Тут он резко сменил тему:

— Сколько времени прошло с тех пор, как ты покинул армию?

— Пять лет. Я прослужил еще год после Вьетнама. Думаю, им не нравилась мысль о «зеленом берете», который будет шататься вне казарм и разглагольствовать против войны.

— Ты можешь получить солдатский кредит, чтобы начать газету.

— Ты серьезно? — спросил я, не в силах скрыть изумления.

— Я всегда серьезно, когда речь идет о деле, — ровно произнес дядя Джон.

— А что получаешь ты?

Он снял очки, протер их и водрузил обратно на нос. Взгляд его ясных глаз был тверд и жесток.

— Четыре страницы классифицированной рекламы по тысяче долларов за страницу. Это четыре тысячи еженедельно.

— Невозможно. Паршивый листок не продаст и десяти строчек в месяц.

— Это уже мои сложности. Чтобы заработать десять процентов, тебе всего-навсего надо хорошо составить объявления.

— То есть написать самому?

Лонеган кивнул.

— А кто за них заплатит?

Он пожал плечами.

— Деньги наличными. Доллар строчка, от четырех до десяти — объявление. Пишешь и получаешь свои десять процентов.

Теперь все наконец-то стало на свои места. Дядя в большом бизнесе с крупными наличными. Отличный способ отмыть деньги. Средняя ставка на черном рынке для этого — от сорока до пятидесяти процентов. Лонеган сообразил, как обойтись всего десятью.

— Мне надо подумать, — сказал я.

— Думай. Завтра утром Билл подберет тебя у дома и отвезет в офис газеты. Посмотришь на обстановку.

— Билл?

— Инкассатор.

— А!

До сих пор мне не приходилось слышать, что у него есть имя. Я встал.

— Завтра вечером придешь ко мне сюда в это же время и дашь ответ.

— О’кей.

Я направился к двери.

— Кстати… тот мальчишка в твоей квартире. Если ты с ним трахался, то сходи заправься пенициллином. У него триппер.

Лонеган достал из кармана двадцатку и кинул ее на стол.

— На случай, если у тебя нет денег. Здесь хватит и для тебя, и для той мексиканочки, с которой ты ужинал.

Я поглядел сперва на двадцатку, потом на дядю.

— Не нуждаюсь.

С этими словами я закрыл за собой дверь, спустился по лестнице, пересек бар и вышел на улицу.

Жалко, что Верита уехала. Я медленно стал спускаться с холма. Чтобы добраться до ее жилища понадобится не меньше часа, но ничего не поделаешь. Она не заслужила, чтобы я награждал ее триппером.

Кошмар состоял в том, что я так и не вспомнил, баловался я с тем парнем или нет. Я вообще ничего не помнил о прошлой ночи, сколько не тряс сердито головой.

Вернувшись из Вьетнама, мне не раз случалось терять день или ночь. Затем провалы в памяти прекратились. Интересно, уж не собираются ли они снова появиться?

Выжженный жарой дождь поднимался с мостовых спертыми, удушливыми парами. В восточной части Лос-Анджелеса улицы узки, а дома лепятся так близко, словно поддерживают друг друга. Все огни уже погасли, так что дорога утопала во тьме. Но и сейчас за окружавшими меня тенями были жизнь и движение. Я не видел их, зато чувствовал. Внезапно я обнаружил, что иду по середине улицы, настороженно обшаривая глазами темноту. Будто опять очутился во Вьетнаме.

Наверное, я схожу с ума. Это же Лос-Анджелес. Я иду по городской улице, а не по тропе в джунглях…

Я не успел ничего увидеть или услышать, просто автоматически увернулся. Мимо головы просвистел набитый песком носок.

И, только выпрямляясь, я наконец заметил нападавшего. Он стоял с глупой улыбкой на кремовой физиономии с носком в одной руке и бутылкой апельсинового сока в другой.

— Я тебя стукну, беломордый.

Его взгляд плавал, а тело слегка покачивалось в такт только ему слышимой музыке.

— Я тебя стукну, беломордый, — повторил он все с той же глупой улыбкой.

Я пристально посмотрел на него, пытаясь пробиться сквозь героиновый туман, и спокойно ответил:

— Давай. А потом я тебя убью.

Музыка внутри его черепа, похоже, стихла. Он перестал качаться и даже каким-то образом собрал глаза.

