что кончается эта жизнь вместе. И было что-то в этой

грусти от «горней радости». Подали лошадей. А. А. и

Л. Д. стояли у подъезда. Нам казалось, что из некоего

мира, где мы себя ощущали «будто мы в пространствах

новых, будто в новых временах» 102, мы двинулись в

старый мир.

Молча, сосредоточенно ехали мы трое в Москву, и

была между нами троими серьезность и тишина, точно

кусочек шахматовской атмосферы, розово-золотой воздух

290

в последний раз ощущался в эти годы. Было чувство,

что впереди стоит сознательное и трезвое проведение в

жизнь наших идеалов, что период романтизма закончил­

ся, что надвигается большое, чреватое событиями буду­

щее. На другой день в Москве мы прочли об убийстве

Плеве, бывшем в день нашего отъезда из Шахматова.

И почему-то это совпадение нашего отъезда с днем убий­

ства врезалось в память, точно сказалось: ага, вот оно,

началось. А что началось? Не знаю... Начался наш путь

конкретной переработки жизненной Майи, началась борь­

ба с Майей.

Помнится, что в вечер по приезде мы собрались на

новой квартире С. М., где-то в переулке между Повар­

ской и А р б а т с к о й , — я, А. С. и С. M., у него был И. И. Щу­

кин, называемый С. М. Ваней Щукиным, который привез

ему в подарок из Италии изображение Мадонны. Смешно

сказать (да простят мне С. М. и А. С. это разоблачение

нас в нашей детской глупости): тайком от Щукина мы

возжгли ладан перед Мадонной в соседней комнате, что­

бы освятить символ наших зорь, связанных с шахматов-

скими днями, и при этом очень боялись, что Ваня Щукин

в соседней комнате ощутит явственный запах ладана.

IV

ПЕТЕРБУРГ

Со второй половины 1904 года до первых чисел янва­

ря 1905 года мы мало переписывались с А. А. Вышла

первая книга стихотворений, его «Стихов о Прекрасной

Даме». Читатель мог бы заметить, что книга разрешена

цензурой в Нижнем-Новгороде. Мы боялись, что москов­

ская цензура придерется к тем или другим строкам, как

к подозрительным с религиозной точки зрения, между тем

Э. К. Метнер, большой почитатель А. А., стал ошибкою

обстоятельств цензором в Нижнем-Новгороде, — мы и от­

правили рукопись стихотворений в Нижний-Новгород.

Этим и объясняется, почему книга, вышедшая в Москве,

разрешена цензурою в Нижнем-Новгороде.

Осенью 1904 года я поступаю вновь в Московский

университет на филологический факультет (естественный

я кончил в 1903 году), оказываюсь на одном курсе с

С. М. Соловьевым, будущим поэтом В. Ф. Ходасевичем,

Б. А. Садовским, В. В. Миландером, философом Гордо-

11*

291

ном, Б. А. Грифцовым и др. Университетские занятия

мало отнимали у меня интересов и времени: интересовал

лишь семинарий у С. Н. Трубецкого (по Платону) и у

Л. М. Лопатина (по Лейбницу). Большое внимание за­

нимал кружок но изучению Влад. Соловьева (участники:

В. П. Свенцицкий, Эрн, С. М. Соловьев и др.), секция

истории религии при обществе Трубецкого и главным об­

разом «астровские среды», на которых произошла встреча

«аргонавтов» моих московских воскресений с группой лю­

дей, собиравшихся у П. И. Астрова. Результатом этих

встреч было два сборника нелепой «Свободной совести»,

издаваемой Астровым. Ядро сред составляли: П. И. Аст­

ров, его мать, Шкляревский, учитель гимназии, старый

художник Астафьев, Эллис, я, Эртель, Рачинский, Сизов

и др., а в периферию вошли почему-то часто появляю­

щиеся там московские мировые судьи, а также Н. И. Аст­

ров, В. ИI. Астров, А. И. Астров, Эрн, Свенцицкий и др.

