— Так я и сделаю, — твердо сказала она. — Пришли экземпляр.

— Я, наверное, тоже пойду, — произнесла Элен, вставая. — Завтра у меня уроки с самого утра.

Мы пожелали друг другу доброй ночи, я поцеловал мать в щеку и оставил ее с дядей Джоном, выйдя вместе с Элен. На парковке стояли только «роллс» и огромный «кади».

— Где твоя машина? — спросил я у Элен.

— Я пришла пешком, так как живу всего в двух домах отсюда, помнишь?

Я помнил.

— Залезай. Подкину.

Мы сели в автомобиль. Элен открыла сумочку.

— Хочешь травки?

— У тебя есть?

— Всегда. Никогда ведь не знаешь, чем обернется вечер.

Она прикурила, а я тем временем выехал с парковки. Элен глубоко затянулась и передала самокрутку мне.

У поворота к ее дому она мягко коснулась моего локтя:

— Можно мне поехать с тобой в город?

— Конечно, — сказал я, вернул ей травку и нажал на газ. Ее лицо слегка освещали огоньки на приборной доске.

— Зачем ты пришла сегодня?

— Захотелось увидеть тебя. Я слышала такое… — Элен порывисто повернулась ко мне. — Ты ведь не «голубой», правда?

Я пристально поглядел ей в глаза.

— Только иногда.

— Большинство «голубых», которые утверждают, что они «би», врут.

— Хочешь, докажу? — спросил я, взял ее руку и положил на свой хвост. Травка и подходящая компания успели сделать свое дело.

Она быстро отдернула руку.

— Верю.

— Отвезти тебя домой?

— Нет. В конце концов мне тоже интересно взглянуть на твою газету, чтобы составить свое мнение.

Я завел «роллс» на расчерченную стоянку перед Ранч-Маркет на Ла-Бри. Мы сидели в машине и наблюдали за действием. Тут болтались одни ночные фаны с видом покорной терпеливости. Для них было еще слишком рано. Гудеж начнется не раньше полуночи. Если счет не откроют до часа ночи, то игру будут считать состоявшейся завтра.

Мы вылезли из машины, заперли ее и перешли на другую сторону улицы. Я начал прочесывать от самого угла и методично заглядывал во все ряды книг в мягкой обложке и журналов, высматривая свою газету. Нашел я ее рядом с кассой.

Элен не отставала от меня ни на шаг. Я прикинулся покупателем, взял экземпляр, попытался открыть его, но мне помешала небольшая полоска липкой ленты, стягивающая уголки.

Человек за кассой, не отрывая взгляда от бесконечных рядов, коротко бросил:

— Передний вид стоит пятьдесят центов.

— Обдираловка. А вдруг там вовсе ничего нет?

Продавец коротко махнул большим пальцем себе за спину, Я посмотрел: там действительно была прикреплена газета вразворот.

— Пятьдесят центов, — повторил он дребезжащим голосом.

— Никогда не видел этой газетенки, — сказал я, протягивая ему монету.

— Появилась только сегодня.

— И как идет?

— Около полудня привезли пятьдесят экземпляров. Осталось штук пять.

Тут его глаза впервые сфокусировались на мне.

— Вы представитель закона?

— Нет, издатель.

Обветренное лицо продавца расплылось в улыбке:

— Горячий номерок получился. Ты, сынок, сделаешь хорошие деньги, если не зароешься.

— Спасибо.

— Может, посодействуешь? Я звонил Ронци, просил еще сотню экземпляров на выходной. Тут всегда большой наплыв.

— А он что?

— Никаких шансов. У него, видите ли, ничего не осталось. Теперь вот жалею, что отказался сразу взять сотню, когда он навязывал.

— Я попробую что-нибудь сделать.

То же самое повторялось во всех остальных местах — на Голливуде, Бульваре, Сансете, Западной авеню. Уже на обратной дороге к дому Элен мы остановились у аптеки МФК отеля «Беверли-Уилшир». Газеты на ее небольшом стенде не было. Она была в автомате по цене пятьдесят центов. Пока мы стояли и смотрели, какой-то мужчина сунул в щель два двадцатипятицентовика и взял последний экземпляр.

