даже несколько театральным видом упал в кресло, за­

грустил и закрыл глаза рукой. Мы с матерью бросились

его развлекать и довольно скоро достигли цели 10.

В Россию мы возвратились превесело, не подозревая

о той беде, которая стряслась в наше отсутствие, так как

дедушкину болезнь от нас скрыли. В Шахматове ждала

нас печальная картина: вместо веселого бодрого дедушки,

неутомимо сопровождавшего внуков во всех их походах,

мы увидали беспомощного и жалкого старика в больнич­

ной обстановке. Самое трудное время уже миновало. Ко­

гда мы приехали, дедушка чувствовал себя несколько

лучше, и уход за ним был налажен. Болезнь деда не на¬

рушала, однако, жизни внуков. Они по-прежнему весели¬

лись, и никто их не останавливал. <...>

Вскоре после нашего возвращения из Наугейма сестра

Софья Андреевна уехала вместе с сыновьями за границу.

Мы остались одни. После отъезда братьев Саша впал в

романтическое настроение: он зачитывался «Ромео и

Джульеттой» и стал изучать монологи Ромео. Особенно

часто декламировал он монолог последнего акта в скле¬

пе: «О, недра смерти...» Желание играть охватило его с

необычайной силой. Ему было решительно все равно, пе­

ред кем декламировать, лишь бы было хоть подобие пуб¬

лики. Сохранилась следующая широковещательная афи­

ша, написанная Сашиной рукой в конце лета:

Сегодня, 8 августа 1897 года,

Артистом Частного Шахматовского театра будет произнесен

монолог

Р о м е о н а д м о г и л о й Д ж у л ь е т т ы

(На открытой сцене)

Сцена изображает часть кладбища в парке, предназ­

наченного для семейства Капулетти. Гробов не видно я

они предполагаются со стеклянными крышками, кроме

гроба Джульетты, который открыт. На заднем плане —

ограда кладбища. Сумерки.

52

В то время дедушку возили в кресле; он едва лепетал

и совершенно впал в детство, но, обожая Сашу, интере­

совался всем, что его касалось. Поэтому он присутствовал

при чтении монолога вместе со своим служителем. Боль­

ной дедушка со слугой, Сашина мать и я — вот и все

зрители. Монолог читался в саду, без костюма, никакой

декорации не было. Зрители разместились в аллее. Саша

встал на бугор над впадиной луга и, приняв отчаянную

позу, выразительно и красиво прочел монолог. Много раз

говорил он его потом уже без всякой афиши. <...>

В следующем зимнем сезоне, а именно 4 декабря

1897 года, был устроен в доме сестры Софьи Андреевны

спектакль, на котором разыгрывалась французская пьеса

Лябиша «La grammaire» («Грамматика») и «Спор грече­

ских философов об изящном». В первой пьесе Саша играл

роль тупоумного и одураченного президента академии, ко­

торому подсовывают черепки битой посуды, принимаемые

им за обломки подлинных римских ваз, а роль буржуа, до­

бивающегося места депутата, которому мешает плохое

правописание, играл Фероль. В пьесе участвовал еще

троюродный Сашин брат Недзвецкий, игравший лакея, и

его сестра Оля, игравшая дочь будущего депутата. Роль ее

жениха исполнял правовед младших классов Пелехин, а

лицо без речей, садовника, играл Сашин кузен Андрюша.

Для этого спектакля устроены были подмостки и за­

навес, пьесу обставили очень внимательно. Режиссером

была сестра Александра Андреевна, бутафорскую часть

взяла на себя милая гувернантка Фероля и Андрюши,

мадемуазель Marie Kuhn. Пьеса, полная комических по­

ложений, имела успех. Восьмилетняя Олечка Недзвецкая,

изображавшая взрослую барышню, конечно, не могла еще

играть, но роль свою знала. Все остальные участники

были вполне удовлетворительны, местами даже комичны.

