символистов и идеалистов в одно стадо и тем подготовляя

«александрийский», синкретический период символизма,

он давал материал для статейных популяризаций непо-

пуляризируемого. В этом смысле роль Вяч. Иванова

огромна и в светлом и в темном смысле: с одной сторо­

ны, он стоит как углубитель и обоснователь идеологиче­

ских лозунгов декадентства и додекадентства, строя

мост к символизму через многих и давая материал «не-

символистам» считать себя «символистами»; становилось

265

Александр Блок в воспоминаниях современников. Т.1 _94.jpg

нечто вроде знака равенства между театром и храмом,

мистерией и новой драмой, Христом и Дионисом, Бого­

матерью и всякой рождающей женщиной, Девою и Ме­

надой, любовью и эротизмом, Платоном и греческой

любовью, теургией и филологией, Влад. Соловьевым и

Розановым, греческой орхестрой и парламентом, русской

первобытной общиною и Новым Иерусалимом 75, левым

народничеством и славянофильством и т. д. С другой

стороны, роль Вяч. Иванова несомненна как роль отра­

вителя чистоты воздуха самой символической среды —

она мало изучена.

Все эти причины, взятые вместе (космические, обще­

политические, русско-общественные, кружковые), и вы­

звали впечатление угасания зорь.

Я характеризую эту эпоху неспроста, а в духе сравне­

ния А. А., который в предисловии к поэме «Возмез­

дие» характеризует стихию России 1910—1911 годов,

ищет характеристики в разнообразных факторах общих

и индивидуальных. «Все эти ф а к т ы , — пишет он в пре­

дисловии к третьей части п о э м ы , — казалось бы, столь

различные, для меня имеют один музыкальный смысл.

Я привык сопоставлять факты из всех областей жизни,

доступных моему зрению в данное время, и уверен, что

все они вместе всегда создают единый музыкальный

напор» 76. Все истинно философские культуры идут

именно этим путем. Таким путем шел Ницше, всматри­

ваясь в культуру Греции. Таким путем идет ныне в Гер­

мании замечательный Шпенглер *. Действительность,

даже биография А. А. необъяснима без фона ее строя­

щих: ритма и перебоя, «музыкальных напоров», «шума

времени», вплоть до личных отношений. Шум времени

нас с ним свел, шум иного ветра развел одно время,

казалось бы, в разное, а на самом деле в подобное друг

другу. Шум времени 1910—11 гг. свел снова. Так наши

будущие расхождения с ним, расхождения в оценке со­

бытий 1905—06 гг., были подготовлены одинаковым отхо­

дом от эпохи 1900-го — 1902-го года, казалось бы, в раз­

ные стороны, а на самом деле: с разных сторон мы встре­

тились снова. Период с 1904-го до 1908 года был для

А. А. периодом «Нечаянной Радости», драмы «Снежная

маска», а для меня — «Пепла», «Кубка метелей»

* «Untergang des Abendlandes», «Socialismus Preussentum».

( Примеч. А. Белого. )

266

Александр Блок в воспоминаниях современников. Т.1 _95.jpg

и «Урны». Его интересы к земле и к реализму, к пи­

сателям-реалистам *, народнический стиль моего «Пепла»,

его «Снежной маски», моего «Кубка метелей» (лейтмо­

тив — распыление прежнего, именно розово-золотого воз­

духа) вели нас путем расхождения и подготовляли нас

к новой встрече в теме — Россия. (Тема стихов его

третьего тома и тема моих романов «Серебряный голубь»

и «Петербург».) Россию мы с ним любили особой лю­

бовью. Одинаково начинаем мы с ним период времен­

ного угасания зорь (ощущение «Пепла» и «болотного ту­

мана», «Нечаянной Радости»), как одинаково начался у

нас период их возжигания.

Помню, что мне, и стихийно и биографически пере­

жившему с болью период подмены зорь медиумизмом,

на письма мои и стихи к А. А., начинающиеся с крика

боли («Багряницу несут и четыре колючих венца...

