женитьбе. Проблема как раз в любви. Может, никакой любви все-таки нет? Может, надо жениться на той, которая тебе всего лишь не противна, и поставить на этом

точку?

Что-то мелькнуло на ее лице — тень, след непонятной боли, — мелькнуло и

исчезло. Он с любопытством смотрел на нее, ожидая ответа, но Энди просто

повернулась и вышла из кабинета. И пока дверь за ней закрывалась, Конн вдруг

сообразил, что, будь он хоть чуть-чуть поумнее, он бы сделал предложение самой

Энди.

Впрочем, он тут же решил, что нельзя жениться на своем лучшем друге. Это значит

потерять своего лучшего друга, а взамен приобрести еще одну жену. А кому же

поплакаться, когда дело вновь дойдет до развода?

Прошло уже два часа, а Энди места себе не находила.

Черт подери, надо быть полным идиотом, чтобы, едва выпутавшись из сетей брака, очертя голову бросаться в пучину нового. Но ведь Конн Девлин вовсе не был

идиотом. Он, пожалуй, был самым нормальным среди всех, кого она знала.

“Но только не тогда, когда дело касалось женщин”, — добавила про себя Энди, пытаясь справиться с новым приступом бешенства. Вскоре после его женитьбы на

Юдифи Энди решила, что все дело в какой-то удивительной генетической болезни.

Чем же еще, если не умственным расстройством, можно объяснить это моментальное

(за одну ночь) превращение умного и расчетливого прагматика, настоящего волка

большого бизнеса в слабовольного недоумка?

Положим, тогда у него просто не было шансов. Через пять минут после их первой

встречи Юдифь атаковала Конна с непреклонностью тепловой ракеты. Его участь

была решена задолго до того, как он смог в этой ракете чуть-чуть разобраться.

Для Юдифи Конн воплощал идеального мужа. Он сделал головокружительную карьеру, был богат, хорошо воспитан и вдобавок красив как черт. Он не проливал суп на

скатерть, умел пользоваться ножом и вилкой, носил костюмы с достоинством принца

и мог очаровать самого холодного сноба в самом элитарном обществе. Конн

прекрасно разбирался в винах, управлял яхтой, катался на лошадях, знал, как

обращаться с машинами любой марки и с женщинами любого склада. А самое главное

— у Конна были связи. Очень серьезные связи. Молодая, очень самолюбивая, очень

настойчивая и практичная Юдифь буквально вцепилась в него зубами.

Конн со своей стороны быстро оценил в ней достоинства будущей жены. Красива.

Талантлива. Имеет большой успех. После свадьбы молодожены заняли место

“блестящей пары” в высшем обществе Сиэтла. О них говорили и ими восхищались.

Так продолжалось около года. А потом сладкий сон начал таять на глазах.

Не прошло и двух лет после свадьбы, а Конн здорово изменился. Он стал

замкнутым, неразговорчивым, угрюмым. И работал как одержимый, отгородившись от

мира стенами своего кабинета. Энди почти перестала общаться с ним. На Новый

год, третий год семейной жизни, Конн без всякого предупреждения появился у нее

на пороге.

Он выгнал ее поклонника, налил себе огромный стакан бренди, осушил его двумя

большими глотками; грязно выругавшись, запустил стаканом в стену и виновато

взглянул на остолбеневшую Энди.

А потом рассказал ей о Юдифи. Об их очередной ссоре — он хотел иметь детей, а

она в очередной раз отказалась даже обсуждать это. Юдифь выходила замуж, думая, что для Конна, как и для нее самой, главное — карьера. Наконец она поняла, что

Конн не прочь слегка расслабиться, пожиная плоды успеха. Что он хотел бы стать

отцом семейства.

“Она ушла и подала на развод”, — сухо добавил он.

Прошло немало времени, прежде чем Конн нашел в себе силы начать новую жизнь.

Правда, он изменился. Стал спокойнее. Меньше смеялся, больше времени проводил в

одиночестве. Казался сдержаннее. Словно отрезал какую-то часть своей души и не

хотел никого к себе подпускать.

Энди устало выругалась. Будь у нее хоть капля здравого смысла, она бы ушла

домой. Приготовила бы на ужин салат из экзотических фруктов. Устроилась бы

поудобнее в своей гигантской ванне, погрузившись в горячую воду с клубами пара.

А потом доползла бы до постели и заснула. Так бы и спала, пока…

Зазвонил телефон, и она нехотя взяла трубку: — Да?

— Энди, приехали мистер Бек с сыном.

— Бек с сыном? — Она выпрямилась. — Вот это да!

Энди вскочила, схватила пиджак со стула, прыгая на одной ноге, начала судорожно

искать туфли. Заглянула к Конну, крикнула ему, чтобы приготовился, причесалась, подкрасила губы, глубоко вздохнула и направилась в приемную.

Марк Бек зашел первым. Улыбаясь, он подошел к Энди, горячо потряс ее руку.

— Я чуть не позвонил вам вчера вечером. У меня неожиданно появились два билета

на концерт, а я еще не забыл, что вам нравится Шопен.

— Я обожаю Шопена, — рассмеявшись, кивнула Энди.

— Забудьте о Шопене. — Конн вошел в приемную как раз вовремя, чтобы услышать

конец их беседы, и холодно посмотрел на Марка. — Пока мы не пришли к соглашению

по нашему контракту, мы все еще конкуренты. А раз мы конкуренты, любые попытки

войти в контакт с моими сотрудниками будут рассматриваться как попытки

подкупа.

Даже любезной улыбкой Конн не мог скрыть явного раздражения. Что возомнил о

себе этот недоносок? Здесь, в самом сердце его владений, так открыто

кокетничать с Энди!

Казалось, Марк вовсе не смутился.

— Еще один стимул, чтобы побыстрее закончить наши дела, — бросил он, с

подчеркнутой вежливостью пожимая руку Конна. Повернулся к Энди и гораздо мягче

добавил: — Я и сам всегда был неравнодушен к Шопену.

Конна так и подмывало спросить, почему бы в таком случае Марку не отправиться

домой и не послушать свою любимую музыку, а не торчать здесь, приставая к Энди.

Но контракт еще не был подписан, да и с Энди все было слишком запутанно. Он

взял себя в руки и спокойно улыбнулся:

— Наша встреча была назначена на пятницу. Что случилось?

— Это одна из причин, по которым вы мне нравитесь, Девлин, — раздался голос

позади них. — Вопрос прямо в точку, и ни одной потерянной минуты.

Конн повернулся — широкие стеклянные двери, ведущие в коридор, распахнулись, и

в приемную вошел Десмонд Бек-старший, не очень высокий, но массивный, с пышной

седой гривой и обманчиво кроткими глазами.

Конн слегка кивнул, ожидая продолжения. Десмонд Бек был внимательным и

основательным профессионалом, блестящим инженером и талантливым бизнесменом.

Последние несколько лет “Бектрон” переживал тяжелые времена, но причиной тому

были объективные изменения в экономике. Основатель и президент компании ни разу

не сделал ни одной ошибки. Конн уважал Бека гораздо больше, чем любого другого

крупного промышленника или бизнесмена.

Неожиданно широкая улыбка пропала, а в кротких серо-голубых глазах появилась

холодная сталь.

— Я просмотрел ваши последние предложения, Девлин, но мне так до конца и не

ясно, что за ними стоит.