Кабинет нового главного редактора перенесли на второй этаж. Он был огромен. На полу должны были лежать ковры, стены отделывались деревом, мебель полированного дерева заказали специальную, приобрели цветной телевизор, а в одном из шкафов должен был находиться красиво отделанный бар.

—Вот так, — усмехался Лютов, любивший выпить, но весьма умеренно и ни в коем случае не в служебное время, — десять лет я воевал, чтоб в редакции бутылки пива не было! Ну а уж если сам «главный» пример подает, тогда конечно... — Он недоуменно пожимал плечами и поджимал губы.

Соответствующим образом были отделаны кабинеты замов, ответственного секретаря, да и вообще, когда закончился ремонт, вся редакция приняла другой вид. Она стала красивая. Новая мебель, паласы, лампы дневного света, доски из черного стекла с золотыми буквами, обозначавшими отделы и кабинеты... Даже канцелярские принадлежности и те новые.

А главное, разумеется, новые люди.

Луговой деликатно, но твердо поговорил со многими сотрудниками.

Он объяснил одним, почему, по его мнению, им лучше покинуть журнал, другим — почему они перемещены на иные должности.

Он сменил обоих заместителей, ответственного секретаря, ряд заведующих отделами. Были созданы новые отделы — литературный, очерка и публицистики, иностранный, введены рубрики — юмора, откликов на выступления, «смесь».

Особенно долго и тщательно Луговой подбирал главного художника, а затем налаживал с ним оформление. Он приказал не экономить на гонорарах, когда дело шло о привлечении крупного художника для иллюстрирования, известного поэта или писателя.

Он и в редколлегию ввел знаменитого писателя, ярого спортивного болельщика.

Бывшего фотокорреспондента журнала, проработавшего в нем десять лет и все десять лет халтурившего, интересовавшегося лишь заработком, он выгнал первым и взял другого, молодого, ищущего, с оригинальными идеями, влюбленного в свое дело. Вообще, состав редакции значительно омолодился.

Конечно, эти новшества не у всех вызывали одобрение: и в журнале, и среди его коллег из других газет и журналов, и даже кое у кого из начальства.

Однако Луговой стоял на своем и железно проводил свою линию. Здесь в полной мере раскрылся его характер — твердый, самостоятельный, упрямый. Есть такие характеры — они раскрываются тем полнее, тем категоричнее, чем большие масштабы деятельности предоставляются их обладателю.

Собрав сотрудников на совещание (что делал он редко, совещаний и заседаний Луговой не любил), он заявил:

— Товарищи! Впереди Олимпийские игры, с каждым годом к нам будет приезжать все больше зарубежных делегаций — спортсменов, спортивных дипломатов, журналистов. Многих мы будем принимать у себя в редакции. Я говорю это, потому что кое-кто удивляется, зачем у главного редактора в кабинете бар. Отвечаю: для гостей. Сам я почти не пью и вам не советую. По этой же причине — и оформление моего кабинета и приемной. Это лицо журнала, а журнал — лицо нашего спорта. Все это я говорю, между прочим, потому, что кое-кто болтает всякую чепуху. К сожалению, не всем ясны и другие нововведения, — например, к чему у нас литературный отдел. Даже как-то неловко объяснять вам, журналистам, что «Спортивные просторы» читают не только специалисты, а самые широкие круги любителей спорта. Что один хороший рассказ или повесть с продолжениями привлекут в спорт больше людей, чем отчеты о ста бюрократически организованных (абы галочка) соревнованиях по сдаче норм ГТО или десяток скучных статей.

Возьмите хоть «Вратаря» Льва Кассиля. Почти все наши выдающиеся вратари всегда вспоминают, что именно эта повесть привела их в футбол. Далее, такие разделы, как юмор, «смесь», кроссворды, тексты песен с нотами, карикатуры, оживляют журнал, делают его более популярным и, если ведутся с умом, приносят немалую пользу. Мы не шахматный журнал, но одна-две задачи в номере только повысят интерес к «Спортивным просторам». Комплексы зарядки тоже нужны. Как и очерки, в том числе о зарубежных поездках. Яркий, интересный очерк о спортсмене, и не обязательно о чемпионе, иной раз важней, чем двадцать отчетов о матчах, которые все видели по телевидению. Особо — о фельетонах. Считаю фельетоны важнейшим оружием в борьбе с недостатками: зазнайством, меценатством, тренерской чехардой, хулиганством и прочее. Вспомните «Звездную болезнь» Семена Нариньяни. Это же классика! Польза этого фельетона сказывается и поныне. Однако главными отделами, конечно, остаются у нас по-прежнему общественно-политический, массовый, спортивный, олимпийский...