— За что? Я тебе ничего не сделал. — Это прозвучало озадаченно.

Из-за угла вывернула какая-то машина, и в свете ее фар я его разглядел. Почти ребенок. Лет семнадцать. Усы и бородка не скрывали юношеских прыщей. Пятясь, мы медленно разошлись по разным сторонам улицы. Машина проехала между нами.

За это время он успел скрыться в тенях, из которых возник. Я внимательно оглядел улицу, но ничего не увидел, однако не двинулся с места до тех пор, пока локатор в моей голове не просигналил, что он действительно ушел. Затем я вернулся на середину улицы и пошел дальше, твердя про себя: «Ты становишься стар и глуп, Гарис. У тебя нет никаких оснований жалеть этого юнца. Носок чуть было не проломил тебе череп».

И все-таки мне было жалко мальчишку. Тот, кто не знает сладкого оцепенения после болезненного укола, может, чувствует иначе, но если вы хоть раз испытали его, то на вашу долю остается только ощущение горя и пустоты. Во Вьетнаме от иглы погибло больше парней, чем от пуль.

Было уже три тридцать, когда я нажал на звонок Вериты. Через пару секунд из латунного микрофона донесся ее слабый, испуганный голосок:

— Кто там?

— Гарис. Можно подняться?

— Что случилось?

— Ничего. Просто нужно поговорить.

Замок с гудением отворился. Я толчком распахнул дверь и поднялся по лестнице. Верита ждала меня, стоя на пороге. Я вошел, и она заперла за нами дверь.

— Извини, что разбудил.

— Пустяки. Мне все равно не спалось.

В спальне действительно работал телевизор. Я достал из кармана десять долларов и протянул их девушке.

— Возьми. Мне не нужно.

— Не стоило возвращаться ради этого.

— Возьми. А то я не в своей тарелке.

Верита взяла деньги и спросила:

— Хочешь кофе?

— Было бы кстати.

Я пересек вслед за ней комнату, сел за стол. Она приготовила мне чашку растворимого, другую взяла себе и уселась напротив меня. В ее глазах застыло вопросительное выражение.

Я сделал глоток. Напиток был крепким и горячим.

— Я мог подхватить заразу и передать ее тебе, — произнес я, глядя Верите в глаза.

Она немного помолчала, затем безропотно поинтересовалась:

— Почему ты не сказал об этом раньше?

— Я не знал.

— А кто тебе сообщил?

— Лонеган. Он посоветовал мне зарядиться пенициллином. Тебе тоже.

Верита поднесла чашку с кофе к губам.

— У тебя найдется сигарета?

Она кивнула, вытащила из ящика пачку и пододвинула ее ко мне.

— Извини. Если хочешь, я сейчас уйду.

— Нет. Я не сержусь. Большинство знакомых мне мужчин вообще бы промолчали. Завтра я схожу к доктору.

— Я оплачу тебе курс сразу, как смогу.

— Он будет бесплатным. Мой врач работает в клинике.

Верита еще немного помолчала, затем спросила:

— Это все, что тебе хотел сказать Лонеган? Работы у него не нашлось?

— Нет. Он хочет, чтобы я купил газету.

— Купил? Газету?! Он, наверное, рехнулся.

— Давно рехнулся, но дело не в этом.

— Откуда, он считает, ты раздобудешь денег на газету?

— Солдатский кредит. Он сказал, что может достать его для меня.

— А что он получит взамен? — подозрительно спросила девушка.

— Рекламу. Она пойдет через его компанию.

— И какую же газету ты сможешь купить?

— «Голливуд экспресс».

— Ах, эту!.. — протянула она со странной интонацией.

— Ты что-нибудь про нее знаешь? Тогда скажи.

— Ничего хорошего, — произнесла она, покачав головой. — Сплошные неприятности.

— Какие?

— В нашей конторе есть список работодателей и компаний, не уплативших вовремя налоги. «Экспресс» должна порядка тридцати тысяч с процентами. Если ты ее купишь, долг автоматически станет твоим.

— Как по-твоему, Лонегану это известно?

— Ему все известно, — пожала плечами Верита.

Я кивнул. Такое обстоятельство дядя просто не мог упустить из виду. Интересно, что у него на уме. Какой смысл впутывать меня в подобную историю?