Спрятав пуговицу обратно в карман, он огляделся в поисках своего автобуса. Стоило ему отвести взгляд в сторону, как он заметил Мазая, находившегося в сотне метров от него рядом с кафе «Русалочка» в окружении нескольких лиц крепкого криминального покроя. Соснин пригляделся, пытаясь разобрать «свиту» Мазая, но никого не узнал и был раздосадован тем, что тот заметил его и решительно направился в его сторону. Страж порядка спрятал голову в воротник, пытаясь уйти от встречных взглядов, но понял, что общения с одноклассником не избежать и решился поговорить с Мазаем очень коротко.

– Здорово, Сосна! Как дела? – бодро сказал Мазай, пожимая руку милиционера.

– Нормально, – отрезал Соснин.

– Я слышал, тебя помяли и ствол увели? – ехидно спросил Мазай.

– Тебе какое дело? – грубо ответил Соснин.

– Да так. Люди разное говорят, я хотел от тебя правду услышать.

– А что люди говорят? – раздраженно спросил Соснин.

– Сосна, – улыбнулся Мазай, – разные люди разное говорят. Может, тебя беспредельщики сделали, может, гопота залетная, а может, кто и из наших. Ствол всплывет, вот тогда и узнаем.

– Что значит из наших? Кто? – спросил Соснин.

– Наши пацаны. Малолетки. Увидели тебя бухим и отомстили. Тебя же ни одна сука здесь не терпит. Я лично уверен, что это кто-то из наших.

– Кто, скажи мне, кто! – Соснин схватил Мазая за грудки. – Ты что-то знаешь, я же вижу, Мазай.

– Ты че, мент, охренел? – Мазай резко ударил Соснина по рукам. – Следи за базаром.

Словесная перепалка обратила на себя внимание нескольких прохожих, застывших на автобусной остановке. Соснин очень крепко держал Мазая за грудки и не отпустил его даже после того, как последний ударил его по рукам и сделал это достаточно сильно, чтобы намерения его были ясны. Только когда Соснин почувствовал во взгляде Мазая угрозу, он все же отпустил его.

– Ты, сука, что себе позволяешь? Че, совсем ориентиры по жизни потерял? – раздраженно, поправляя куртку, произнес Мазай. – Успокойся. Тебя что, из ментовки теперь выпрут?

– Нет, – неуверенно ответил Соснин, – не знаю. Тебе какая разница?

– Сосна, дело есть, – Мазай закурил и прищурился от попавшего в глаз дыма.

– Какие у нас могут быть дела. Что тебе надо? – подозрительно произнес Соснин. – Мазай, ты со мной не мути, я криминалом не занимаюсь.

– Сосна, ты же здесь половину палаток обираешь. Че ты мне фуфло втираешь, я тебе что мальчик, что ли. Ты думаешь, я не знаю, на что ты Ирке Кузьминой цацки покупаешь? Ты меня только за лоха не держи. Думаешь, если я только откинулся, то не знаю, кто и чем здесь промышляет?

– Короче, – злобно парировал Соснин.

– Короче, я найду тебе людей, которые тебя отработали, и ствол верну. Будешь свою Иру драть пуще прежнего, и еще повышение тебе обеспечу за поимку особо опасных преступников. Идет? – ухмыльнулся Мазай.

– Что ты хочешь?

– Я к тебе обращусь, когда придет время, а сейчас еще рано. Сейчас у меня еще для тебя ничего нет, поэтому живи пока как жил и о нашем базаре не трепись, понял? Да, и не вздумай из ментовки свалить, зубами держись, а то грош тебе цена, «мент». Бывай!

Раздраженный разговором, Соснин ничего не ответил, уселся в автобус и направился в отделение. Бегло обращая внимание на прохожих в окно автобуса, он все больше и больше задумывался над словами Мазая и его странным предложением о «деле».

«Сука, ведь знает что-то, – злился Соснин, – гнида, стервятник». Через несколько минут он вышел из автобуса и медленно направился к отделению, даже не представляя, каким насыщенным будет для него этот день.

