подготовленная Вяземским, отрывки из писем в воспоминаниях А. С. Стурдзы, А.

О. Смирновой-Россет, И. И. Базарова -- не излишество, а плоть мемуаров,

своеобразное автомемуарное начало в документальном повествовании. Письма,

дневниковые записи органично внедряются в структуру мемуаров, формируя

своеобразие нового прозаического жанра и присущего ему типа повествования.

Другой особенностью посмертных мемуаров о Жуковском является

активное обращение их авторов к его поэзии. Стихотворения Жуковского

существуют в сознании мемуаристов как документальный источник,

подтверждающий тот или иной биографический факт: "Из этого стихотворения

видно, что...", "Стихотворение доказывает...", "Вот что он сказал об этом сам в

стихотворении...". Но чаще всего цитируемые отрывки из стихотворений

одушевляют описание биографического облика поэта, открывают "поэзию

чувства и сердечного воображения": "Какой-то обаятельный трепет чувствуется в

сердце, когда он описывает...", "Вот они, восхитительные стихи Жуковского", "С

какою все оживляющею верностью описывает он..." и т. д. Поэтические вставки в

воспоминаниях о Жуковском создают определенное настроение, но главное -- они

постоянно напоминают: поэт живет в своих творениях; его биография -- это

поэтическая биография.

Два ряда источников: эпистолярный и поэтический -- приближают

читателя к человеку и поэту, позволяют услышать его слово и нередко расширяют

круг известных материалов его биографии и творческой истории отдельных

произведений.

Второй слой воспоминаний о Жуковском был создан его близкими

друзьями -- Вяземским и Плетневым. Их материалы к биографии Жуковского --

свидетельство поисков мемуарного жанра, стиля повествования о поэте, но в них

ощутима власть традиции дневниково-эпистолярной мемуаристики -- и слишком

жива еще память о поэте, чтобы "выводить результаты", "говорить о

подробностях жизни". Готовятся материалы, комментируются биографические и

поэтические реалии, ведется борьба за "историческую правдивость и точность".

Активизация мемуарных форм повествования в 1860--1870-е годы не

только определяет рождение высоких образцов -- "Былого и дум" Герцена,

"Литературных и житейских воспоминаний" И. С. Тургенева, но и отражает

процесс общего движения к восстановлению исторической связи эпох. Издание

журналов "Русский архив" и "Русская старина", собирательская деятельность

П.И.Бартенева и Е. И. Якушкина знаменуют взлет русской мемуаристики.

Появление "Записок" А. О. Смирновой-Россет, Ф. Ф. Вигеля, Н. И. Греча, М. А.

Дмитриева, декабристов А. К. Розена, Н. И. Лорера, композитора М. И. Глинки и

художника А. Н. Мокрицкого знаменует новый этап в осмыслении личности

Жуковского. В большом контексте мемуарных книг Жуковский -- один из

"литературных медальонов" (М. А. Дмитриев), в них приводится эпизод из его

жизни (Розен, Лорер, Тургенев, Герцен). Только, пожалуй, у Вигеля и Греча

Жуковский предстает как мемуарный герой, проходящий через цепь событий

эпохи. Монографически он осмыслен рядом с Пушкиным на страницах ярких

воспоминаний А. О. Смирновой-Россет.

Третий слой воспоминаний о Жуковском более свободен от

эмпирического документального материала. Мемуаристы 1860--1870-х годов

больше доверяют памяти, чем их предшественники. Они уже "моделируют

личность" {Об этом подробнее см.: Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. Л.,

1977. С 29--31.}, исходя из своей концепции героя -- в данном случае Жуковского.

Особенно это ощутимо у А. О. Смирновой-Россет, которая стремится показать

великого поэта "домашним образом", раскрыть его через бытовую атмосферу,

через стихию анекдота и шутки. Противоположной целью -- увидеть печать

поэтического гения в повседневном облике Жуковского -- одушевлен критико-

биографический очерк П. А. Плетнева. Синтез этих аспектов в какой-то мере

удался Ф. Ф. Вигелю и Н. И. Гречу, сумевшим, вопреки своей язвительности и

предвзятости по отношению ко многим, не только оценить значение поэтического

творчества Жуковского, но и разглядеть природную доброту поэта, его

терпимость к чужому мнению.

Портрет Жуковского в мемуарах этого периода становился объемнее.

Мемуаристы (И. С. Тургенев, Арнольд, Мокрицкий) дают словесный портрет

поэта, ориентируясь на живописные образы Брюллова, Гиппиуса, но под своим

углом зрения. Смирнова-Россет, Греч, Вигель воспроизводят речь Жуковского,

нередко удачно стилизуя и ее общий тон, и отдельные высказывания. Декабристы

Лорер и Розен, историки Отечественной войны 1812 г. И. П. Липранди и Н. А.

Старынкевич реконструируют целые сцены с участием поэта. "Поездка в Белев"

Погодина и рассказ о селе Мишенском, родине Жуковского, П. М. Мартынова

вносят в книгу мемуаров о Жуковском краеведческий аспект. "Живые картины"

мемуаристики 1860--1870-х годов делают облик русского поэта объемнее и

вместе с тем интимнее, хотя в чем-то умаляют масштаб поэтической

индивидуальности "Коломба русского романтизма".

Три слоя воспоминаний о Жуковском -- прижизненных, посмертных и

ретроспективных -- три этапа развития русской мемуаристики вообще. Меняются

ее формы (ощутимо движение от эпистолярно-дневниковых через документально-

источниковедческие к эстетически организованным), но остается неизменным

одно: уважение к Жуковскому -- человеку и поэту. Создается коллективная

летопись его жизни и творчества, его биография.

Постепенно воспоминания о Жуковским обретают свою систему и логику.

Обозначаются вершинные события, лейтмотивные ситуации, хронологические

гнезда. Жуковский -- "певец во стане русских воинов", душа "Арзамаса", "человек

с сердцем на ладони", "рыцарь на поле словесности и нравственности", ангел-

хранитель русских поэтов, поэт-романтик, живописец, ходатай за униженных и

ссыльных, христианин -- все эти грани его творческой и человеческой

индивидуальности воссозданы в коллективном портрете. От детства до последних

дней (пусть с неизбежными пропусками) рассказана его биография.

Последним важным штрихом в коллективной мемуарной биографии

Жуковского стала книга К. К. Зейдлица "Жизнь и поэзия В. А. Жуковского. По

неизданным источникам и воспоминаниям". В своем окончательном варианте она

появилась в 1883 г., к столетнему юбилею поэта. Зейдлицу, хорошо знавшему

Жуковского почти на протяжении тридцати лет и ставшему после смерти поэта

его "душеприказчиком", было что сказать и вспомнить. В его руках находились и

неизвестные бумаги Жуковского, он имел доступ к неопубликованным

источникам, хранившимся у родственников поэта.

Книга Зейдлица -- жизнеописание В. А. Жуковского, своеобразный

путеводитель по его жизни. Написанная честно, точно, на большом

документальном и мемуарном материале, она не отличается особыми

художественными достоинствами. Но ее ценность в другом: она -- кладезь

сведений о поэте, хронологически последовательное изложение его биографии. В

этом смысле она стала важнейшим источником для первых исследователей

поэзии Жуковского, его биографов; не потеряла своего значения эта книга и

сегодня.

С книгой Зейдлица кончилась пора мемуаров о Жуковском; началась

эпоха его нелегкой судьбы в литературоведении, издания его сочинений, где

воспоминания его современников были и точкой отсчета, и документальным

источником, и материалом для текстологического, историко-литературного,