Э. К. Метнер, брат композитора, прослеживал тему слы­

шимых веяний, от Бетховена через Шумана, в темах ге­

ниального своего брата, которые тот, по его словам, вы­

нул из звука зорь, в то время, как З. Н. Гиппиус соби­

рала материал для замечательного рассказа «Небесные

слова» 13, где дана градация небесных пейзажей, мы,

молодежь, сгруппированная вокруг М. С. Соловьева,

отыскивали следы лучезарных благовестей в пейзаж-

208

ной поэзии Влад. Соловьева и старались связать эту

поэзию с религиозной символикой философского соловьев-

ства. Это был максималистический вывод к жизненной

практике из философии Соловьева, которого побаивались

академические ученики покойного философа. Философию

Соловьева мы брали в аспекте его теургического 14 ло­

зунга:

Знайте же: вечная женственность ныне

В теле нетленном на землю идет,

В свете немеркнущем новой богини

Небо слилося с пучиною вод...

«Она», или Муза поэзии Соловьева, на нашем жарго­

не являлась символом органического начала жизни, ду­

шою мира, долженствующей соединиться со словом

Христа. Из всех сочинений Влад. Соловьева статья его

«О смысле любви», напечатанная в «Вопросах психологии

и философии», являлась наиболее объясняющей нам нас

в нашем юном искании осветить не одним только муж­

ским логическим началом жизнь, но и женственным на­

чалом человечества. Она, или Душа человечества, отобра­

жалась нам образно женщиной, религиозно осмысливаю­

щей любовь. Мы, молодежь соловьевского толка, пред­

ставляли собой лишь малую часть людей нового созна­

ния, ощутивших физиологически факт з а р и , — соловьевст-

во же наше было жаргоном, гипотезой оформления, а

не догмою; но встреча нас, подлинных соловьевцев, друг

с другом — казалась волнующим событием жизни.

В июле 1900 года скончался Владимир Соловьев. Мне,

близко стоящему к семейству покойного и посвященному

во все интимные устремления покойного философа,

вплоть до встреч с людьми, впоследствии обратившими

на себя внимание (как-то встречи и разговоры с покой­

ной А. Н. Шмидт, автором «Третьего Завета», с которой

я лично познакомился осенью 1900 года и даже обме­

нялся письмами), было естественно переживать все

крайние мистические выводы из доктрины почившего,

как и молодому племяннику его, С. М. Соловьеву. Мож­

но сказать: в 1901 году мы жили атмосферой его поэзии,

как теургическим завершением его учения о Софии-

Премудрости *.

* На эту тему были разговоры и переписка, в которой прини­

мали участие О. М. и М. С. Соловьевы, А. Н. Шмидт, тогда бом­

бардировавшая письмами М. С. Соловьева. Эти письма М. С. давал

читать мне; где они — не знаю. ( Примеч. А. Белого. )

209

Весна 1901 года, казалось, наполнена была эсхатоло­

гическими 15 веяниями. Я писал тогда мою драматиче­

скую «Симфонию», где под покровом шутки я рисовал

парадоксы крайнего толкования некоторых из соловьев-

ских идей. Весь трюк «Симфонии» есть превращение со­

кровеннейших чаяний в парадокс от догматического взя­

тия идей и веяний лишь музыкально внятных уху и

программою не уплотняемых. В то же время организова­

лось первое русское Религиозно-философское общество 16

в Петербурге, к деятельности которого я в то время от­

носился враждебно. В Москве организовалась первая

группа церковников, считавшаяся с фактом нового созна­

ния. В ней были имена Новоселова, Льва Тихомирова,

Виктора Васнецова, священника Фуделя и др. К этой

группе я также относился весьма отрицательно. Между

петербургскими оргиастами и московскими церковниками

мы, соловьевцы, чувствовали себя одиноко, стараясь про­

вести чистоту лозунга нашей Музы меж двух враждеб­

ных для нас станов:

И — бедная, меж двух враждебных станов

Тебе спасенья нет... 17

Существовал в нашем сознании наш, третий стан,

принимающий новое откровение Соловьева о женствен­

ности, сходящей в жизнь. Это был малый круг, собирав­

шийся за чайным столом каждый вечер: О. М. я

М. С. Соловьевы, их сын, несколько из моих товарищей,

главным образом А. С. Петровский; впоследствии, в

1902 году, к нам присоединился Г. А. Рачинский.

