знают, что она действительно уходит иногда в лес, чтобы
там наедине прорепетировать Офелию, и потому стано
вятся отчасти на ее сторону.
Конечно, и Александр Александрович отделывал свои
монологи дома. Он вспоминает в своей автобиографии об
* Рассказы двух последних лиц и дали биографическую осно
ву моего очерка. ( Примеч. М. А. Рыбниковой. )
5 А. Блок в восп. совр., т. 1 129
этом периоде своей жизни: «Внешним образом готовился
я тогда в актеры, с упоением декламировал Майкова,
Фета, Полонского, Апухтина, играл на любительских
спектаклях, в доме моей будущей невесты, Гамлета,
Чацкого, Скупого рыцаря и... водевили».
Участницы этого спектакля подтверждают, что дейст
вительно самим репетициям придавали значение сравни
тельно малое, и устраивали их немного, наполняя их
шумом, смехом и милым дурачеством. Это был самый
обычный любительский спектакль, и устраивался он, как
полагается, в сенном сарае.
Приготовления больше велись по части костюмов,
эстрады, декораций и освещения. Нужно было сделать
подмостки, экран, устроить скамьи для зрителей, найти
достаточное количество ламп. И вот молодежь в суете с
плотниками, столярами, домашними художниками. Эти
дни, последние перед спектаклем, Александру Александ
ровичу и приехать нужно пораньше, и уехать попозже.
В день спектакля сарай битком набит зрителями. Всё
окрестные помещики, родственники Менделеевых и
крестьяне. У экрана целых пятнадцать ламп, настоящий
громадный занавес. Театр!
Вид настолько необычный в деревне, что среди зрителей
даже ходит легенда, что это настоящие актеры из Москвы.
Труппа гордится этим мифом и волнуется еще сильнее.
Гримируются и одеваются в доме. И вот нужно, на
кинув шаль или плащ, пробежать через аллеи парка и
юркнуть незаметно мимо зрителей за кулисы. Последние
минуты, нетерпение растет, наконец, последняя запоздав
шая актриса на месте, и можно начинать.
Начинает Александр Александрович. Он выступает
перед закрытым занавесом и сообщает зрителям основное
содержание пьесы. В отрывках она рискует остаться не
понятной.
Наконец, взвивается занавес, и на сцене проходят
один за другим монологи Гамлета.
Блок почти не загримирован для роли Гамлета, на нем
темная куртка, белые отложные воротнички и манжеты,
черные чулки и туфли; шпага придает ему новый отте
нок — он датский принц. С этой шпагой через год он бу
дет играть и Дон-Жуана и Скупого рыцаря. Взволнован
но и напряженно проходят эти сцены.
Как вел тогда поэт эту роль — об этом с трудом вспо
минают его сверстницы. Одно только свидетельство
130
показательно и любопытно. Смотря через много лет Кача
лова в роли Гамлета, игравшая когда-то королеву
Серафима Дмитриевна подумала: «Нет, у нас было луч
ше. Качалов дает слишком много простоты. Блок был
царственнее и величавее, это был действительно принц
датский».
Особенно проникновенно прозвучала тогда эта фраза:
Офелия, о нимфа, помяни
Мои грехи в твоих святых молитвах.
Он произнес ее медленно-медленно, раздельно и мо
литвенно; какая-то связь с той, кому ее говорил здесь
Гамлет, переполняла эти слова чувством и мыслью.
Но вот, в ходе действия, Блок уже должен явиться
королем. Это очень просто: на голове корона, прикрепля
ются борода и усы, на плечи наброшена королевская ман
тия. Он сидит на сцене рядом с королевой, и врывается
бурно Лаэрт. Он в берете с пером, со шпагой, за ним
вбегает два-три человека, за сценой шум, звуковые эф
фекты, производимые двиганьем стульев, но, наконец,
тишина; и все сосредотачиваются на бедной Офелии. Она
в белом платье с лиловой отделкой, волосы распущены,
на голове венок из искусственных роз, в руках целый
сноп настоящих свежих цветов. Лаэрт, король и короле
ва, актеры и зрители одновременно, устремлены взорами
к ней; из уст Лаэрта раздается:
Тоску и грусть, страданья, самый ад —
Все в красоту она преобразила.