Я заказал кофе для Элен и темную соду с зельтерской для себя. Смакуя горьковатую жидкость, я наблюдал, как девушка просматривает газету. Наконец она подняла на меня глаза:

— Неплохо.

— Спасибо, — сказал я и закурил.

— Могу сделать несколько замечаний, если только они не ранят твое «я».

— Валяй.

— Газета живая и смелая, — начала она, перехватив у меня сигарету, — но ты многого не учел.

Я ободряюще кивнул и раскурил другую сигарету.

— Прежде всего, стиль всех заметок одинаков. Выглядит так, словно их писал один и тот же человек.

— Так оно и есть. Писал я.

— Неплохо. Но нужно было дать часть кому-нибудь на правку. Другой недостаток: главная статья помещена у тебя на седьмой странице. А она всегда должна быть на третьей, чтобы читатель мог сразу найти ее.

Я промолчал.

— Мне продолжать?

Я кивнул.

— Печать должна быть четче. Эта слишком глухая. Создается впечатление, что наборщик не имел никакого понятия о содержании. Хороший шрифт и правильное расположение строчек оживляет газету. Кто отвечает за печать?

— Типограф.

— Он наверняка обдирает тебя как липку. Купи собственную машину тысячи за три. Получишь гораздо лучшее качество, а затраты окупятся за пару месяцев.

— Ты говоришь, как специалист.

— Четыре года журналистики. Получила диплом и последние пару лет работаю главным редактором «Трояна».

— Тогда ты действительно специалист. Принимаю твои замечания целиком и полностью. Они очень толковые.

— Если хочешь, я загляну в издательство и посмотрю, чем смогу помочь.

— Это было бы очень любезно с твоей стороны, но почему?

— Может быть, потому, что у тебя получилось нечто новое. Я пока толком не поняла, но, кажется, ты открыл новый вид издания. Издания, обращенного ко всем. Газета разговаривает с людьми о том, о чем они, вероятно, всегда думают, но никогда не выражают вслух.

— Спасибо за комплимент.

— Я просто высказала свое мнение.

— Спасибо. Уже поздно, я отвезу тебя домой. Позвони, когда надумаешь зайти, ладно?

— Как насчет завтра после полудня? — спросила она, улыбнувшись.

Когда я дотащился до офиса, там еще горел свет. Дверь была незаперта. За столом сидел Перски.

— Я ждал тебя, — сказал он.

— В чем дело?

— Ронци не слезает с меня с семи часов вечера. К утру ему нужно еще пять тысяч экземпляров. Дилеры трезвонят ему со всего города.

— Хорошо. Откажи ему.

— Он обещал расплатиться наличными.

— Пусть увеличит заказ на следующий выпуск. А покупатели подождут. От этого их аппетит только разыграется. Ронци вполне может себе это позволить. Мы условились на тридцать пять центов, а он пустил газету по пятьдесят, ободрав нас таким образом на пятнадцать центов с каждого экземпляра. Пес с ним.

— Мне кажется, я смогу толкнуть ему десять тысяч. Это еще пятнадцать сотен, Гарис.

— Если он потерпит, то на следующей неделе сможет получить дополнительных двадцать. Скажи ему, что я не согласен.

— Гарис, я уже давно в этом деле. Если не ловить момент, легко все завалить.

— Мы не собираемся бросать все завтра же. Давай не будем бегать, пока не научились толком ходить. — Я направился к лестнице и уже через плечо бросил: — Сколько стоит печатный станок?

— Хороший бывший в употреблении штуки три, новый восемь.

— Завтра поищи хороший станок, бывший в употреблении, — велел я, подумав, что Элен говорила дело. — Бобби еще здесь? Я привел его машину.

Перски поглядел на меня как-то странно.

— Он уехал в такси около часа тому назад. Сказал, что собрался на костюмированный ужин или что-то в этом роде.

— Какой еще костюмированный ужин?

Перски рассмеялся:

— Никогда еще не видел его таким. Весь раскрасился. Духи, губная помада, ресницы намазал, брови. А обрядился в блестящую кожу. Лосины такие узкие, словно приклеенные.

— Он сказал, куда идет?

— Ни слова. Просто упорхнул, как летучая мышь.

— Вот дьявол.

Я знал, что должен был бы отвести «роллс» в гараж, но он находился за четыре квартала отсюда, поэтому никакого вдохновения я не испытывал.