философии, о любви, о Софии-Премудрости, Той, ко
торую Соловьев называл «Царицей». А. А. предлагал
С. М. Соловьеву ряд вопросов и даже форсировал выво
ды наши, впадая в максимализм и выражая уверенность:
«Новая эра уже началась, старый мир рушится».
Это письмо С. М. Соловьева ко мне совпало для меня
с эпохой максимального отдания себя соловьевскому ми
стицизму, теме «смысла любви», темам стихотворе
ний Лермонтова «Нет, не тебя так пылко я люблю»,
«Из-под таинственной, холодной полумаски», Фета
«Соловей и роза», «Alter Ego» и др., В. Соловьева «Трех
свиданий», «К Сайме», «Слов увещательных к морским
чертям» 23, «У царицы моей» и т. д. Письмо С. М. Со
ловьева — событие в моей жизни. Я понял: мы встретили
нового брата в пути. Пробую установить время приезда
А. А. Блока из Шахматова в Дедово и упираюсь в
срок — от середины июня до середины июля, не ранее,
не позднее. Это — срок написания следующих стихотво
рений. Только что были написаны: «Предчувствую Тебя»,
«Не сердись и прости. Ты цветешь одиноко» — к это
му стихотворению эпиграф из Владимира Соловьева,
писалась «Historia» («И близится рассвет, и умирают те
ни, и, ясная, ты с солнцем потекла» 2 4 ) , «Она цвела за
дальними горами, Она течет в ряду иных светил», посвя
щенное С. М. Соловьеву. Последнее стихотворение, ве
роятно, и было прочитано А. А. С. М. Соловьеву в Де-
дове или могло быть написано под впечатлением пребы
вания в Дедове *. В течение этого же лета встречаем у
А. А. еще одно стихотворение с эпиграфом из Вл. Со
ловьева и еще одно стихотворение, посвященное С. М. Со
ловьеву. Все показывает: А. А. был тогда под влиянием
круга идей Вл. Соловьева, быть может, тех острых бесед,
которыми он обменялся в Дедове с семейством Соловье
вых. В конце мая этого же года, здесь же, в Дедове, я
читал первую и вторую части «Московской симфонии»,
о которой Соловьевы могли бы сказать А. А. Блоку.
* Помня хорошо пейзажи Дедова и Шахматова, я готов утвер
ждать: аромат пейзажа в данном стихотворении скорее дедовский,
а пейзаж хронологически предыдущего стихотворения «Сегодня
шла Ты одиноко» — шахматовский: «Там, над горой Твоей высо
кой зубчатый простирался лес, и этот лес, сомкнутый тесно, и
эти горные пути мешали слиться с неизвестным, Твоей лазурью
процвести». Зубчатый лес, мешающий процвести лазурью, горы —
это Шахматово и его окрестности. ( Примеч. А. Белого. )
212
В начале сентября 1901 года я вернулся в Москву.
В первое свое посещение Соловьева я ознакомился с ря
дом стихотворений А. А. («Предчувствую Тебя», «Ты го
ришь над высокой горою», «Сумерки, сумерки вешние»,
«Я жду призыва, ищу ответа», «Она росла за дальними
горами», «Не сердись и прости», «Одинокий, к тебе при
хожу», «Ищу спасенья» и др.). Впечатление было оше
ломляющее. Стало явно: то именно, что через пятна
дцать лишь лет дошло до сознания читательской публи
ки, — именно, что А. А. первый поэт нашего времени,
традиционно связанный с линией Лермонтова, Фета,
Вл. Соловьева, пережилось именно в то время. Во-вто
рых, было ясно сознание: этот огромный художник —
наш, совсем наш, он есть выразитель интимнейшей па
шей линии московских устремлений *. С первых же
строчек А. А. стал мне любимым поэтом. Я понимал:
будучи первым поэтом, он был не поэтом для нас,
а теургом, соединявшим эстетику с жизненной мистикой,
и поднимался вопрос о том, как нам жить, как нам
быть, когда явно в мире звучат уже призывы, подобные
блоковский.