Саша, которому недавно исполнилось семнадцать лет,

оказался старше всех остальных артистов. Он был очень

представителен в своих сединах с бакенбардами, причем

сильно напоминал своего деда Льва Александровича Бло­

ка. Играл толково, хорошо держался на сцене и с долж­

ным пафосом произнес свою дурацкую речь над мнимым

обломком лакриматории (вазы, в которую роняли слезы

римляне).

Публика много смеялась во время этого комического мо­

мента, но наибольший успех выпал, кажется, на долю Фе-

роля, который был необычайно смешон, когда появился с

53

кочном капусты и большой свеклой в руках, сохраняя

при маленьком росте и искусственно утолщенном брюшке

чрезвычайно солидный и важный вид. Вся его речь была

комична, так что публике было над чем посмеяться.

«Философы» тоже понравились. Эта сцена была очень

красиво поставлена. На жертвенниках курились какие-то

благовония, вероятно, одеколон, а пол был усыпан бу­

мажными розами, сделанными руками мадемуазель Marie.

Спектакль был повторен у Недзвецкпх в том же сезоне.

Саша был тогда уже в восьмом классе. Весной 1898 го­

да он кончил курс гимназии, после чего снялся в той

самой фотографии Мрозовской на Невском, где выставле­

ны были прекрасные портреты Далматова в роли короля

Лира. Саша был большой поклонник этого артиста, так

что ему было особенно приятно сниматься именно у Мро-

зовской. Портрет его вышел, однако, не очень удачно, он

довольно плохо отделан. Саша был тогда в периоде

любовных мечтаний и некоторого франтовства. В белые

ночи гулял он по Невскому и по Островам вместе с дву­

мя товарищами, Гуном и Фоссом. На этом портрете, по­

жалуй, никто бы ему не дал семнадцать с половиной лет.

Он скорее похож на шестнадцатилетнего мальчика, что

и было на самом деле. Саша был моложав до последних

лет своей жизни, когда стало расшатываться его крепкое

здоровье. <...>

Прибавлю несколько слов относительно выбора того,

что декламировал Саша в те годы. Из «Гамлета» он вы­

бирал чаще всего монолог «Быть или не быть...», из

«Отелло» — только рассказ перед сенатом. Несмотря на

большое пристрастие к «Макбету», он никогда не брался

за эту роль, и вообще в его репертуаре были только ли­

рические или философские темы; героических, вообще

действенных моментов он не брал.

Во время сезона 1897—1898 года Саша продолжал

изучать роль Ромео. Он задумал поставить в Шахматове

сцену перед балконом и в ближайшее лето с жаром при­

нялся осуществлять эту трудную затею. Несоответствие

нашей обстановки его не смущало. Главное затруднение

было в том, что некому было играть Джульетту, так как

ни молодых барышень, ни дам в нашем обиходе реши­

тельно не было. Кончилось тем, что роль эту пришлось

поручить все той же тете Липе, которая и на этот раз

оказалась в Шахматове. Ни наружность ее, ни голос, ни

манеры не соответствовали роли. В молодости она с

54

успехом играла в любительских спектаклях роли комиче­

ских старух в бытовых пьесах. Стихов она произносить

не умела, но Саша мирился со всем, лишь бы было к ко­

му обращаться и получать реплики. Начались приготов­

ления. Саша давно уже знал свою роль, но тетя Липа,

конечно, не знала, и мне пришлось учить ее хотя бы

толково и с должными ударениями произносить стихи.

Тон ее был безнадежно бытовой и реальный, но уж тут

я была бессильна. Костюм для Джульетты мы сооруди­

ли очень сносный: что-то светлое с жемчужными бусами

на открытой шее и в белокурых волосах. Но все это было

не важно, так как спектакль должен был происходить

вечером в саду и при лунном, к тому же не полном ос­

вещении.

Ромео был озабочен, главным образом, собственным ко­

стюмом и балконом Джульетты. Для последнего он остро­

умно использовал столбы от бывшей гимнастики, приде­