только впереди ныне чистая Вы и, простите за сумасшед
шие т е р м и н ы , — по отношению к В а м , — бестрепетно не
подвижное Солнце завтра; я каюсь в глубочайших тайни
ках, доселе Вам только намеревавшихся о т к р ы т ь с я , —
каюсь и умоляю о прощении перед тем, что Вы (и никто
другой) несете в Себе. Это — сила моей жизни, что я
познал, как величайшую тайну и довременную гармонию
самого с е б я , — ничтожного, озаренного тайным Солнцем
Ваших просветлений. Могу просто и безболезненно выра
зить это так: моя жизнь, т. е. способность жить, немы
слима без Исходящего от Вас ко мне некоторого непознан
ного, а только еще смутно ощущаемого мной Духа. Если
разделяемся мы в мысли или разлучаемся в жизни (а по
следнее было, казалось, сегодня) — моя сила слабеет,
остается только страстное всеобъемлющее стремление и
тоска. Этой тоске нет исхода в этой жизни, потому что,
даже когда я около Вас, она ослабевает только; но
не прекращается; ибо нет между нами единения «долж
ного», да и окончательного не могло бы быть (здесь —
ясный переход, прямо здраво логического, не говоря
6*
163
о прочем, свойства: если окончательного единения быть
в этой жизни не может, а чистая цель есть окончатель
ное единение, то не оторваться ли от этой жизни? —
и т. д.). Но, если Вы так «обильны», как говорит мне
о Вас мое «мистическое восприятие», то я, вспоминая Ваши
пророческие речи о конце Вашей ж и з н и , — безумно испы
тываю Ваше милосердие, ибо нет более мне исхода и я
принужден идти по пути испытаний своего Б о г а , — и
Вы — мой Бог, при нем же одном мне и все здешние хра
мы священны. И вот, испытуя и злодействуя, зову я Вас,
моя Любовь, на предпоследнее деяние; ибо есть в жизни
время, когда нужно это предпоследнее деяние, чтобы не
произошло прямо последнее. Зову я Вас моей силой, от
Вас исшедшей, моей молитвой, к Вам возносящейся,
моей Любовью, которой дышу в В а с , — на решающий по
единок, где будет битва предсмертная за соединение духов
утверждаемого и отрицаемого. Пройдет три дня. Если они
будут напрасны, если молчание ничем не нарушится,
наступит последний акт. И одна часть Вашего Света вер
нется к Вам, ибо покинет оболочку, которой больше нет
места живой; а только — мертвой. Жду. Вы — спасенье и
последнее утверждение. Дальше — все отрицаемая ги
бель. Вы — Любовь.
II
5 февраля
Наступает уже то время, когда все должно двинуться
вперед далеко. Прежде в стихах изливалась неудовлетво
ренность с т р е м л е н и й , — теперь и стихи не могут помочь,
и страшное мое влечение приняло размеры, угрожающие
духу. Надежда еще где-то высоко в небе звенит вдохно
вительно для слуха. Я призываю Вас всеми заклятиями.
Откликнитесь и поймите, что молчанье не может продол
жаться и кончится если не так, то иначе... Ибо возврата
на старые пути н е т , — эти пути одряхлели для моей
жизни.
Было бы невозможно изложить все земные пути и
все земные слова, которые могут встретиться в этом по
ложении вещей. И я, отбрасывая землю, прошу Вас ве
рить, что задену ее только там, где она прямо касается
неба; здесь-то корень зла. А корень добра, затемненный
164
теперь до последней возможности, еще может открыться,
поверьте мне. Главное, что Вас может смутить и удивить,
что я разумею и разумею всегда, говоря с Вами, это то,
что «что-то определено нам с Вами с у д ь б о й » , — в это я
верю больше, чем во все другое, и так же, как в то, что
Вы, что бы ни было с Вашей стороны, останетесь
для меня окончательной целью в жизни или в смерти.
