* Сын Мельникова-Печерского, знатока русского северного

сектантства. ( Примеч. А. Белого. )

268

что я опровергал. Метнер мне выдвигал психологическую

опасность в поэзии тем теургизма и соловьевства, оста­

вляющих в душе яд врубелевской зелено-лиловой сирени

(или «Ночной фиалки»), что и А. А. и мне по-разному

грозит привкус врубелевской темы, т. е. грозит демон ис­

кусства за попытку выйти из сферы чистого искусства.

Это Демон, о котором в «Добротолюбии» говорится, что

это — Демон Печали: «символом этого духа служит

ехидна, которой яд, в малом количестве даваемый, уничто­

жает другие яды, а принятый неумеренно — убивает»

(«Добротолюбие», т. I — из Антония Великого «О различ­

ных порочных помыслах»). После смерти А. А. мне

показали этот текст, подчеркнутый рукой А. А., с

припиской — «Этот демон необходим для художника». Дру­

гую духовную характеристику сопровождает А. А. помет­

кой: «Знаю, все знаю» 82. Это показывает, как А. А.

в своем молчании, в скрытой своей глубине, под факта­

ми биографической жизни, наблюдал и изучал факты

состояния сознания, а не только слепо отдавался им,

т. е., будучи по природе мистиком, силился преодолеть

эту свою мистику в сторону «духовного веденья». Это

преодоление мистики без «школы опытного знания»

(духовной науки 83) возможно, но опасно, мучительно,

длительно и обставлено бывает тяжелыми ударами и раз­

очарованиями в жизни, ужасным томлением. В период:

этих испытаний вступил А. А. в 1904 году после перио­

да мистического подъема. Испытание для нас, «мисти­

ков» 1900—1902 гг., было необходимо. В том же томе

«Добротолюбия» сказано: «Впрочем, всякий, кто, подра­

жая Аврааму, изшел из земли своей и народа своего,

стал через то сильнее». Все эти места я привожу пото­

му, что они подчеркнуты рукой А. А. Лейтмотивом ски­

таний, блужданий и бесприютности — «нищий, распеваю­

щий п с а л м ы » , — завершается период, следующий за

эпохой «Стихов о Прекрасной Даме». В жизни А. А. вну­

тренне ищет пути, выходя из дому на дорогу: «Выхожу

я в путь, открытый взорам...» И внешне: в его жиз­

ни кончается период. В 1906 г. А. А. кончает универси­

тет, переселяется с женой из дома матери. Все это лишь

эмблемы другого переселения, другого ухода, начавшего­

ся еще раньше, ухода из атмосферы 1900—02 годов,

после выжидательного периода 1903 г., сопряженного

даже с уходом от лучших друзей мистического периода.

А. А. расходится в 1905 году с С. М. Соловьевым.

269

В 1906 году происходит временное отхождение нас друг

от друга. У него иные друзья, иные интересы (В. Ива­

нов, Г. Чулков, театр Коммиссаржевской и т. д.).

О прежних друзьях пишет приблизительно в 1905 году

в «Ночной фиалке» с грустью он: «Ибо что же приятней

на свете, чем утрата лучших друзей». Зная верность

к друзьям А. А. и его доброту, его глубокую душу, ис­

полненную и размахом моральной фантазии, и глубочай­

шей элементарной честностью, самая легкость этого

заявления — показатель глубины страдания и печали, ле­

жащей под ней. Эта-то глубина боли, связанная с само­

познанием и попытками чтения стихии собственной ду­

шевной подосновы, есть начало выхода в путь. А. А.

становится путником, «нищим, распевающим» на доро­

гах мира, в то время когда мы, «мистики», тщимся за­

держать неизбежный ход духовного развития, сохра­

няя стихию для себя («мистик», осознавший неизбеж­

ность преодоления мистики и продолжающий искус­

ственно себя питать суррогатами «подъемов», есть

буржуа).

Чувствую себя так: бессознательный буржуа, жажду­

щий мистического комфорта, в то время, в начале

1904 года, в чувствую А. А. видящим это мое раздвое­

ние и рвущим для себя компромиссы. В эпоху 1904 года

я этого еще не мог понять в нем, ибо его «боли» не ви­

дел, видел свою боль и сознательно тянулся к А. А., как

к старшему брату, ища найти в нем или вокруг него

причины, исцеляющие крах моего того переходного вре­

мени.