Появились в том кружке разнообразные лица, как, на­

пример, проф. И. X. Озеров, имевший собеседование с

нами на тему «символизм и общественность». Позднее

на этих средах бывали: В. И. Иванов, Н. А. Бердяев,

профессора Духовной академии. В 1908 г. Боборыкин

читал здесь свой реферат о Леониде Андрееве. Темы со­

браний астровского кружка 1904—05 годов были самые

разнообразные. Вот некоторые из них: я прочел здесь

«Апокалипсис русской поэзии», «Психологию и теорию

знания», Эллис читал «О Данте», М. И. Сизов — «Лунный

танец философии», М. А. Эртель «Об Юлиане», Шкля­

ревский «О Хомякове», П. И. Астров «О Дарвине»,

«О Г. С. Петрове» и т. д. Здесь впервые произошла встреча

московских «аргонавтов» с той струей общественности,

которая впоследствии вылилась в кадетскую партию.

Здесь же оба эти течения, «кадетство» и «аргонавтизм»,

уже в 1905 году разошлись: «аргонавты» в обществен­

ном смысле оказались безмерно «левее» «Свободной со­

вести», они сочувствовали революционным партиям и

смеялись над октябризмом и кадетизмом. Это расхожде­

ние в общественности не нарушало добрых отношений с

братьями Астровыми, которые быстро «левели» в своих

литературных вкусах, поддаваясь эллисовской пропаганде

символизма. Связь «арго» долго еще оставалась между

всеми нами. И «аргонавтов» и астровцев соединяла проб­

лема морального сознания: и те и другие были чужды

имморализму господствующих течений литературы. Аст-

292

ровский кружок играл довольно видную роль в нашей

жизни того времени, но каждый порознь не удовлетворя­

ется им. С. М. Соловьев пробует дружить с кружком

Свенцицкого, я же общаюсь с неокантианцем Б. А. Фох-

том. Во мне складывается определенный мой шаг: от обо­

снования символизма при помощи Ницше, Шопенгауэра,

Вагнера — к обоснованию при помощи Канта, Риля,

Риккерта. Риккерт тогда только начал заинтересовывать

философские кружки Москвы.

Эта броня из «кантианства» на зорях прошлых лет

есть следствие многих горестных разочарований и

внешнего факта, что строчки А. А., обращенные ко мне:

«Понял, что будет темно» — осуществились для меня.

В эти месяцы происходят мои очень частые встречи

и разговоры с В. Я. Брюсовым, носящие характер той

остроты и напряженности, какою отмечено в то время

мое общение с ним, встречи, оставившие в душе не одну

тяжелую рану. Стиль нашего умственного поединка с

Брюсовым носил один характер — я утверждаю: «свет по­

бедит тьму». В. Я. отвечает: «мрак победит свет, а вы

погибнете». Помню один характерный разговор мой с

Брюсовым, когда В. Я. воскликнул с совершенно искрен­

ним пафосом: «Что же, Борис Николаевич, ведь в Апо­

калипсисе сказано, что гад будет повержен в смерть.

Итак: вы против гада, против слабейшего? Мне — жаль

гада, бедный гад, я — с гадом!» Свою «гадологию» того

времени В. Я. Брюсов утверждал вплоть до защиты пси­

хологии «гадости» с проведением гада в жизнь. Все эти

встречи и отношения 1904 года вызывали в душе моей

густой, непроницаемый туман, сгущавшийся от грозного

рокота приближающейся революции 1905 года, которая

уже чувствовалась.

Словом, к концу 1904 года я был и нервно и физиче­

ски измучен. В то время я получал частые приглашения

от Мережковских приехать к ним в Петербург. С другой

стороны, звал меня и А. А. После одного очень грустного

письма я получил телеграмму от А. А. и Л. Д., вместе

настойчиво меня звавших в Петербург. Я поехал вместе

с матерью моей, желавшей проведать свою петербургскую

подругу. Мы уезжали в день усиливающейся, как лавина,

всеобщей петербургской забастовки и прочли за день до

отъезда о роли Гапона в ней. Восьмого января выехали

мы в Петербург: девятого января утром п р и б ы л и , — в зна­

менательный день, окончившийся избиением рабочих.

293

Помню, что мы с матерью разъехались в разные стороны