не оставь меня, друг, не забудь»), А. А. ответил: «И ты

задул яркий факел, изнывая в душной тьме». Это —

«и ты задул» характерно. А. А. констатирует факт:

факелы задувались. И оттого-то впоследствии я с такой

необузданной злобою (не делающей чести мне) встретил

«Факелы» — сборник мистических анархистов: самое за­

главие мне казалось пародией на задутые факелы уже

отошедшей, неповторимой, но и не прочитанной до сего

дня эпохи. Характерны строки из письма А. А., получен­

ного мною именно в то время, 7 апреля 1904 года: «Мы

поняли слишком многое и потому перестали понимать.

Я не добросил молота, но небесный свод сам расколол­

ся **. Я вижу, как с одного конца ныряет и расползается

муравейник, полный расплющенных сжатым воздухом

в каютах, сваренных заживо в нижних этажах, закручен­

ных не остановленной машиной 78, а с другой стороны

нашей воли, свободы, просторов. И так везде расколо-

тость, фальшивая для самого себя двуличность, за кото­

рую я бы отмстил, если бы был титаном, а теперь только

заглажу ее. Как видишь, я пишу несвязно, я окончатель­

но потерял последнюю внутреннюю возможность точно­

сти в окончательном. Не знаю ничего, но просто ясно

вижу розовую пену и голубой гребень волны, которая

меня несет, поэтому пронесет, а что дальше, опять

* См. статьи в «Золотом руне» 1907—1908 годов. ( Примеч.

А. Белого. )

** Намек на строчки из моих стихов 77. ( Примеч. А. Белого. )

267

Александр Блок в воспоминаниях современников. Т.1 _96.jpg

не знаю... Мне кажется, я могу сказать тебе окончатель­

но о тебе самом — ты не умрешь. Представь себе, я,

должно быть, знаю это всегда. Иногда я вдруг сознаю

в твоем существовании большую поддержку. Письмами,

подобно твоему последнему, ты схватываешь меня за

локоть и кричишь: не попади под извозчика, а из­

возчик — В. В. Розанов — едет, едет день и ночь с тря­

сущейся рыженькой бороденкой, с ямой на лбу (как

у Розанова). Выйдя вчера ночью от Мережковских, я по­

думал: мы с Борисом Н и к о л а е в и ч е м , — но все-таки я не

знаю, что же с тобой теперь, и едва ли пойму». Этот не­

уверенный тон письма точно отображает неуверенность

наших тогдашних переживаний.

Помнится мне, что последним моим стихотворением

этого периода было стихотворение «Безумец» («Я не

болен, нет, нет»), а через короткое время я написал

«Тройку», «Аргонавтов», «Я бросил грохочущий город

на склоне палящего дня» 7 9 , — т. е. реалистические стихо­

творения, где встает серенькая природа средней России.

А. А. писал, что «фиолетовый запад гнетет, как пожатье

десницы свинцовой» 80, и ряд стихотворений, открываю­

щихся его знаменитой «Осенью» — «Битый камень лег

по косогорам, скудной глины желтые пласты...» 81 (сти­

хотворение, написанное в период «Нечаянной Радости»

и сперва там напечатанное). В стихотворении есть строч­

ка: «нищий, распевающий псалмы». Вот подлинный лейт­

мотив, соединивший нас в ощущении, что-то недопонято,

что-то не введено в жизнь, что-то обмануло: «Арго»,

взмахнув золотыми крылами, опустился с «безумцем»

в сумасшедший дом («я не болен, нет, нет»), откуда

безумец бежал («я бросил грохочущий город»), забродил

по России с ворами и босяками, совершенно нищий (тема

« П е п л а » ) , — но эта тема весной 1904 года еще лежит

в подсознании.

Помнится, в апреле 1904 года я проводил время

с Э. К. Метнером в Нижнем-Новгороде; там встречались

с А. П. Мельниковым * и много беседовали на темы

о сектантских и религиозно-философских интересах рус­

ского общества. Э. К. восхищался стихами Блока, но не

раз мне говорил, что некоторые стихотворения эпохи

«Прекрасной Дамы» носят в себе стихию хлыстовства,


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: