прибыл в Петербург, и, найдя в кружке Петрашевского много лиц, с которыми

сходился во взглядах и идеалах, сделался одним из самых выдающихся деятелей

этого кружка. Будучи убежден, что для воспринятия идеи освобождения крестьян

и народного представительства необходимо подготовить русское общество путем

печатного слова, он возмущался цензурным его притеснением и первый задумал

основать свободный заграничный журнал {6} на русском языке, не заботясь о

том, как он попадет в Россию. Спешнев непременно бы осуществил его

предприятие, если бы не попал в группу лиц, осужденных за государственное

преступление.

Пробыв шесть лет в каторге и потеряв свое имение, перешедшее при

лишении его всех прав состояния к его сестре, Спешнев был помилован с

возвращением ему прав состояния только при вступлении на престол императора

Александра II. Верный своим идеалам, он с восторгом следил за делом

освобождения крестьян и после 19 февраля 1861 года сделался одним из лучших

мировых посредников первого призыва. В этом звании я видел его в 1863 году в

первый раз после его осуждения: он казался, несмотря на то что был еще в цвете

лет (ему было сорок два года), глубоким, хотя все еще величественным старцем.

Выдающимися лицами в кружке были братья Дебу, из которых старший,

Константин, был начальником отделения в азиатском департаменте министерства

иностранных дел. В противоположность Спешневу, они не имели корней в земле, а принадлежали к столичной бюрократической интеллигенции. Оба Дебу

окончили курс университета и в 1848 году уже занимали административные

должности в министерстве иностранных дел. Как и многие либеральные

чиновники того времени, хорошо образованные и начитанные, они отдались

изучению экономических и политических наук и поставили себе идеалом отмену

крепостного права и введение конституционного правления. Но о революционном

способе достижения этих идеалов оба Дебу и не думали. Они примкнули к

кружку Петрашевского потому, что встретили в нем много людей,

сочувствовавших их идеалам, и живой обмен мыслей с людьми, гораздо лучше их

знающими быт русского народа. Старший Дебу слишком хорошо изучил историю

французской революции, а с другой стороны имел уже слишком большую

административную опытность, чтобы не знать, что в то время в России

революции произойти было неоткуда. Столичной интеллигенции предъявлять

какие бы то ни было желания, а тем более требования было бы напрасно и даже

безумно, а народ, порабощенный тою же, но земскою, интеллигенцией, был

связан по рукам и ногам крепостным правом.

При всем том движение, происходившее в конце сороковых годов во всей

Европе, находило себе отголосок и встречало сочувствие именно в столичной

интеллигенции не только Петербурга, но и Москвы, и ее настроение тогда

выразилось очень определенно в следующих стихах И. Аксакова:

137

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вставала Венгрия, славянские народы...

Все оживало, шло вперед;

Тогда мы слушали с восторженным вниманьем

Далекий шум святой борьбы,

Дрожала наша грудь тревожным ожиданьем

Перед решением судьбы.

Мы братьев видели в защитниках свободы.

Мы не могли их не любить...

Могучий дух тогда воспламенял народы!

И нас он мог ли не пленить? {7}

Но подобные братьям Дебу либеральные интеллигентные бюрократы того

времени (а их было много) только прислушивались с восторженным вниманием к

далекому шуму борьбы за свободу, а сами никакой борьбы не затевали и

революционерами не были, ограничиваясь борьбою за некоторую свободу

печатного слова.

Самым оригинальным и своеобразным из группы осужденных был Ф. М.

Достоевский, великий русский писатель-художник.

Данилевский и я познакомились с двумя Достоевскими в то время, когда

Федор Михайлович сразу вошел в большую славу своим романом "Бедные люди", но уже рассорился с Белинским и Тургеневым {8}, совершенно оставил их

литературный кружок и стал посещать чаще кружки Петрашевского и Дурова. В

это время Достоевский, по обыкновению, боролся с нуждою. Успех "Бедных

людей" сначала доставил ему некоторые материальные выгоды, но затем принес

ему в материальном же отношении более вреда, чем пользы, потому что возбудил

в нем неосуществимые ожидания и вызвал в дальнейшем нерасчетливые затраты

денег {9}. Неуспех следующих его произведений, как, например, "Двойник", над

которым он так много работал, и "Хозяйка", от которой так много ожидал, привел

его к заключению, что слава, по выражению Пушкина, только

. . . . . . яркая заплата

На ветхом рубище певца {10}.

Биография Достоевского прекрасно разработана {11}, но с двумя

выводами некоторых его биографов я никак не могу согласиться {12}. Первое -

это то, что Достоевский будто бы был очень начитанный, но необразованный

человек. Мы знали близко Достоевского в 1846-1849 годах, когда он часто

приходил к нам и вел продолжительные разговоры с Данилевским. Я утверждаю

вместе с О. Ф. Миллером, что Достоевский был не только начитанным, но и

образованным человеком. В детские годы он имел прекрасную подготовку от

своего научно образованного отца, московского военного медика. Ф. М.

Достоевский знал французский и немецкий языки достаточно для того, чтобы

понимать до точности все прочитанное на этих языках. Отец обучал его даже

138

латинскому языку. Вообще воспитание Ф. М. велось правильно и систематично

до поступления его в шестнадцатилетнем возрасте в высшее учебное заведение -

Инженерное училище, в котором он также систематически изучал с полным

успехом, кроме общеобразовательных предметов, высшую математику, физику, механику и технические предметы, относящиеся до инженерного искусства. Он

окончил курс в 1843 году, двадцати двух лет от роду. Таким образом, это было

хотя и специальное, но высшее и систематическое образование, которому

широким дополнением служила его начитанность. Если принять в соображение, что он с детских лет читал и много раз перечитывал всех русских поэтов и

беллетристов, а историю Карамзина знал почти наизусть {13}, что, изучая с

большим интересом французских и немецких писателей, он увлекался в

особенности Шиллером, Гете, Виктором Гюго, Ламартином {14}, Беранже, Жорж

Сандом, перечитал много французских исторических сочинений, в том числе и

историю французской революции Тьера, Минье и Луи Блана и "Cours de philosophies positive" Огюста Конта, что читал и социалистические сочинения

Сен-Симона и Фурье {15}, то нельзя было не признать Ф. М. Достоевского

человеком образованным. Во всяком случае, он был образованнее многих русских

литераторов своего времени, как, например, Некрасова, Панаева, Григоровича, Плещеева и даже самого Гоголя.

Но всего менее я могу согласиться с мнением биографов, что Ф. М.

Достоевский был "истерически-нервным сыном города". Истерически-нервным

он действительно был, но был им от рождения и остался бы таким, если бы даже

никогда не выезжал из деревни, в которой пробыл лучшие годы своего детства

{16}.

В эти-то годы он был ближе к крестьянам, их быту и всему нравственному

облику русского народа, чем не только интеллигентные и либеральные столичные

бюрократы, никогда не бывавшие в деревне в свои детские и юношеские годы, но

даже, может быть, и многие из зажиточных столичных столбовых русских дворян, например, граф Алексей Толстой, граф Соллогуб и даже Тургенев (последний

ближе познакомился с деревнею уже в более поздний период своей жизни, во