В дежурной части было шумно. Соснин устало сидел за пластиковым окном и пустыми глазами разглядывал «посетителей». Напротив него в отверстия, просверленные в стекле несколькими ровными окружностями, пьяная женщина орала, что все в отделении мудаки и мужа ее задержали совершенно напрасно. Чуть поодаль сидел молодой следователь, который ждал скинхеда из камеры для перевозки его в другое отделение. Несколько гастарбайтеров сгрудились кучкой и, видимо, обсуждали размер выплаты за свою свободу на чуждом старшему лейтенанту языке. Периодически за стеклом мелькали различного ранга погоны, извергающие бесконечный мат. Соснин сидел, как диктор центрального телевидения в день похорон главы государства. Его безразличию можно было только подивиться, как в отделение вошел взволнованный Иван Павлович.

Иван Павлович в силу своей внутренней конституции более остальных переживал происшедшее с Сергеем. Накануне Иван Павлович, будучи посвященным в некоторые нюансы дела самим Сосниным, весь вечер мучался размышлениями, и, наконец, тернистые умозаключения привели его к таинственной роли Дятлова, который жил в том доме, где так цинично и жестоко избили и украли пистолет у Сергея Сергеевича Соснина. Тяжелые мысли были у него относительно участия Дятлова в нападении на Соснина, и избавиться он от них никак не мог. Самое главное, что сейчас тревожило его, – это мотив, который мог стать основой нападения, и с этим пунктом у Казакова никак не вязалось, отчего разваливалась вся выстраданная версия.

Иван Павлович, со свойственной ему художественностью, судорожно прокручивал придуманную им сцену нападения, расхаживая по комнате взад-вперед. Негодованию учителя не было предела.

Иван Павлович волею судеб оказался единственным человеком, с которым Соснин, находясь в глубоком отчаянии, поделился информацией об улике.

– У следствия только одна пуговица, – вслух размышлял Иван Павлович, – ни следов, ни отпечатков… ничего. Только пуговица, одна единственная пуговица. Что же можно из этого получить? Ничего! – воскликнул Иван Павлович. – Ровным счетом ничего… Хотя если найти того, у кого эта пуговица исчезла, то… это и есть нападавший. Сколько же пуговиц в городе? Может, это уникальная пуговица, и тогда…

Окрыленный своей идеей, он все-таки решил направиться в отделение и взглянуть на ту самую пуговицу. Иван Павлович поспешно собрался и отправился в милицию, где совсем скоро нашел Сергея Сергеевича, сидящим без движения в дежурной части. Ловко отодвинув кричащую даму, он просочился к окну.

– Сереженька, доброго тебе здоровьица, – заискивающе произнес Иван Павлович и, не дождавшись ответа, продолжил. – Сереженька, у меня к тебе дело, не терпящее отлагательств. Сереженька, нам надо поговорить наедине, тет-а-тет, так сказать.

Последние слова он сказал до того конспиративно, что Соснин их едва разобрал. Окинув Ивана Павловича тяжелым взглядом, Соснин решил выйти покурить и заодно пообщаться с Казаковым. Место дежурного занял круглый, лысоватый мужчина в чине сержанта. Страшный скрип засова потряс стены отделения и Соснин вышел из-за магического стекла. К нему сразу бросилась женщина, но милиционер, словно дядя Степа, отстранил ее и, пригласив Казакова с собой, вышел на крыльцо старого, плохо оштукатуренного здания ОВД.

Казаков сразу набросился на него со своими домыслами и догадками. Сделал он так неловко, что его собеседник ровным счетом ничего не понял. Иван Павлович нервничал и окончательно запутал потерпевшего милиционера. В конце концов Казаков попросил его показать пуговицу. Соснин искренне удивился словам Казакова и наотрез отказался показывать ту самую злосчастную пуговицу. Иван Павлович долго настаивал, приводя самые фантастические аргументы. Поняв, наконец, зачем Казакову понадобилось исследовать «вещдок», Сергей Сергеевич вернулся в отделение и принес Казакову судьбоносную улику. Иван Павлович тщательно разглядывал ее, чем вызвал недоумение у Соснина, который не мог взять в толк, зачем так долго рассматривать столь незначительный предмет. Старший лейтенант уже начал сомневался насчет происхождения пуговицы, но сознаваться в этом не собирался, тем более что выстроил на этой ничтожной пуговице свою версию о нападении и том сопротивлении, в результате которого он добыл ее.

– Да, – наконец произнес Казаков, – ничего необычного. Обыкновенная, как говорится, пуговица. Единственное, что стало ясно, так это то, что она от хорошей, дорогой кожаной куртки.