денщикам, большинство которых любили Сашу и отлича
лись добродушием. Иногда приходила еще няня Соня,
которая оставалась и ночевать. Вообще Саша не терпел
никаких серьезных обид от отчима; доказательством этому
служит то, что сам он очень любил его, называл Фран-
циком и <...> способен был о нем даже соскучиться. При
всем различии их натур у них оказалось нечто общее:
любовь к Сашиной матери и пристрастие к животным.
Франц Феликсович тоже обожал своих домашних собак
и кошек, а к жене был привязан исключительно. Она бы
ла ему дороже всего на свете — кроме службы, к которой
он относился с необычайной ревностью и интересом.
Итак, Саша рос без отца и на девятом году своей
жизни попал в чуждую и несимпатичную среду. В дет
стве он сознавал это смутно, только ежился и робел в
обществе офицеров, не обращавших на него никакого
внимания, но в юности он начал сильно чувствовать
рознь между военщиной и тем, что он видел в доме Бе
кетовых. Александра Андреевна должна была поневоле
применяться к этой новой среде, чуждость которой по
чувствовала сразу и очень болезненно. Она сделала ви
зиты всем полковым дамам, устраивала завтраки с за
куской и водкой для товарищей мужа, завязала кое-ка
кие знакомства в полку с наиболее подходящими семьями
и т. д. В эту среду, где царила всяческая пошлость, ку
тежи, карты, сальные разговоры и разврат, перенесла она
все благородные традиции своего дома. Муж ее был од
ним из самых нравственных и порядочных офицеров в
полку, но таких было очень немного, а Франц Феликсо
вич далеко не всегда выбирал своих друзей из их числа.
Трудно и чуждо было жене его в этой атмосфере. Она,
как могла чаще, видалась с родной семьей, лето в Шах
матове было праздничным временем как для нее, так и
для Саши. Кроме этих радостей и театра, который посе
щался по возможности часто, у нее была литература.
В нашей семье, где давала тон Сашина бабушка, ли
тературность была, так сказать, в крови. Ею пропитана
3 А. Блок в восп. совр., т. 1
65
была вся атмосфера бекетовского дома. Это проявлялось
не только в занятиях литературным трудом, но и в по
вседневной жизни, в частых цитатах стихов и прозы, в
манере выражаться и в интересе к новым книгам. Это
«новое» было, однако, только до известной степени. Уже
Достоевский был не по вкусу нашим родителям, а из
поэтов мать наша остановилась на Полонском и Фете.
Сестра Александра Андреевна частенько воевала дома из-
за излишнего пристрастия к Тургеневу, непонимания
Флобера и т. д. 4.
Как видно, литературность перешла к Саше еще от
бабушки, но мать его поддержала семейную традицию и
относилась к литературе не только с живейшим интере
сом, но и с благоговением. Смотреть на литературу, да
и вообще на искусство, как на развлечение, она считала
кощунственным и говорила, что лучше совсем ничего не
читать, чем читать для забавы, не перенося в жизнь сво
их впечатлений от книги. Это отношение к литературе
имело несомненно воспитательное значение.
Чтением Саши тоже руководила мать. Все его детские
книжки, сказки, стихи Жуковского и Полонского, конеч
но, были выбраны ею. Переехав в Гренадерский полк 5,
она много читала, но исключительно беллетристику, кри
тику и стихи. Странно, что при всей живости своего ха
рактера она не любила сенсационных и бульварных рома
нов, находя их скучными. Но этого вкуса своего она не
навязывала сыну, не мешая ему забавляться хотя бы
Майн-Ридом, а впоследствии Конан Дойлем. Поэтов, осо
бенно русских, Александра Андреевна знала очень хоро
шо, перечитывала по многу раз и проникалась их духом,
невольно заучивая наизусть многие отдельные стихотворе
ния; между прочим, она говорила, что хорошие стихотво
рения запоминаются, а плохие не остаются в памяти.
Из русских классиков она особенно любила Льва Тол
стого и Достоевского, а затем Гоголя. Пушкина предпо
читала Лермонтову, но больше всего любила Тютчева,
Фета и Полонского, увлекалась и Аполлоном Григорье
вым. Из иностранной литературы она больше всего люби
ла Шекспира и Гетева «Фауста», а затем Флобера, Баль
зака и Зола. Из поэтов ей одно время был особенно бли
зок Бодлер. Ибсен тоже долгие годы был властителем ее
дум. Все свои вкусы мать старалась привить и Саше, но
без назойливости. Не внедрением той или другой книги
влияла она на него, а скорее общим направлением или,
66
вернее, окраской своих литературных взглядов. Она при
вила сыну чистоту вкуса, воспитанного на классических
образцах, тяготение к высокому и подлинному лиризму.
С уверенностью можно сказать только одно: мать откры
ла ему глаза на Тютчева, Аполлона Григорьева и Фло
бера. В частностях вкусы их далеко не всегда сходились.
Александра Андреевна была равнодушна к Вячеславу
Иванову, которого высоко ценил Александр Александро
вич, и совсем не признавала Бальмонта, к которому сын
ее одно время относился даже восторженно. Зато увле
чение Брюсовым она вполне разделяла, не говоря уже об
Андрее Белом, к творчеству которого она относилась со
вершенно так же, как сын. Когда вкусы и взгляды ее
окончательно сложились, она говорила обыкновенно, что
книга хороша, если она «зовет»; книг, написанных толь
ко ради интересной фабулы или изящества формы, Алек
сандра Андреевна не признавала. Ей нужна была или
идея, главным образом религиозная, но отнюдь не в цер
ковном смысле, или, как в лирических стихах, «поющие
слова» и говорящие о неведомом звуки. В Толстом она
ценила высшую человечность и говорила, что он гигант
скими чертами изображал материнство, детство и т. д.
с большой буквы.
Что касается настроений Александра Александровича
в его собственной лирике, то тут мать влияла на него
совершенно невольно. Смены светлых и мрачных настро
ений вообще были ей свойственны. Она не могла побо
роть приливов той безысходной тоски, которые находили
на нее все чаще с усилением ее нервной и сердечной бо
лезни. И, конечно, это отражалось на сыне помимо ее во
ли. И он, как она, не был уравновешенным человеком. Без
мятежность не была ему свойственна, всяческий бунт,
искание новых путей, бурные порывы — вот то, что взял
он от матери, да отчасти и от отца. И неужели было бы
лучше, если бы она передала ему только ясность, спокой
ствие и тишину? Тогда бы Блок не был Блоком, и его
поэзия потеряла бы тот острый характер, ту трагическую
ноту, которая звучит в ней с такой настойчивостью. Оба
они — мать и сын — влияли друг на друга, и общность
настроений сближала их души. Отношение к природе
было у них не совсем сходное; она доставляла им обоим
живейшие радости, но только сын, как поэт-мистик, на
ходил в ней те знаки, по которым ворожил, гадал и ждал
новых событий.
3*
67
Временем наибольшей близости между сыном и ма
терью была та пора, когда он начал писать первые серьез
ные стихи (после семнадцати лет). Общение с сыном-
поэтом было для нее источником великих радостей. И ин
тересно, и весело было им вместе. Саша интересовался
ее переводами, особенно стихотворными, они сочиняли
вдвоем шуточные стихи, которые нашла я в его письме
к бабушке от 11 апреля 1898 года. Александра Андреевна
переводила тогда бодлеровского «Альбатроса». Это и по¬
служило поводом для приводимого ниже стихотворения.
«Из Б о д л е р а »
Посмотри на альбатроса,
Закуривши папиросу,