Л. Д., ибо оно лежит как раз посредине между Шахмато-

вом и Клином около этого же шоссе. Конечно, я импро­

визирую: разумеется, в то время я не мог смотреть оком

биографа на места, где протекало детство, юность и мо­

лодость А. А.

Помнится лишь, что, подъезжая к Шахматову и от­

мечая связь пейзажей с пейзажами стихотворений А. А.,

мы с А. С. Петровским впали в романтическое настрое­

ние, вспомнив, что мы все, которые должны были вместе

провести эти дни в дружественной атмосфере, выросли

и провели детство в этих же местах: я под Клином,

С. М. Соловьев в Крюкове, А. С. Петровский, если

не ошибаюсь, в Поваровке (полустанок между Крюковом

и Подсолнечной), А. А. под Подсолнечной и Л. Д. Блок

тоже (имение Менделеевых Боблово, если память не из­

меняет, находится на расстоянии восьми верст от Шах­

матова).

В таком настроении мы вплотную приближались

к Шахматову, усадьба которого, строения и службы вы­

растают почти незаметно, как бы из леса, укрытые де­

ревьями. Тут мы попросту «по-мальчишески перепуга­

лись», когда бричка въехала во двор и мы очутились

у крыльца деревянного, серого цвета, одноэтажного доми­

ка с мезонинной надстройкой в виде двух комнат второ­

го этажа, в которых мы с А. С. и жили потом. Помню,

что в передней нас встретила А. А. Кублицкая и

М. А. Бекетова (тетка А. А.). Обе были несколько рас­

теряны нашим приездом до впечатления неприязненно­

сти. Так мне показалось тогда, и это впечатление сохра­

нялось во мне в первые часы нашей встречи, но уже

к вечеру рассеялось. Мне показалось, что А. А. Кублиц-

кая чуть не ахнула, увидав меня таким, каков я есть,

предполагая увидеть какого-то «лебедя», а встретив «гад­

кого утенка» (все от эгоизма, замкнутости, маски, кото­

рую я в себе ощущаю, при всей своей внешней подвиж­

ности и говорливости). А. С. Петровский тоже свял.

Помню, что нас провели через столовую в гостиную,

и мы уселись вчетвером, не зная, что сказать друг другу.

Странно: я удивился Александре Андреевне почти так же,

272

как удивился А. А. при первом свидании с ним. Я не по­

дозревал, что мать Блока такая. Какая? Да такая тихая

и простая, незатейливая и внутренне моложавая, одно­

временно и зоркая, и умная до прозорливости, и вместе

с тем сохраняющая вид «институтки-девочки», что при

ее летах и внешнем облике было странно. Впоследствии

я понял, что причина этого впечатления — подвижная

живость и непредвзятость всех ее отношений к А. А.,

к его друзьям, к темам его поэзии, которые привели

меня в скором времени к глубокому уважению и любви

(и если осмелюсь сказать, и дружбе), которые я питал

и питаю на протяжении восемнадцати лет к А. А. Куб-

лицкой-Пиоттух. Но в эту первую минуту мне было

трудно. Я не мог ни за что уцепиться, и мы суетливо ме­

тались словами. Узнав, что А. А. и Л. Д. ушли на про­

гулку в лес, я окончательно впал в уныние, и А. С. — то­

же. Помнится мне, что впечатление от комнат, куда мы

попали, было уютное, светлое. Обстановка комнат распо­

лагала к уюту; обстановка столь мне известных и столь

мною любимых небольших домов, где все веяло и скром­

ностью старой дворянской культуры и быта, и вместе

с тем безбытностыо: чувствовалось во всем, что из этих

стен, вполне «стен», т. е. граней сословных и временных,

есть-таки межи в «золотое бездорожье» нового в р е м е н и , —

не было ничего специфически старого, портретов пред­

ков, мебели и т. д., создающих душность и унылость

многих помещичьих усадеб, но не было ничего и от «раз­

н о ч и н ц а » , — интеллектуальность во всем и блестящая

чистота, всюду сопровождающая Александру Андреевну.

