Войдя в церковь, она купила у монашки свечку. Не зная точно, к какой иконе следовало ставить «за упокой», она прошла немного вглубь, встав возле окна в самом углу полумрачного зала. Лене стало очень спокойно. Она стояла возле горящих свечей и наслаждалась непривычной тишиной и умиротворяющим запахом, которым была наполнена вся церковь. Как и всякий страждущий человек, случайно попавший в церковь, она испытала удивительное и неведомое доселе чувство. Ей было трудно понять себя, понять то спокойствие, которое вдруг овладело ею, то смирение и покорность, к которым она была готова, хотя за порогом храма это ей было чуждо. Она украдкой рассматривала окружающих, думая, что и они рассматривают ее, но редкие прихожане не обращали на нее ровно никакого внимания.

Лена вспомнила об отце и почувствовала, как слезы наполнили ее глаза. Безмолвные лики икон и беспомощные огоньки свечей слились в единый золотой цвет. Она сильно сжала свечку в руке и почувствовала боль от ногтей, впившихся в ладонь. Разжать пальцы она смогла лишь тогда, когда как к ней подошла сгорбившаяся, пахнущая ладаном старушка.

– Дочка, миленькая, с непокрытой головушкой нельзя. Не гневи Бога, – промолвила старушка.

– Бабушка, простите, я не специально. Я… я… не знала об этом, – Лена с трудом сдержала слезы: лицо ее загорелось, а руки задрожали. Ей хотелось провалиться сквозь землю от смиренного взгляда старушки. – Я только свечку хотела поставить и не знала, к какой иконе.

– Ничего, доченька, ты дай мне свечечку, я ее сама поставлю, а ты ступай с Богом, – старушка протянула руку в ожидании свечи.

– Хорошо, – Лена вложила свечу в руку старушки и, резко развернувшись, торопливо пошла к выходу, стараясь не поднимать взгляда на людей. На улице Лена глубоко вдохнула и посмотрела на выкрашенное в «мокрый асфальт» московское небо, затянутое поздними осенними облаками, набухшими от первого снега.

– За здравие или за упокой? – услышала Лена и, обернувшись, увидела высунувшуюся из дверей церкви старушку. – Дочка, я говорю за здравие или за упокой ставить?

– За что хотите, за то и ставьте, – резко ответила Лена и пошла к метро.

Выйдя за ограду церкви, она снова остановилась, чтобы еще раз посмотреть на ее золотые купола, но кто-то из прохожих толкнул ее, вернув в сырую столичную суету. Лена машинально что-то фыркнула в адрес исчезающего прохожего и смешалась с толпой.

Она вернулась на небольшую площадь возле метро и стала ждать Артема. В нескольких десятках метров от входа в метро находилась конечная остановка нескольких маршрутов троллейбусов и автобусов. Лене приходилось противостоять людскому потоку, стремившемуся в метрополитен каждый раз, когда ленивые троллейбусы и автобусы останавливались и выдворяли пассажиров. Ожидая очередной человеческой реки, она услышала голос Артема.

– Лена, привет. Ну как ты, девочка моя? – сказал Артем, обнимая ее. – Прости, я немного задержался.

– Нормально, – неохотно ответила Лена и, обняв, поцеловала.

– Как мама? Ты была у нее сегодня? – спросил Артем.

– Мама… как может быть мама? Ты еще спрашиваешь. Мама плохо. Врачи говорят, сильное отравление дымом, ожоги и, как ты знаешь, голова не в порядке. В целом, ничего не обещают.

– Надолго они ее положили?

– Месяц-два, может и больше. Все зависит от того, сколько заплатить. Так что лечить будут ровно столько, сколько «занесешь». Тупая страна, бесплатно можно только сдохнуть.

– Девочка моя, ты ошибаешься. Сдохнуть у нас дороже, чем родиться. Ладно, давай не будем о грустном. Знаешь, я уже договорился с одним своим знакомым врачом, и как только она немного придет в себя, мы переведем ее в нормальную клинику. Я хочу, чтобы Зоя Андреевна полностью обследовалась. Здоровье у нее ни к черту, ты права. – Артем остановился перед автомобилем. – Что ты собираешься делать в ближайшее время?

– Не знаю, может, поеду к Федору Андреевичу, – Лена нарочно вскользь кинула эту фразу, желая увидеть реакцию Артема до того, как она окончательно примет решение. – Я ему сегодня звонила. Он ждет меня. Сказал, что с каким-то товарищем убирает полдня квартиру.

