неопределенную мечту, одну сентиментальную романтику, таится прекрасная

действительность, истинный образ того лица, которому поэт в то время посвятил

следующую песню, найденную в портфеле Марьи Андреевны13 после ее смерти:

К НЕЙ

Имя где для тебя?

Не сильно смертных искусство

Выразить прелесть твою!

Лиры нет для тебя!

Что песни? Отзыв неверный

Поздней молвы об тебе!

Если б сердце могло быть

Им слышно, каждое чувство

Было бы гимном тебе!

Прелесть жизни твоей,

Сей образ чистый, священный,

В сердце, как тайну, ношу.

Я могу лишь любить,

Сказать же, как ты любима,

Может лишь вечность одна!

Настал роковой 1812 год. Везде в России чувствовали приближение

предстоявшей политической бури. Общие несчастия скорее сближают людей и

теснее соединяют друзей между собою. Так и Жуковский решился наконец

открыть свою любовь и свои намерения жениться на Марье Андреевне: он

решился переговорить с матерью и просить руки Маши, решился выполнить, что

считал необходимым для счастия человека и писателя, -- связать себя тесными

семейными узами; заветные мечты поэта близились, таким образом, к

осуществлению. Но Екатерина Афанасьевна не только решительно отказала ему,

но и запретила говорить об этом с кем бы то ни было, а всего менее с дочерьми ее.

Она объявила, что по родству эта женитьба невозможна. Напрасно Василий

Андреевич доказывал ей, что законного препятствия не существует, что по

церковным книгам он ей не брат и даже не родственник. Но она, опираясь на

уставы церкви, не согласилась заведомо нарушить их. Жуковский покорился

приговору сведенной сестры -- и замолчал.

После этой сердечной катастрофы, расстроившей судьбу его, замолкают и

радостные его песни; с упованием на будущее, на "очарованное Там", он сочиняет

стихи, которые отмечает, неизвестно почему, годом позже в своих изданиях. Об

одной песне мы наверное знаем, что она была сочинена уже в 1812 году: это было

стихотворение "Пловец". В Россию уже вторглись несметные полки французов,

но в Орловской губернии, в доме Плещеева, соседи еще собирались праздновать

день рождения хозяина, 3-го августа. Были приготовлены концерт и

представление на театре. Все муратовские дамы, конечно, тоже были

приглашены. Жуковский пел вышеупомянутую песню, положенную на музыку

самим Плещеевым:

Вихрем бедствия гонимый,

Без кормила и весла,

В океан неисходимый

Буря челн мой занесла.

В тучах звездочка светилась;

Не скрывайся! -- я взывал.

Непреклонная сокрылась,

Якорь был -- и тот пропал.

Без надежды на спасение пловец унывает душой и начинает роптать. Но

мощный ангел-хранитель ведет его сквозь ревущие валы и грозящие скалы; вдруг

на берегу он видит трех ангелов Небес:

О, кто прелесть их опишет,

Кто -- их силу над душой?

Все окрест их небом дышит

И невинностью святой.

Поэт разумеет здесь, конечно, трех ангелов: Веру, Надежду и Любовь, и

продолжает:

Неиспытанная радость

Ими жить, для них дышать,

Их речей, их взоров сладость

В душу, в сердце принимать!

О, судьба, одно желанье:

Дай все блага им вкусить!

Пусть им радость -- мне страданье,

Но -- не дай их пережить!

С намерением или без намерения был выставлен этот странный переворот

в идеях -- не знаем; но он показался Екатерине Афанасьевне непозволительным

нарушением ее приказаний -- ни с кем не говорить о своей привязанности к ее

дочери; она была очень огорчена и принудила Жуковского на следующий день

оставить Муратово. Вероятно, еще вслед за обнародованием манифеста о

составлении военных сил (в июле 1812 года) он возымел намерение уехать в

Москву и вступить в военную службу; но, во всяком случае, была и частная

причина его внезапного отъезда из Муратова. После отъезда Жуковского

Екатерина Афанасьевна сама объявила племянницам, девицам Юшковым, о

любви его и о ее отказе. Они все горячо вооружились против матери, приняли

сторону Василия Андреевича и рассказали о всем Плещеевым, а те уже сообщили

все самой Марье Андреевне.

12-го августа 1812 года Жуковский поступил в московское ополчение в

чине поручика. Вместе с сформированным наскоро Мамоновским полком он 26-

го августа, в день Бородинской битвы, находился позади главной армии, в двух

верстах за гренадерскою дивизией.

<...> На этом переходе узнал Жуковского товарищ его со времен

Университетского пансиона, Андрей Сергеевич Кайсаров, директор полковой

типографии в главной квартире. Он через брата своего, полковника Паисия

Сергеевича Кайсарова, отрекомендовал Жуковского фельдмаршалу Кутузову для

лучшего употребления таланта поэта в канцелярии, нежели во фронтовой службе.

Итак, находясь постоянно при дежурстве главнокомандующего армиями,

Жуковский, как Тиртей, сопровождал русское войско и только сочинял

бюллетени о тех девяти сражениях, в которых он будто бы участвовал, по словам

какого-то биографа14. <...>

Кутузов воздерживался от напрасного кровопролития. Неприятель и так

терял каждодневно сотни людей, бросал орудия, снаряды, подводы, нагруженные

кладью. Эти, хотя и легко добываемые, трофеи возвышали дух армии и народа.

Всякому становилось ясным, что неприятель должен был совершенно погибнуть

от изнурения и терпимых недостатков. Наша армия, напротив, сохраняемая

мудрыми распоряжениями полководца, бодрствовала. В лагере под Тарутином

было изобилие всех припасов и маркитантов. Всеобщее убеждение, что скоро

настанет конец бедствиям отечества, укрепляло дух низших и высших чинов.

Таково было нравственное следствие отступления Кутузова, поэтическим

памятником которого была "Песнь во стане русских воинов". Она и в этом

значении важна для потомства. Мы слышим в ней не только мысли и вдохновение

поэта, но и отголосок ожиданий, понятий и надежд русской армии и народного

ополчения. Поэт выразил их вдохновенными словами. Смотря с этой точки зрения

на "Песнь во стане русских воинов", мы понимаем энтузиазм, с которым она была

принята всеми сословиями русского народа, от простого ополчанина до царского

семейства. Императрица Мария Федоровна, прочитав это стихотворение,

поднесенное ей И. И. Дмитриевым, приказала просить автора, чтоб он доставил ей

экземпляр стихов, собственною рукой его переписанный, и приглашала его в

Петербург. <...>

Жуковскому не суждено было сопровождать победоносную нашу армию

до границ отечества; после сражения под Красным едва кончил он свое послание

"Вождю победителей", как заболел (в ноябре) горячкой, которую перенес

благодаря одной силе своей натуры. Уже в декабре он отправился из Красного на

родину для окончательного поправления и прибыл туда 6-го января 1813 года15.

Здесь, кроме любви подруг его детства, многое уже изменилось. Друга

своего В. И. Киреевского поэт уже не застал в живых, а вдова его, Авдотья

Петровна, вполне предалась отчаянию. Жуковский, сам глубоко огорченный не

только потерею друга, но и душевными страданиями вдовы, устно и письменно

старался успокоить ее и возвратить к деятельности. Марья Андреевна Протасова

видимо слабела от неопределенной грудной болезни. Так как сестры или

Плещеевы открыли ей любовь и намерение Жуковского, отвергнутые матерью, а