Помнится, что после неловкого сидения вместе, во время

которого появились молодые люди небольшого роста

с вылощенными манерами и были представлены нам как

дети Софии Андреевны (один из них правовед), после

появления Софии Андреевны, которая мне очень понра­

вилась, мы вышли на террасу в сад, расположенный на

горе с крутыми дорожками, переходящими чуть ли не

в лесные тропинки (лес окружал усадьбу), прошлись

по саду и вышли в поле, где издали увидали возвраща­

ющихся с прогулки А. А. и Л. Д. Помню, что образ их

мне рельефно запечатлелся: в солнечном дне, среди цве­

тов, Л. Д. в широком, стройном розовом платье-капоте,

особенно ей шедшем, и с большим зонтиком в руках,

молодая, розовая, сильная, с волосами, отливающими

в золото, и с рукой, приподнятой к глазам (старающая-

273

ся, очевидно, нас разглядеть), напомнила мне Флору,

или Розовую А т м о с ф е р у , — что-то было в ее облике

от строчек А. А.: «зацветающий сон» и «золотистые пря­

ди на лбу»... и от стихотворения «Вечереющий сумрак,

поверь». А А. А., шедший рядом с ней, высокий, стат­

ный, широкоплечий, загорелый, кажется без шапки,

поздоровевший в деревне, в сапогах, в хорошо сшитой

просторной белой русской рубашке, расшитой руками

А. А. (узор, кажется, белые лебеди, по красной кайме),

напоминал того сказочного царевича, о котором вещали

сказки. «Царевич с Царевной» — вот что срывалось не­

вольно в душе. Эта солнечная пара среди цветов поле­

вых так запомнилась мне (А. С. Петровский вечером,

раздеваясь, сказал мне: как они подходят друг к

другу).

И помнится, А. А., увидев нас, сразу узнал и приба­

вил шагу, чуть ли не побежал к нам и с обычной, спо­

койной, неторопливой, важной и вместе милою лаской

остановился, не удивившись: «Ну, вот и приехали». Это

было обращение к А. С. Петровскому, которому он сразу

же подчеркнул всем своим видом: «очень хорошо, что

и он приехал». А ведь А. А. мог естественно удивиться

и сконфузить А. С. Мы все вместе неторопливо пошли

в дом, разговаривая о причинах замедления сережиного

приезда, о моих московских друзьях, с которыми позна­

комился А. А., о милых, так себе, пустяках, смысл кото­

рых может меняться, выражая скуку, натянутость, лас­

ку, молчание просто. И мне показалось, что все это

«ласковое молчание», гласящее: торопиться н е к у д а , — согре­

тое солнцем, и такое легкое, приглашало к комфорту.

Я почувствовал себя в Шахматове как дома. Эту атмо­

сферу создавал А. А., который незначащими признаками

и тончайшей хозяйской внимательностью рассеял тотчас

же между нами последние оттенки принужденности

(о, насколько я был неумелым хозяином при первой на­

шей встрече в Москве!). В А. А. чувствовалась здесь

опять-таки (как не раз мною чувствовалось при разных

обстоятельствах) не романтичность, а связанность с зем­

лею, с пенатами здешних мест. Сразу было видно, что

в этом поле, саду, лесу он рос и что природный пей­

заж — лишь продолжение его комнаты, что шахматов-

ские поля и закаты — вот подлинные стены его рабочего

кабинета, а великолепные кусты никогда мною не видан­

ного ярко-пунцового шиповника с золотой сердцевиной,

274

на фоне которого теперь вырисовывалась молодая и креп­

кая эта п а р а , — вот подлинная стилистическая рама его

благоухающих строчек: в розово-золотой воздух душев­

ной атмосферы, мною подслушанный еще в Москве, те­

перь вливались пряные запахи шахматовских цветов и

лучи июльского теплого с о л н ы ш к а , — «Запевая, сгорая,

взошла па крыльцо», это написанное им тут, казалось

мне, всегда тут всходит.

Ловлю себя опять на конфузящем меня казусе. Прошу

извинения у читателей этих воспоминаний, наверное ли­

тературных поклонников покойного А. А.: им хочется