О. М. Соловьева переписывалась с п е т е р б у р ж ц а м и , —

с П. С. Соловьевой (Allegro), З. H. Гиппиус и с

А. А. Кублицкой-Пиоттух, матерью А. А. Б л о к а , — на

«наши», как мы тогда говорили, темы. Содержание писем

З. Н. Гиппиус и А. А. Кублицкой-Пиоттух О. М. Со­

ловьева передавала мне: они были предметом наших

бесед.

Весной и летом 1901 года — максимум напряжения

символической мысли: темы Вл. Соловьева начали вы­

зывать необычайный интерес. В Нижнем Новгороде

А. Н. Шмидт развивала интимные темы своего «Третьего

Завета», Мережковский и Розанов писали свои напряжен­

нейшие статьи, Н. А. Бердяев звал от марксизма к идеа­

лизму, зрели «Проблемы идеализма» 18, начались собра­

ния петербургского Религиозно-философского общества.

210

В Вышнем Волочке собирался религиозный кружок пра­

вославных: юноши-революционеры, студенты и гимнази­

сты, еще пробивались к религиозной мысли (я разумею

впоследствии известные имена священника Флоренского,

священника Свенцицкого и покойного философа Эрна).

Вячеслав Иванов приходил к концепции своей «религии

страдающего бога». Я писал московскую «Драматическую

симфонию». В мае и июне композитор Н. Метнер, тогда

молодой человек, вынул из воздуха зорь тему первой

С-мольной сонаты, которая, облепи только ее словами,

пропела бы: «Предчувствую Тебя... Года проходят ми­

мо — все в облике одном предчувствую Тебя. Весь го­

ризонт в огне — и ясен нестерпимо. И молча жду, тоскуя

и любя. Весь горизонт в огне, и близко появленье...»

И именно 4 июля 1901 года А. А. Блок в Шахматове

написал это свое стихотворение, — в дни, когда я в Сере¬

бряном Колодце 19 писал о «полевой фантазии» Сергея

Мусатова 20, об огромном мистическом движении на се­

веро-востоке России, где образ «Жены, облеченной в

Солнце», или Софии-Премудрости, получил свое вопло­

щение в образе земной женщины, Той, о которой Блок

в те же числа сказал: «Предчувствую Тебя» и «появ­

ленье близко». Все упомянутое мной еще не встретилось,

не перекликнулось, еще вынашивалось о т д е л ь н о , — в Ниж­

нем Новгороде 21, Петербурге, Шахматове, в Дедове, в

Серебряном Колодце — где еще? Понятно, что встречи

друг с другом людей, слышащих одинаково зарю и отра­

зивших различно ее статьями, стихами, сонатами, вызы­

вали в душе повышенный романтизм. Эти «встречи» друг

с другом — первое основание течения, впоследствии по­

лучившего несколько ограниченное название «литератур­

ной школы русского символизма». Среди символистов

встречались и личности, не имевшие отношения к лите­

ратурному символизму, не написавшие ни одной строчки

или позднее писавшие под иными лозунгами, например:

Сергей Соловьев, Вольфинг, Н. К. Метнер, А. С. Петров­

ский, Е. П. Иванов, А. Н. Шмидт и др. Именно они-то

и выносили в личных исканиях подоплеку позднейшего

символизма.

В июле 1901 года я получил от С. М. Соловьева

письмо, уведомлявшее о том, что в Дедове у него гостил

А. А. Блок 22, с которым они много бродили в полях и

говорили на «наши» темы: речь шла о характере пони­

мания поэзии В. Соловьева, о практических выводах его

211