Спасибо, что пришли, товарищи, и извините, что заставил вас побеспокоиться. Но сами знаете — здесь не моя вина. Увидимся завтра, в редакции.

Он пожал всем руки и направился к машине.

—Зачем ты их так грубо? — неодобрительно заметила Люся. — Это ведь твои будущие сотрудники. С ними тебе работать.

— Еще неизвестно, кто из них останется в журнале, — раздраженно сказал Луговой, — может быть, никто. — Он понимал, что говорит это от злости, что это глупо, что Люся права, и раздражался еще больше. Дурацкая сцена, зачем только он согласился оставить этого Лютова в журнале, и вообще...

Люся пожала плечами и продолжала молча вести машину, в то время как Люся-младшая не закрывая рта повествовала о своих институтских и спортивных делах, о московской жизни, излагала новости...

Хоть дочь и скрашивала плохое настроение Лугового, он был не очень весел дома, и, посидев немного, гости распрощались.

У Люси настроение, наоборот, было превосходным — на этот раз она была довольна привезенными «тряпками», как презрительно называл Луговой туалеты, к которым столь неравнодушна была жена.

В отличном настроении пребывала и Люся-младшая: отцу понравился Олег. Луговой сразу определил, что поклонник дочери — «сокурсник», как представила она, — серьезный парень. С твердыми, а главное, правильными взглядами на жизнь. Освобожденный от воинской службы в связи с плохим зрением, он отлично сдал экзамены и оказался единственным парнем во всей группе. Учился хорошо, он и раньше занимался языком (как, впрочем, все, кто ныне поступает в институт иностранных языков), любил плавание, лыжи, коньки, но особенно туризм.

А главное, любил Люсю-младшую, а она, судя по всему, — его. И дай им бог счастья. Луговой был доволен.

На следующее утро ровно в девять часов он был в редакции. Он поехал на метро, хотя в его распоряжении была теперь служебная машина. Он не стал ее вызывать.

«Спортивные просторы» помещались в старом здании в одном из арбатских переулков, на первом этаже. Остальные пять этажей были жилыми. Дом весь предстояло передать под учреждение, жильцы мало-помалу переезжали в новые большие квартиры и неизменно ворчали, потому что жили здесь всю жизнь, привыкли, а новые квартиры находились в Теплом Стане или Бирюлеве.

В связи с тем что «Спортивные просторы» стали двухнедельником, им передали и три освободившиеся квартиры на втором этаже, как раз над журналом. Сейчас там шел ремонт, во время ремонта предполагалось пробить с первого на второй этаж внутреннюю лестницу и таким образом заиметь как бы дом в доме. Три квартиры, когда-то отдельные, позже коммунальные, — это комнат пятнадцать. Если сложить с уже имеющейся площадью, — вполне достаточно. Оставалось решить, как разместить отделы.

Кроме того, ремонт надо закончить поскорей: до срока, когда журналу полагалось выходить по новому графику, времени было в обрез. Надо набрать людей, рассадить, включить в работу, а делать новый журнал в нынешних стесненных условиях не только не хотелось, но это наверняка отрицательно отразилось бы на работе.

Не дожидаясь полного штата, следовало составить планы ближайших номеров двухнедельника, и не просто составить, а заказать материалы авторам и фотографам, разослать корреспондентов, и все это пока наличными силами. Это значило, что многим нынешним сотрудникам журнала придется делать двойную-тройную работу, да еще по отделам, которых пока и в помине нет, которые еще только будут созданы. А ведь кое с кем из этих нынешних сотрудников придется наверняка расстаться, и они, конечно, догадываются об этом.

И еще, редколлегия. Она должна полностью обновиться.

Меняется формат журнала, верстка, печать, оформление. Этим должны заняться техреды, главный художник и его помощник, которые в прежнем штате и не числились. Новых еще нет. Так с кем посоветоваться?

Создавалось хранилище спецлитературы, зарубежной периодики, что требовало специально оборудованного помещения. Не мешало бы при таком числе сотрудников открыть буфет. Надо договориться с вневедомственной охраной, ЖЭКом, достать мебель для новых помещений, отпечатать новые бланки, добиться хотя бы трех-четырех новых телефонов...