Говорить речи Луговой не любил и не умел. Получалось как-то сухо, примитивно. «Слов много — а мыслей мало. Жую жвачку, толкую то, что всем известно,— говорил он себе, — целую речугу отвалил, а с кем полемизировал? С Лютовым да двумя-тремя вроде него. Так вызови его в кабинет и растолкуй. А нечего всему коллективу азбучные истины разъяснять».

Он и не предполагал, что его далеко не блестящее по форме выступление вызвало немало споров в редакции, нашло не только своих горячих сторонников, но и противников, и гораздо больше, чем двух-трех, как он думал.

А энергичные и твердые методы, какими он проводил свою линию, снискали ему у многих репутацию диктатора, не желающего считаться ни с чьим мнением, кроме своего.

Он не догадывался тогда, какие трудные минуты ждут его впереди, сколько будет разочарований, огорчений, сомнений.

Он был весь охвачен новыми делами, возвращался домой иной раз поздно вечером, работал по субботам.

—Не успел перейти в новую редакцию — уже завел себе кого-то, — язвила Люся, — интересно посмотреть на твою секретаршу.

И в первый же раз, когда зашла зачем-то к мужу в редакцию, бросила долгий, испытующий взгляд на его секретаршу.

Люся была разочарована. Повода для очередной ссоры не нашлось. Даже при ее болезненной ревности заподозрить мужа в связи с некрасивой, какой-то хилой девушкой неопределенного возраста, с болезненным цветом лица Люся не могла.

Луговой был доволен своей секретаршей. Катя была удивительно работящей, толковой девушкой, таившей за невзрачным видом массу ценных качеств и глубоко преданной ему.

За Лугового она готова была в огонь и в воду.

—Это ты молодец, — сказал ему Журавлев, как раз и порекомендовавший Катю, — что взял ее. Она не подведет. Дай бог работник. Кто в журнале или газете «человек номер один»? Главный редактор. Согласен. А номер два? Его секретарь. Поверь. Уж я-то знаю.

Луговой любил ясность в отношениях, поэтому, когда до него дошли слухи о разговорах, которые вел за его спиной, правда крайне осторожно, Лютов, он просто пригласил его в кабинет и сказал:

—Садитесь, Родион Пантелеевич. Я не великий любитель выяснять отношения, тем более в служебном плане. Да вот приходится, — он вздохнул. — Если вам не нравится, как я делаю журнал, почему вы остались?

Лютов сидел с опущенной головой, высокие залысины его сверкали, длинное костистое тело неудобно примостилось в кресле — он молчал.

—Я вас не держал. Вы сами попросили, — заметил Луговой.

Лютов поднял голову. Он устремил на Лугового пронзительный взгляд. В этом взгляде были обида, злость, возмущение, страх, бесшабашная решимость... Чего только не было в этом взгляде!

- «Как я делаю журнал»! — сказал он глухо. — «Я делаю»! А может, не вы один его делаете? А? Может, целый коллектив, мы все? А вы... вы. Вы, может быть, мешаете? Ну, не мешаете... это я зря сказал, но не всегда помогаете? Ошибаетесь, даете неверные указания, заказываете ненужные материалы, а нужные бракуете? А?

- Не передергивайте, Родион Пантелеевич, вы отлично поняли, что я хотел сказать. Конечно, я тоже иногда ошибаюсь...

- Иногда? — перебил Лютов. — Иногда! Да вы все время ошибаетесь. С первого шага! Вы не имели права согласиться идти на журнал. Вы не можете его редактировать! Вы не понимаете самой сути спортивного издания! Пишите, пишите! Вы прекрасный очеркист, публицист, фельетонист, не знаю уж там, кто еще! Но не редактор! Не редактор!