но, конечно, как, впрочем, и вся семья.

После обеда, который в деревне кончался у нас около

двух часов, поднялась я в свою комнатку во втором этаже

и только что собралась сесть за п и с ь м о , — слышу: рысь

верховой лошади, кто-то остановился у ворот, открыл ка­

литку, вводит лошадь и спрашивает у кухни, дома ли

Анна Ивановна? Из моего окна ворот и этой части двора

не видно; прямо под окном — пологая зеленая железная

крыша нижней террасы, справа — разросшийся куст си­

рени загораживает и ворота и двор. Меж листьев и вет­

вей только мелькает. Уже зная, подсознательно, что это

«Саша Бекетов», как говорила мама, рассказывая о своих

визитах в Шахматово, я подхожу к окну. Меж листьев

сирени мелькает белый конь, которого уводят на конюш­

ню, да невидимо внизу звенят по каменному полу терра­

сы быстрые, твердые, решительные шаги. Сердце бьется

тяжело и глухо. Предчувствие? Или что? Но эти удары

сердца я слышу и сейчас, и слышу звонкий шаг входив­

шего в мою жизнь.

Автоматически подхожу к зеркалу, автоматически

вижу, что надо надеть что-нибудь д р у г о е , — мой ситцевый

сарафанчик имеет слишком домашний вид. Беру то, что

мы так охотно все тогда носили: батистовая англий¬

ская блузка с туго накрахмаленным стоячим воротничком

и манжетами, суконная юбка, кожаный кушак. Моя блуз­

ка была розовая, черный маленький галстук, черная юб­

ка, туфли кожаные, коричневые, на низких каблуках.

Шляпы в сад я не брала. Входит Муся, моя насмешница-

младшая сестра, любимым занятием которой было в то

время потешаться над моими заботами о наружности:

140

«Mademoiselle велит тебе идти в Colonie, она туда пошла

с шахматовским Сашей. Нос напудри!» Я не сержусь на

этот раз, я сосредоточена.

Colonie — это в конце липовой аллеи наши бывшие

детские садики, которые мы разводили во главе с mademoiselle, не меньше нас любившей и деревню и землю.

Говорят, липовая аллея цела и посейчас, разросшаяся

и тенистая. В те годы липки были молодые, лет десять

назад посаженные, еще подстриженные, не затенявшие

целиком залитую солнцем дорожку. На полпути к Colonie деревянная скамейка лицом к солнцу и виду на сосед­

ние холмы и дали. Дали — краса нашего пейзажа.

Подходя немного сзади через березовую рощицу, ви­

жу, что на этой скамейке mademoiselle «занимает разго­

ворами» сидящего спиной ко мне. Вижу, что он одет в

городской темный костюм, на голове — мягкая шляпа. Это

сразу меня как-то отчуждает: все молодые, которых я

знаю, в форменном платье. Гимназисты, студенты, лице­

исты, кадеты, юнкера, офицеры. Штатский? Это что-то

не мое, это из другой жизни, или он уже «старый». Да

и лицо мне не нравится, когда мы поздоровались. Холо­

дом овеяны светлые глаза с бледными ресницами, не

оттененные слабо намеченными бровями. У нас у всех

ресницы темные, брови отчетливые, взгляд живой, непо­

средственный. Тщательно выбритое лицо придавало в то

время человеку «актерский» в и д , — интересно, но не

наше.

Так — как с кем-то далеким — повела я разговор, сей­

час же о театре, возможных спектаклях. Блок и держал

себя в то время очень «под актера», говорил нескоро и

отчетливо, аффектированно курил, смотрел на нас как-то

свысока, откидывая голову, опуская веки. Если не гово­

рили о театре, о спектакле, болтал глупости, часто с яв­

ным намерением нас смутить чем-то не очень нам понят­

ным, но от чего мы неизбежно краснели. Мы — это мои

кузины Менделеевы, Сара и Лида, их подруга Юля Кузь­

мина и я. Блок очень много цитировал в то время Кузь­

му Пруткова, целые его анекдоты, которые можно иногда

понять и двусмысленно, что я уразумела, конечно, значи­

тельно позднее. У него в то время была еще любимая

прибаутка, которую он вставлял при всяком случае:

«О yes, mein Kind!» * А так как это обращалось иногда

* О да, мое дитя! ( англ. и нем. )

141

и прямо к тебе, то и это смущало некорректностью, на

которую было неизвестно как реагировать.

