реживаниями; некоторых из этих событий и переживаний не
знает никто на свете» (Андрею Белому, август 1907 г о д а . —
VIII, 196);
«...все ту же глубокую тайну, мне одному ведомую, я ношу
в себе — один. Никто в мире о ней не знает» (жене, июль
1908 года. — VIII, 246);
«Один — и за плечами огромная жизнь — и позади, и впере
ди, и в настоящем... Настоящее — страшно важно, будущее —
так огромно, что замирает с е р д ц е , — и один: бодрый, здоровый,
не «конченный», отдохнувший» (Андрею Белому, март 1911 го
да. — VIII, 334—335);
«Пора развязать руки, я больше не школьник. Никаких
символизмов больше — один отвечаю за себя, один...» (дневник,
февраль 1913 г о д а . — VII, 216).
Это обстоятельство надобно иметь в виду, читая книгу,
в которой собраны воспоминания о Блоке его современников.
Никто из них не мог бы поручиться, что посвящен в тайное
тайных поэта.
1 А л е к с а н д р Б л о к . Записные книжки. 1901—1920. М.,
1965, с. 132.
12
Делом жизни Блока была литература, оружием — стихотвор
ное олово. И всю силу своей души, весь свой могучий талант,
все свое отточенное мастерство он отдал не мелочной и скоро
преходящей суете литературных салонов, но тем, ради кого шил
и т в о р и л , — родине и людям.
В сложном переплетении и постоянном противоборстве тос
ки и восторга, презрения и гнева, отчаянья и надежды в Блоке
год от года крепнет гуманистическое и демократическое чувство,
складывается концепция призвания художника душевно твер¬
дого, бесстрашного, «мужественно глядящего в лицо миру», веру
ющего в жизнь и благословляющего ее смысл.
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен.
Именно эта упрямая вера лежала в основе отношения Бло
ка к жизни, как бы порой она ни отвращала его своими урод
ливыми «случайными чертами».
«О, я хочу безумно жить!» — по-гамлетовски восклицал
поэт, подавляя свои мрачные, «ночные» настроения.
Да, жизнь и поэзия Александра Блока трагичны. Но иначе и
не могло быть для честного художника, волею судьбы творившего
в условиях катастрофического крушения целого миропорядка.
Блок твердо стоял на том, что, живя в трагическую эпоху,
кощунственно радоваться, веселиться или обольщать себя и дру
гих какими-либо иллюзиями. Его нравственное чувство не мири¬
лось ни с какой утешительной ложью.
Пускай зовут: Забудь, поэт!
Вернись в красивые уюты!
Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!
Уюта — нет. Покоя — нет.
В жертву делу и долгу была безраздельно отдана и на удив
ление несчастливая, поросшая бурьяном личная жизнь, о которой
знало, пожалуй, несколько человек, самых доверенных, очень не
многие что-то слышали, а большинство даже и не догадывалось.
«Красивые уюты», утверждал Блок, способны лишь увести
человека от настоящей жизни, парализовать его волю, а в ху¬
дожнике — погасить тот огонь, без которого искусство превра
щается «в один пар» (VIII, 417).
13
Из этого убеждения Блок с присущей ему категоричностью
делал общие и крайние выводы: чем неустроеннее, неблагопо
лучнее личная жизнь художника (с точки зрения обыватель
ского «здравого смысла»), тем выше, подлиннее, полноценнее
его искусство. Вот его признания: «Чем хуже жить — тем луч
ше можно творить, а жизнь и профессия несовместимы»; «Чем
холоднее и злее эта неудающаяся «личная» жизнь... тем глуб
же и шире мои идейные планы и намеренья» (VIII, 217 и 224).
Не станем поправлять Блока и упрекать его в декадент
ских шатаниях. Примем это как факт. Тем более что он не де
лал решительно ничего, чтобы как-то наладить свою непоправи
мо испорченную личную жизнь. С величайшим удовлетворением
записывает он в дневнике, что некто высказался о нем как о
человеке, который «думает больше о правде, чем о счастьи»
(VII, 123).
Дорогой ценой — ценой утраты счастья и вечной, неотпуска-
ющей тревогой души покупаются верность правде, восторги
творчества и союз с миром.
И вновь — порывы юных лет,
И взрывы сил, и крайность мнений...
Но счастья не было — и нет.
Хоть в этом больше нет сомнений!
Пройди опасные года.
Тебя подстерегают всюду.
Но если выйдешь цел — тогда
Ты, наконец, поверишь чуду,
И, наконец, увидишь ты,
Что счастья и не надо было,
Что сей несбыточной мечты
И на полжизни не хватило,
Что через край перелилась
Восторга творческого чаша,
И все уж не мое, а наше,
И с миром утвердилась связь...
Жить можно только будущим, а за будущее нужно бороть
ся. «Мир движется музыкой, страстью, пристрастием, силой...»
И — «надо, чтобы жизнь менялась» (VII, 219 и 224).
В предощущении «неслыханных перемен» были написаны
«Страшный мир» и «Стихи о России», «Возмездие», и «Ямбы»,
и все остальное, что ознаменовало путь и цель Блока, о которых
лучше, чем кто-либо, сказал он сам: «...какое освобождение и
какая полнота жизни (насколько доступной была она): вот я —
до 1917 года, путь среди революций; верный путь» (VII, 355).
14
Этот верный и в перспективе своей неуклонный путь при¬
вел последнего из величайших поэтов старой России к созданию
январской трилогии 1918 года — «Интеллигенция и Революция»,
«Двенадцати», «Скифов», которыми открывается заглавная стра
ница русской литературы новой, октябрьской эры.
Обнаженная совесть, абсолютное чувство правды, святая
верность патриотическому, гражданскому долгу, сейсмографиче
ская чуткость к подземному движению истории (свойство ге
ния) — все это в самый ответственный и решающий час жизни
Александра Блока подняло его на высоту нравственного и исто
рического подвига.
Так в целокупности почвы и судьбы возникает то единство
духа, мысли и бытия художника, которое есть сама субстанция
подлинного и великого искусства.
2. ЛИЦО И МАСКА
Нет искусства без художника, нет поэзии без личности
поэта.
За всем, что написал Блок за свою короткую и стремитель
ную жизнь, стоит его громадная и прекрасная личность, горев
шая неугасимым костром, но для всех окружающих закованная
в стальной панцирь.
Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух,
Да, таким я и буду с тобой:
Не для ласковых слов я выковывал дух,
Не для дружб я боролся с судьбой.
Об этом человеке, строгом и замкнутом, углубленном в свои
невеселые думы, об этой жизни, трудной и одинокой, рассказы
вают многие и очень разные люди — приятели, случайные встреч
ные, тайные недруги. Мало о ком из русских писателей нашего
века образовалась такая обильная мемуарная литература 1.
И это при том, что Блок вел уединенный образ жизни, редко
появлялся на людях.
Оно и понятно: очень уж неординарна, обаятельна и притя
гательна была сама личность Александра Александровича Блока.
Корней Чуковский, повстречавший на своем долгом веку мно
жество людей, заверил: «Никогда ни раньше, ни потом я не
видел, чтобы от какого-нибудь человека так явственно ощутима
и зримо исходил магнетизм».
1 Перечень относящихся к Блоку материалов мемуарного ха
рактера насчитывает более 160 названий.
15