А в том и в другом Вы властны относительно меня впол
не, так что я никогда не задумаюсь над тем или другим,
если Вы прикажете. Вот это пускай Вам укажет всю сте
пень важности того, чтобы я мог Вас увидеть, хоть один
еще раз, чтобы окончательно можно было решить, что
мне делать; ведь и Вам не может быть неощутительно,
хоть в малой мере, странное и туманное положение ве
щей. Подумайте об этом, пожалуйста, и, если сочтете
возможным, исполните мою просьбу — — — *, хоть посколь
ку она касается Вашей определенности. Я же, и в слу
чае Вашего отказа, как согласия, совершенно не могу
по отношению к Вам изменить себя и, в каком бы
ни было виде, останусь с Вами на всю жизнь.
III
<Между 5 и 7 февраля 1902>
Именем Бога Всемогущего, который ближе к Вам, чем
ко мне, но держит в своей Благодати равно Вас и меня,
обращаюсь к Вам уже не с обыкновенным письмом, ибо
нет более места обыкновенному, а скорее с просительной
проповедью, как это ни странно, может быть, для Вашего
сравнительного равновесия. Прошу Вас совершенно про
сто и внимательно отнестись к этому и решить, может
быть, трудно, но доступную Вашему бессмертию, в кото
рое я верю больше, чем в свое, загадку целой жизни. Еще
раз говорю Вам твердо и уверенно, что нет больше ниче
го обыкновенного и не может быть, потому что Судьба в
неизреченной своей милости написала мне мое будущее
и настоящее, как и часть прошедшего, в совершенном со
четании с тем, что мне неведомо, а по тому самому слу
жит предметом только поклонения и всяческого почита
ния, как Бога и прямого источника моей жизни или
смерти. Может быть, то, что мне необходимо сказать Вам,
* Три тире — в подлиннике.
165
будет очень отвлеченно, но зато вдохновенно, а все вдох
новенное Вы поймете. Я же должен передать Вам ту
тайну, которой владею, пленительную, но ужасную, со
всем не понятную людям, потому что об этой тайне я по
нял давно уже г л а в н о е , — что понять ее можете только
Вы одна, и в ее торжестве только Вы можете принять
участие. В том, что я говорю, нет выдумки, потому что
так именно устроена жизнь, здесь корень ее добра и ее
зла. И от участников этой жизни зависит принять добро
и принять зло. Примите же Высшее Добро, не похожее
на обыкновенное, в том свете, который Вам положено
увидеть от века. Я знаю Вашу вещую веру в конец Ва
шей жизни, который воплотился на земле в идею само
убийства, о чем мы говорили не раз. Кроме того, я знаю
и чувствую то неизреченное, которое Вас томит, от кото
рого Ваша душа «скорбит смертельно» 39, о котором Вы
хотели сказать и говорили мало, потому что нельзя пе
редать, которое я ощутил тогда, как ощущаю теперь, ибо
нет моей большей близости внутренней к Вашим помыс
лам, чем величайшая моя отдаленность от Вас вовне.
Жизнь продолжалась в тех же рамках. Я усилен
но училась у Читау, которая была не только очень до
вольна мной, но уже строила планы о том, как подгото
вить меня к дебюту в Александринский театр на свое
прежнее амплуа — молодых бытовых. Уже этой весной
Мария Михайловна показала меня некоторым своим быв
шим товарищам (был М. И. Писарев, это помню) в от
рывках из гоголевской «Женитьбы». Блок на спектакле
был, я послала ему билет с запиской: «Первой идет на
спектакле «Женитьба», в которой я играю; если хотите
меня видеть, то приходите вовремя, потому что «во вре
мя действия покорнейше просят не входить в зал». Л. Мен
делеева. 21-го (марта 1902 г.)».
В «Женитьбе» я и впоследствии играла с большим
успехом, но — вот тут, вероятно, одна из моих основных