2
Роль Офелии удалась. И мы знаем: в стихах этого
1898 года Блок много раз вспоминает это имя. <...>
Зимой он встречается с Менделеевыми в Петербурге,
там собирается та же шумная театральная труппа, и в
один из веселых вечеров, когда особенно захотелось по
шутить и подурачиться, написали все вместе, во главе с
Блоком, «Оканею», драму в двух актах, действие коей
происходит на планете Венере. Оканея — имя героини.
Драма полна комических неожиданностей, написана
незамысловатыми стихами; действуют в ней влюбленные
герои и героини, духи и ведьмы. Пьесу эту вся менделе
евская молодежь знала наизусть и собиралась ставить.
5*
131
Сколь она ни малозначительна (она не напечатана, и
вряд ли нужна она печати), но связь ее с шекспировским
театром — очевидна. Особенно со «Сном в летнюю ночь»:
те же неожиданности и нелепости, комическая влюблен
ность и духи 3.
Кроме «Гамлета», летом 1898 года сыграны были также
сцены из «Горя от ума». Любительский выцветший сни
мок хранит память об этом тоже весьма незамысловатом
спектакле. Балконная скамеечка, за нею горшок комнат
ных цветов: на скамейке Чацкий в студенческой тужурке
(лишь пуговицы изменены), с воротничками и галстуком
совсем не грибоедовских времен; молодая, веселая полу
улыбка на молодом лице — это Блок в «Горе от ума». Ря
дом Софья в более выдержанном стиле этой эпохи, при
ческа и костюм двадцатых годов, и сзади горничная
Лиза, наклоненная к своей барышне. Снимались в Боб-
лове на балконе, дня через два после спектакля.
Судя по стихам той поры, эти грибоедовские сцены не
произвели такого впечатления на Блока, как сцены шекс
пировские. Да и готовились к ним не так, как к «Гамле
ту», с меньшим подъемом.
На следующее лето, 1899 года, внимание актеров
останавливается на Пушкине. Эта столетняя годовщина со
дня рождения великого поэта, которая праздновалась по
всем городам и селам России, нашла также свой отклик
и в Боблове: задумали постановку пушкинских вещей.
Те же маленькие снимочки 9 на 12 передают нам молодо
го поэта в роли Самозванца, у ног Марины, в обличии
Барона, с монетой в руке у сундучка с деньгами, и, нако
нец, Дон-Жуаном, стоящим у кресла Донны Анны. Опять
та же простота в костюмах, особенно в костюме Дон-Жу
ана, который дан по внешности весьма примитивно, с явно
накладными усами и в одежде, только что снятой с Са
мозванца и тут же наскоро пригнанной к роли. (Это был
голубой атласный кунтуш, отделанный серебром, спе
циально сшитый мамой и тетей для роли Лжедмитрий.)
Воспоминание о «Каменном госте» хранит еще сле
дующий совсем деревенский анекдот: Командора играл
один из крестьянских подростков, и его появление, пере
одетого и напудренного, в самом драматическом финале
этой маленькой пушкинской трагедии вызвало ремарку
из публики: «Вишь, Ваньку-то мукой намазали». Взрыв
хохота, Донна Анна лежит в обмороке, потрясаемая
смехом, и бедный Дон-Гуан не знает, что ему делать:
132
смеяться ли вместе со всеми или трагически умирать на
подмостках.
Сцена у фонтана была внешне обставлена блестяще.
Один юный инженер, из партии враждебной бобловскому
театру, решил показать свое искусство: устроил на сцене
настоящий фонтан, который бил и играл при свете луны,
на фоне настоящих деревьев.
Но и здесь не обошлось без помехи. Когда поднимался
занавес, то он занес с собой вверх несколько травинок
(сцена была усыпана свежей травой), это мешало смот