Осень и зиму 1901 года мы обсуждали стихи А. А.,
ждали все новых получек из Петербурга. Мнения наши
тогда разделились: М. С. Соловьев сдержаннее тогда от
зывался о поэзии и о мистике Блока, О. М. Соловьева
горячо принимала стихи, не вполне доверяя мистической
ноте их. Мы же с С. М. Соловьевым решили, что Блок
безусловен, что он единственный продолжатель конкрет
ного соловьевского дела, пресуществивший философию в
жизнь. И действительно, А. А. Блок, по времени первый
из русских, приподнял поэзию В. Соловьева и осознал
всю огромность религиозного смысла ее. Он довел со-
ловьевство до идеологии максимализма, почти до секты.
Пусть впоследствии говорили, что в этом крах линии ми
стики Соловьева (так полагали Г. А. Рачинский,
кн. Евг. Трубецкой, священник С. Н. Булгаков и др.), —
оп выявил в Соловьеве новые стороны, которые без него
вовсе не были бы понятны, как, например, темы «Испо
веди» и «Третьего Завета» А. Н. Шмидт.
С осени 1901 года А. Н. Шмидт появляется у Со
ловьевых. Мне приходится с ней встречаться и не раз
вести беседу на тему «Исповеди». В декабре 1901 года
* Этот круг мыслей я высказал в статье «Апокалипсис в рус
ской поэзии» в 1905 г. ( Примеч. А. Белого. )
213
произошла моя встреча с Д. С. Мережковским и
З. Н. Гиппиус все в той же квартире Соловьева. С нача
ла 1902 года между З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковским
и мною — деятельная переписка. Помню: в 1902 году в
Москве уже образуется кружок горячих поклонников
поэзии А. А. Блока, я старательно распространяю его
стихи среди друзей и знакомых, стихи переписываются
и передаются друг другу. Слава о юном поэте опережает
его появление в печати. Уже утверждают, что первый
из русских поэтов современности не Бальмонт, не Брю
сов, не Гиппиус, не Сологуб, а Блок именно. В Москве
первые оценили поэзию А. А.: С. М. Соловьев, О. М. Со
ловьева (его мать), А. С. Петровский, Э. К. Метнер,
Н. К. Метнер, В. В. Владимиров (художник), его сестры,
Эртель, Батюшков (московский теософ), Новский и др.
К этому кругу людей причисляю себя, конечно, и я.
Официальные представители декадентства иначе от
носятся к стихотворениям Блока. В. Я. Брюсов в 1902 го
ду признает их хорошими, но уступающими многим из
молодых авторов того времени. З. П. Гиппиус в 1902 го
ду пишет мне о невероятном преувеличении мною поэ
зии Блока, которая-де есть пережитой субъективизм,
пережитой ими, т. е. Мережковскими, субъективизм.
В 1903 или 1904 году она меняет первоначальное мне
ние, как и Брюсов.
Всякое письмо А. А. Блока этого времени к Соловье
вым было показано мне и мною изучено, и казалось, мы
с А. А. уже знакомы. Под впечатлением этого, как ка
жется, в январе 1903 года, я написал А. А. Блоку длин
ное письмо, которое начиналось с извинения, что я адре
суюсь к нему, не будучи лично знакомым. В письме я
высказывал, насколько помню, свое отношение к линии
его поэзии. Письмо было написано в несколько «застегну
том», как говорят, виде. Предполагалось, что в будущем
мы договоримся до интимнейших тем. Я поступил с
этим письмом, как поступают «люди порядочного общест
ва», впервые делая друг другу визит, т. е. я написал
письмо философского и религиозного содержания, чуть
ли не с ссылками на Канта и Шопенгауэра. Каково же
было мое изумление: на следующий день по отправке
письма я получаю толстый и характерный синий конверт
с адресом, написанным рукою А. А. (его руку я уже
знал). А. А. в день написания мною письма почувство
вал такое же желание, как и я, обратиться впервые ко
214
мне 25. Мне этот факт совпадения наших желаний на
чать переписку показался весьма знаменательным. Пер
вые наши обращения друг к другу скрестились, и наши
письма встретились в Бологом <...> 26.
Между нами готова была возникнуть нескончаемая
переписка, но случилось событие, потрясшее и его и ме