В первый же этот день кузины пришли вскоре, прово­

дили время вместе, условились о спектаклях, играли в

«хальму» и крокет. Пошли в парк к Смирновым, нашим

родным; это была громадная семья — от взрослых бары­

шень и студентов до детей. Играли все вместе в «пят­

нашки» и горелки. Тут Блок стал другой, вдруг —

свой и простой, бегал и хохотал, как и все мы, дети и

взрослые.

В первые два-три приезда выходило так, что Блок

больше обращал внимания на Лиду <Менделееву> и Юлю

Кузьмину. Они умели ловко болтать и легко кокетничать

и без труда попали в тон, который он вносил в разговор.

Обе очень хорошенькие и веселые, они вызывали мою за­

висть... Я была очень неумела в болтовне и в ту пору

была в отчаянии от своей наружности. С ревности и на­

чалось.

Что было мне нужно? Почему мне захотелось внима­

ния человека, который мне вовсе не нравился и был мне

далек, которого я в то время считала пустым фатом, сто­

ящим по развитию ниже нас, умных и начитанных де¬

вушек? Чувственность моя еще совсем не проснулась; по­

целуи, объятия — это было где-то д а л е к о , — далеко и не­

реально. Что меня не столько тянуло, сколько толкало

к Блоку?.. «Но то звезды в е л е н ь е » , — сказала бы Леонор

у Кальдерона 10. Да, эта точка зрения могла бы выдер­

жать самую свирепую критику, потому что в плане «зве­

зды» все пойдет потом как по маслу: такие совпадения,

такие удачи в безнаказанности самых смелых встреч сре­

ди бела дня, что и не выдумаешь! Но пока допустим,

что Блок, хотя и не воплощал моих девчонкиных байро-

ническо-лермонтовских идеалов героя, был все же и на­

ружностью много интереснее всех моих знакомых, был

талантливым актером (в то время ни о чем другом, о

стихах тем более, еще и речи не было), был фатоватым,

но ловким «кавалером» и дразнил какой-то непонятной,

своей мужской, неведомой опытностью в жизни, которая

не чувствовалась ни в моих бородатых двоюродных бра­

тьях, ни в милом и симпатичном, понятном Суме — сту­

денте, репетиторе брата.

Так или иначе, «звезда» или «не звезда», очень скоро

я стала ревновать и всеми внутренними своими «флюи-

142

дами» притягивать внимание Блока к себе. С внешней

стороны я, по-видимому, была крайне сдержанна и холод­

н а , — Блок всегда это потом и говорил мне, и писал.

Но внутренняя активность моя не пропала даром, и

опять-таки очень скоро я стала уже с испугом заме­

чать, что Б л о к , — да, п о л о ж и т е л ь н о , — перешел ко мне, и

уже это он окружает меня кольцом внимания. Но

как все это было не только не сказано, как все это

было замкнуто, сдержанно, не видно, укрыто. Всегда

можно сомневаться — да или нет? Кажется или так

и есть?

Чем говорили? Как давали друг другу знак? Ведь в

этот период никогда мы не бывали вдвоем, всегда или

среди всей нашей многолюдной молодежи, или, по край­

ней мере, в присутствии mademoiselle, сестры, братьев.

Говорить взглядом мне и в голову не могло прийти; мне

казалось бы это даже больше, чем слова, и во много раз

страшнее. Я смотрела всегда только внешне-светски и

при первой попытке встретить по-другому мой взгляд

уклоняла его. Вероятно, это и производило впечатление

холодности и равнодушия.

«Нет конца лесным тропинкам...» 11 — это в Церков­

ном лесу, куда направлялись почти все наши прогулки.

Лес этот — сказочный, в то время еще не тронутый топо­