Миллион забот, хлопот, важных дел, срочных, не терпящих отлагательства, сразу свалились на Лугового, когда он вошел в свой кабинет, а вернее, кабинет Лютова, большую, неряшливо, разномастно обставленную комнату, увешанную старыми фотографиями.

Разумеется, главные вопросы: об основных новых направлениях в работе журнала, новых рубриках и отделах, составе редколлегии, смене некоторых главных сотрудников, о сметах, фондах — Луговой согласовал еще во время предварительных бесед. Но одно дело согласовать, другое — осуществить на практике. Ведь ездить за него в Ригу и выбивать там на фабрике мебель или уговаривать какого-нибудь очень нужного специалиста, и без того задыхающегося от бесчисленных общественных нагрузок, войти в редколлегию начальство за него не станет.

После первого часа, проведенного в кабинете, Луговому казалось, что он сойдет с ума.

Вокруг него толпились замы, завотделами, каждый со своей просьбой, своим делом, требованием, сомнением по текущим делам, а ведь текущие дела — пустяки по сравнению со стоявшими перед ним проблемами. Да и знакомы они ему не были — в конце концов, он первый день в журнале и почему должен отвечать за то, что здесь делалось до него, черт возьми! Но он понимал, что отвечает. С этого дня, с этой минуты он отвечает за все в журнале, потому что на последней странице будет стоять его имя, его подпись. Вот так...

И вдруг совершенно неожиданно он вспомнил разговор, который произошел у него в самолете на пути из Инсбрука в Москву с Журавлевым.

Они сидели рядом, устремив задумчивые взгляды в иллюминатор, за которым ничего не было видно, кроме белесого, темнеющего неба.

Они устали от впечатлений, волнений, от тяжелой журналистской работы, от дорожных забот, от мыслей о предстоящих московских делах. Хотелось забыться, отвлечься, поспать.

Но сон не шел, а озабоченность уже перекинула свой мост из Инсбрука в Москву...

—Слушай, Андрей, — Луговой повернулся к Журавлеву, — вот назначили тебя главным редактором в журнал, с чего бы ты начал?

—С кабинета,— не задумываясь ответил Журавлев.

Луговой удивленно посмотрел на него. На мгновение он подумал, что, так же как каждый офицер втайне наверняка представляет в малейших деталях, что бы он делал, назначь его сегодня командиром дивизии, а может, и армии, так и каждый журналист не раз в мечтах видит себя во главе большой газеты или журнала и подробно обдумывает все свои действия на этом посту.

- С кабинета? — переспросил Луговой.

- С кабинета, — подтвердил Журавлев. — Я бы, если б меня назначили редактором «Спортивных просторов» или другой такой махины, я бы прежде всего отделал свой кабинет. Чтоб конфеткой был, в смысле — внушительный. Доску медную на дверь. «Главный редактор журнала, заслуженный работник культуры РСФСР, орденоносец тов. Журавлев А. Н.». И чтоб дверь с двойным тамбуром, и секретарша — красотка немыслимая, в белой блузке, но серьезная, не вертихвостка. В белой блузке обязательно! И приемная с коврами... В общем, вот так. С этого бы я начал.

Луговой не стал иронизировать.

Он серьезно обдумывал услышанное. За шуткой Журавлева он уловил главную мысль. Тем более легко уловил, что она была созвучна его собственным мыслям.

Да, он тоже так считал. От того, как не только держится, выглядит, но и как одет начальник, какой у него кабинет, приемная, как ведет себя его секретарша, зависит очень многое. Это, разумеется, не главное — дураку или бездельнику никакие кабинеты не помогут, но с этого начинается стиль работы.

Старые сотрудники «Спортивных просторов» были немало удивлены, когда узнали, какие указания дал «новый главный» в отношении своего будущего кабинета.

Лютову было безразлично, где работать. Он приходил в редакцию раньше всех и уходил намного позже. Сам ездил в типографию и правил без конца прямо в цехе. Одевался Лютов не то чтобы плохо, а небрежно, часто приходил без галстука, в каком-нибудь старом свитере. Бывало, не успевал побриться. Он частенько выбегал из своего кабинета, давая указания секретарше. К нему входили кто и когда хотел.