В начале лета 1904 года я получаю приглашение

от А. А. приехать к нему в Шахматово погостить вместе

с С. М. Соловьевым. Приехав в Москву в июле 1904 года

перед смертью Чехова и застряв в ней недели на две,

частью по делам, частью потому, что мне как-то непо­

вадно было одному без С. М. ехать к Блоку, ибо я знал,

что в Шахматове проживает, кроме А. А. и Л. Д.,

его мать Александра Андреевна и две его тетки — Мария

Андреевна и София Андреевна с семейством. Но С. М.

опаздывал. Блоки ждут меня: и я решаюсь ехать один.

Но неожиданно мы едем с А. С. Петровским, приглаше­

ния не получившим, но почему-то поехавшим со мной.

Ему очень хотелось в то время поближе узнать А. А.,

которого он и любил, и ценил. Не помню, как он решил­

ся на эту поездку, но помню, что, сидя в вагоне, мы вдруг

270

почувствовали конфуз: я от чувства, что еду в чужой

дом и везу товарища, который не приглашен, а А. С.

от того, что как будто сам напросился на эту

поездку. Помнится, нам было как-то не по себе. Стояла

прекрасная солнечная погода. И мы говорили, мне по­

мнится, о спиритизме, которому отдались некоторые из

знакомых в Москве и который я считал вредным и не­

состоятельным. Так приехали мы на станцию Подсолнеч­

ную, где вышли и наняли какую-то неудобную и тря­

скую бричку, в которой чувствовали себя плохо, а дорога

(восемнадцать верст от станции) была неудобная, ухаби­

стая. Приходилось много ехать лесом. Я осматривал окре­

стности Подсолнечной и устанавливал разницу в стиле

пейзажей между Крюковом и Подсолнечной. До Крюкова

тянется один стиль: мягких лугов, березовых лесов,

балок, оврагов и гатей. Между Крюковом и Подсолнеч­

ной пейзаж резко меняется, становится красивее, менее

уютным, более диким, лесным и одновременно более

гористым, леса угрюмее, дороги, деревни меньше и бед­

нее (подмосковные деревни обслуживают Москву). Ми­

стическое настроение окрестностей Шахматова таково,

что здесь чувствуется как бы борьба, исключительность,

напряженность, чувствуется, что зори здесь вырисовыва­

ются иные среди зубчатых вершин лесных гор, чувству­

ется, что и сами леса, полные болот и болотных окон,

куда можно провалиться и погибнуть безвозвратно, насе­

лены всякой нечистью («болотными попиками» и бесеня­

тами). По вечерам «маячит» Невидимка, но просияет

заря, и Она лучом ясного света отражает лесную болот­

ную двойственность. Я описываю стиль окрестностей

Шахматова, потому что они так ясно, четко, реалистично

отражены творчеством А. А. Пейзажи большинства его

стихотворений («Стихов о Прекрасной Даме» и «Нечаян­

ной Радости») — шахматовские. Мне кажется, что я знаю

место, где могла стоять «молчавшая и устремившая руки

в зенит» 84 — неподалеку от церкви, на лугу, около пру­

да, где в июле цветут кувшинки. Мне кажется, что высо­

кую гору, над которой Она «жила» («Ты горишь над

высокой горою»), я тоже знаю: над ней, над возвышен­

ностью за Шахматовом, бывает такой ясный закат, куда

мчались искры от костра поэзии А. А. в 1901 г. А доро­

га, по которой пошел «нищий, распевающий псалмы»

(«битый камень лег по к о с о г о р а м » ) , — московское шоссе

по направлению к Клину, где есть и косогоры и где

271

битый камень, которым трамбуют шоссе, находится

в изобилии. По этому шоссе около Клина (следующая

станция) я гулял ребенком восьми лет, проживая

в Демьянове (Касьяново Котика Летаева 85) и бывая

в Нагорном, которое прекрасно знакомо было и А. А. и