Владимир Сергеевич решил начать разговор с Государственной думы. С одной стороны, это позволяло избежать прямой критики Примакова, с другой — ее объект был очевиден, поскольку правительство и нижняя палата парламента сейчас были открытыми союзниками. Причем дружили они явно против администрации президента, в которой теперь работал Гусятников.

К тому же новый заместитель главы администрации президента знал, что критика Думы будет воспринята главными редакторами благосклонно: почти все они относились к парламенту скептически. Для кого-то в Думе было слишком много коммунистов. Кто-то долго освещал работу правительства и проникся традиционным для Белого дома пренебрежением к парламенту. Многие не имели ничего против Думы как таковой и с удовольствием ходили на встречи с Геннадием Селезневым и Геннадием Зюгановым, однако к администрации президента, несмотря на ослабление ее позиций, относились с еще большим уважением.

Гусятникову иногда казалось, что скептическое отношение к парламенту у его собеседников было в чем-то нарочитым. Один из них, поминая Думу, менял буквы местами, отчего получалась забавная, по его мнению, непристойность. Другой называл депутатов не иначе как «придурки» и громогласно заявлял о том, что в его газете более одного материала в номере про них выйти не может по определению.

«Нас очень беспокоит явно неконструктивная позиция Государственной думы, — начал Владимир Сергеевич. — К сожалению, это не новость. С первых дней своей работы Дума нынешнего созыва пыталась спровоцировать исполнительную власть на шаги, выходящие за конституционные рамки. В марте 1996 года парламентское большинство пыталось денонсировать Беловежские соглашения. Осенью того же года был принят явно нереалистичный бюджет, исполнение которого было невозможно прежде всего потому, что левые раздули так называемые „социальные статьи“. Весной 1997 года, когда первые вице-премьеры Анатолий Чубайс и Борис Немцов внесли в Думу законопроекты о секвестре бюджета и монетизации социальных льгот, они были с ходу отвергнуты. Осенью того же года коммунисты пытались инициировать вотум недоверия правительству, и только готовность главы государства к компромиссу, его предложение о проведении „круглого стола“[22] смягчили ситуацию. События, связанные с назначением премьер-министром Сергея Кириенко[23], у всех на памяти, думаю, лишний раз про них рассказывать не надо. Однако в последнее время ситуация еще больше обострилась. И проблема не только в процедуре импичмента, которую пытается раскрутить коммунистическое парламентское большинство[24]».

Гусятников очень рассчитывал на то, что главные редакторы все поняли правильно. За вычетом не имевшего никаких практических последствий постановления о денонсации Беловежских соглашений все остальные действия Думы были только частью большой политической игры, цели которой не имели никакого отношения к заявлениям с думской трибуны.

Так, вотум недоверия правительству, которым грозились коммунисты и их союзники осенью 1997 года, стал составной частью большой олигархической кампании, направленной против первых вице-премьеров — Анатолия Чубайса и Бориса Немцова[25]. При этом Гусятников как раз играл против «младореформаторов». Очень непростой была история и с назначением Сергея Кириенко: часть олигархов также выступала против нового премьера и фактически поддерживала левое крыло парламента. Однако формально во всех конфликтах виноватой оказывалась именно Дума.

Владимир Сергеевич немного перевел дух. Заход удался, теперь пора было переходить к основному вопросу.

«Весь предыдущий период не получалось наладить устойчивое сотрудничество между парламентом и правительством. Сегодня ситуация изменилась, однако сказать, что она кардинально улучшилась, наверное, все-таки нельзя. Проблема в том, что если раньше коммунистическое большинство в Думе оказывало постоянное давление на правительство, не давало ему работать, то теперь, когда в составе кабинета министров появились выдвиженцы из левого крыла Думы, парламент излишне комплиментарен к Белому дому.

Кабинет Евгения Примакова совершил и совершает множество ошибок как в экономике, так и в решении социальных проблем. Это естественно. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Тем более что ни одна из допущенных ошибок не является критической. Каждую из них можно исправить. Но теперь это невозможно при абсолютно неконструктивно-лоялистской позиции Государственной думы. Коммунисты и их союзники аплодируют каждому новому шагу правительства, вне зависимости от реального содержания. А когда администрация президента пытается по-товарищески критиковать кабинет министров, представители левого крыла правительства тут же бросаются в Думу за защитой. И получают ее».

Гусятников замолчал, давая главным редакторам получше осознать несуразность положения. Действительно, более привычной была картина единого антидумского фронта правительства и администрации президента.

Владимир Сергеевич продолжал:

«Тяжесть положения усугубляется тем, что Борис Николаевич, натерпевшийся во времена борьбы с Верховным Советом, относится к Думе несколько пристрастно. Тем не менее президент, очевидно, сдерживает себя и не реагирует на провокации со стороны коммунистического большинства. Иногда нам даже приходится предупреждать лидеров компартии о том, чтобы они удерживали своих самых радикальных сторонников. Так, перед оглашением президентского послания Федеральному собранию нам стало известно, что группа радикалов планирует устроить обструкцию президенту[26]. Честно говоря, не знаю, чем бы все кончилось, если бы умеренные силы в руководстве компартии не утихомирили своих бузотеров».

Разговоры о радикальных коммунистах, которых с неимоверным трудом удается удерживать на Охотном Ряду, были любимым аргументом кремлевской администрации со времен президентской предвыборной кампании. Депутаты-коммунисты Василий Шандыбин, Альберт Макашов, сами того не желая, помогали Кремлю лепить образ радикал-реваншистской Думы. Периодически доставалось и лидеру КПРФ Геннадию Зюганову. В сентябре 1998 года, в самый разгар политического кризиса, газета «Коммерсантъ» вышла с «шапкой»: «Зюганов готов к войне». Маленький столбец текста, подписанный доселе не появлявшейся на полосах газеты фамилией, сопровождался огромной фотографией грозно оскалившегося Геннадия Зюганова. Судя по статье, информационным поводом для которой послужили несколько реплик на Совете Думы, коммунисты вот-вот должны были начать вооруженное восстание[27].

Гусятников знал, что руководство КПРФ скорее признает Гайдара и Чубайса лучшими экономистами всех времен и народов, чем призовет своих сторонников к уличным выступлениям. Ни у Думы, ни у партий, представленных в ней, не было ни информационных ресурсов, ни агитационных возможностей, чтобы призвать хоть кого-то на улицы. Однако на широкую публику та статья произвела нужное впечатление, а многие из его сегодняшних собеседников ругали своих парламентских корреспондентов за упущенную сенсацию.

Новоиспеченный чиновник решил добавить еще: «Есть теперь и другая беда. Прикрываясь популистской фразеологией, депутаты занимаются откровенным лоббизмом, проталкивают настолько сомнительные законы, что просто поразительно, как их пропускает Правовое управление палаты. Впрочем, раз во главе него стоит один из лидеров бывшего Верховного Совета Владимир Исаков[28], удивляться нечему. Пока нам удается сдерживать этот напор, однако чем дальше, тем больше это отнимает сил и времени. Конечно же в каком-то смысле мы заинтересованы в том, чтобы депутаты меньше внимания уделяли политике и больше — непосредственно законотворческой деятельности. К сожалению, квалификация депутатов нынешнего созыва не позволяет им в полной мере заниматься улучшением и пополнением нормативной базы. И руки опускаются, когда понимаешь, что важный и нужный закон если и пройдет через Думу, то в настолько исковерканном виде, что хоть караул кричи. К тому же президенту бывает очень тяжело, когда к нему на подпись попадает законопроект, формально внесенный правительством, но впоследствии перелопаченный в недрах Охотного Ряда».