– К какому Федору Андреевичу? – удивленно спросил Артем. – О чем ты?

– Это двоюродный брат отца. Высокий, сутулый такой. Помнишь, он был в смешной байковой рубашке и больших роговых очках на похоронах? Я еще на поминках рядом с ним сидела. Он сказал, что я могу пожить у него в Городе.

– Лена, ты что, серьезно? Ты два с половиной раза его видела. Что ты будешь делать в этом городе? Ты что?! Никуда ты не поедешь! Хватит чушь пороть, – Артем заметно рассердился. – Поехали ко мне.

– К тебе я не поеду – это исключено.

– Почему?

– Я даже говорить об этом не хочу. Ты прекрасно знаешь, почему, – Лена села в автомобиль и захлопнула дверь.

Артем обошел внедорожник, пытаясь найти убедительные слова, которые могли бы сломить упрямство Лены.

– Федора Андреевича я видела не два с половиной раза, не говори так. В конце концов, он мой дядя, пусть и двоюродный, – продолжила Лена и отвернулась, посмотрев в стекло автомобиля. – Он на похоронах обещал мне помочь.

– Послушай, на похоронах, свадьбах и юбилеях все друг другу что-нибудь обещают и целуются. Если не хочешь жить у меня, давай я сниму тебе квартиру до выписки Зои Андреевны из больницы или хотя бы на время ремонта? В конце концов, сгорела одна комната. Там ремонта на месяц. Я на понедельник уже зарядил бригаду.

– Тема, я тебе очень благодарна… нет, правда, спасибо, но мне надо отвлечься, понимаешь, просто ненадолго сменить обстановку. Ну что из того, что я поживу у дяди? Он мне все-таки не чужой человек, а в академию я и от него смогу ездить. Он не так уж и далеко живет – полчаса на маршрутке и я в Москве. Квартиру ты ни на месяц, ни на два месяца все равно быстро не найдешь. Не воюй с пустяками.

– Раз уж ты так решила, то, пожалуйста, делай что хочешь, тебя переубедить как… – Артем не нашелся что сказать. Он прекрасно знал упрямство Лены и понимал, что переубедить ее все равно не удастся.

Артема порой невыносимо раздражал ее характер. Он не привык сдаваться, но Лена всякий раз настаивала на своем и он предпочитал не вступать с ней в полемику, прежде всего желая сберечь собственные нервы.

– Хорошо, может, ты и права, – продолжил Артем, – он действительно твой дядя, и пожить у него месяц-другой это не та проблема, которую имеет смысл обсуждать на фоне ситуации с матерью и последними событиями в целом. Я с тобой согласен. Только я хочу, чтобы твое состояние не усугубилось, потому что в каком бы городе ты ни была, ты не сможешь убежать от себя, и в этом ты должна давать себе отчет.

– Я об этом читала у кого-то, знаю, – пробормотала Лена, укутавшись в шарф.

– Как ты не поймешь, что я просто хочу заботиться о тебе, потому что ты многое значишь для меня, – Артем улыбнулся и припарковал автомобиль.

Он некоторое время смотрел на молчаливую Лену, не произнося ни слова. Протянув к ней руку, он аккуратно тыльной стороной ладони вытер слезу на ее щеке. Ему было тяжело смотреть на нее в такие минуты. Он понимал, что она продолжала страдать из-за смерти отца и даже по прошествии нескольких месяцев боль ее не утихла. Артем знал ее настолько глубоко, что почти единственный видел, как тщательно она прятала свои чувства за повседневной маской, не желая выслушивать и принимать чужое, даже самое искреннее сочувствие.

Лене было двадцать четыре года, и с Артемом они были знакомы уже восемь лет. Последние три года Лена значительно менялась, по мере того как отец занимался ее образованием. Она практически не выбиралась «на улицу», как это происходило с ее бесполезными сверстниками. Ныне покойный Анатолий Петрович много средств истратил на репетиторов, считая базовое школьное образование очень средним. Он был твердо убежден в том, что такие дисциплины, как история, литература, музыка, нуждаются в дополнительном изучении вне рамок школьной программы, которая не позволяла раскрыть всю их глубину и красоту. Постоянная занятость и бдящий отцовский глаз свели подростковую личную жизнь Лены на нет.