Некоторые историки, рассказывающие о плавании Колумба, несколько преувеличивают, повествуя о жестоких сценах, разыгравшихся на адмиральской каравелле. Если верить им, жизни адмирала угрожали бунты на «Санта-Марии». Кроме того, они указывают, что в результате различных препирательств в качестве своего рода сделки адмиралу дали всего три дня, по истечении которых, если не появится земля, флот должен был отправиться в обратный путь в Европу. Можно утверждать, что подобные истории — только лишь сказки, выдуманные романистами тех времен. Ничто в дневниках самого Колумба не может подтвердить их. Но сообщить об этих версиях стоит, потому что нельзя упустить ничего из сведений, относящихся к генуэзскому мореплавателю, а чуточка выдумки не повредит такой великой личности, как Христофор Колумб.
Как бы там ни было, на бортах каравелл были недовольные — это факт, но экипажи, поставленные на место словами адмирала, его энергичным взглядом в неизвестное, не отказывались повиноваться.
На счастье Колумба, 11 октября матросы с каравеллы «Пинта» выловили в море свежеотломленную ветку и небольшую палку, обработанную руками человека. Почти в то же время люди с корабля «Нинья» заметили ветку шиповника, усеянную свежими ягодами. Все воодушевились и обрадовались, видя эти признаки близости земли.
Наступившая ночь покрыла море мраком. «Пинта», самый быстроходный корабль из всей флотилии, держалась впереди адмирала. Христофор Колумб ни на минуту не покидал капитанского мостика. Он до боли в глазах всматривался в горизонт. В ночном тумане ему чудились вдали какие-то огни: они то мерцали, то потухали, то вспыхивали вновь.
Вдруг с «Пинты» раздался голос матроса Родриго де Триана:
— Земля! Земля!
Что должно было произойти в этот момент в душе Колумба? Испытывал ли хоть один человек, с тех пор как появился род людской, эмоции, сравнимые с чувствами великого мореплавателя в тот момент? Может быть, даже стоит утверждать, что глаза, первыми увидевшие новый континент, принадлежали адмиралу? Но это ведь не важно: слава Колумба состоит в том, что он вышел в море, а не в том, что он куда-то прибыл.
Около двух часов ночи выяснилось, что берег и в самом деле близок. Каравеллы были от него на расстоянии двух часов хода. Все моряки запели взволнованными голосами «Salve Regina»[94].
При первых лучах восходившего солнца в двух лигах под ветром увидели маленький островок. Он входил в группу Багамских островов. Колумб назвал его Сан-Сальвадор. Чуть позже, опустившись на колени, генуэзец начал декламировать гимн святого Амвросия и святого Августина: «Те Deum laudamus, te Dominum confitemur»[95].
Вскоре на берегу появилось несколько голых людей, пристально рассматривавших корабли. Христофор Колумб сел в шлюпку вместе с обоими капитанами, королевским инспектором Родригом Санчесом де Сеговия, нотариусом флотилии Родриго де Эсковеда и другими должностными лицами. Адмирал сошел на берег в алой одежде поверх лат, с развернутым королевским знаменем. Оба капитана несли знамена с зеленым крестом, вокруг которого переплетались буквы «F» и «I» — инициалы Фердинанда и Изабеллы. Именем короля Леона и королевы Кастилии адмирал торжественно вступил во владение островом Сан-Сальвадор.
Во время этой церемонии туземцы окружили Колумба и его спутников. Вот как описывает сам Колумб в своем дневнике сцену первого знакомства с жителями:
«Поскольку они держали себя дружественно по отношению к нам и поскольку я сознавал, что лучше обратить их в нашу святую веру любовью, а не силой, я дал им красные колпаки и стеклянные четки, что вешают на шею, и много других малоценных предметов, которые доставили им большое удовольствие. И они так хорошо отнеслись к нам, что это казалось чудом. Они вплавь переправлялись к лодкам, где мы находились, и приносили нам попугаев, и хлопковую пряжу в мотках, и дротики, и много других вещей и обменивали все это на другие предметы, которые мы им давали, как, например, на маленькие стеклянные четки и погремушки. С большой охотой отдавали они все, чем владели.
Но мне показалось, что эти люди бедные [и нуждаются] во всем. Все они ходят нагие, в чем мать родила, и женщины тоже, хотя я видел только одну из них, да и та была еще девочкой. И все люди, которых я видел, были еще молоды, никто из них не имел более 30 лет, и сложены они были хорошо, и тела и лица у них были очень красивые, а волосы грубые, совсем как конские, и короткие. Волосы зачесывают они вниз, на брови, и только небольшая часть волос, и притом длинных, никогда не подстригаемых, забрасывается назад. Некоторые разрисовывают себя черной краской (а кожа у них такого цвета, как у жителей Канарских островов, которые не черны и не белы), другие — красной краской, иные — тем, что попадается под руку; и одни из них разрисовывают лицо, другие же все тело, а есть и такие, у которых разрисованы только глаза или нос. Они не носят и не знают [железного] оружия: когда я показывал им шпаги, они хватались за лезвия и по неведенью обрезали себе пальцы. Никакого железа у них нет. Их дротики — это палицы без железа. Некоторые дротики имеют на конце рыбьи зубы, у других же наконечники из иного материала.
Они все без исключения рослые и хорошо сложенные люди. Черты лица у них правильные, выражение приветливое. У многих я видел рубцы на теле; объясняясь знаками, я спросил их, отчего у них эти рубцы, и они таким же образом растолковали мне, что сюда приходили люди с других, лежащих рядом островов, и хотели эти люди захватить их всех, они же оборонялись. И я думаю, и иные думают, что сюда те люди пришли с материковой земли, чтобы захватить всех живущих здесь в плен.
Они должны быть хорошими и толковыми и сметливыми слугами — я заметил, что они очень быстро научились повторять то, что им говорилось; и я полагаю, что они легко станут христианами, так как мне показалось, что нет у них никаких верований».
На следующее утро, 13 октября, туземцы толпою окружили каравеллы. Они приплыли на своих больших челноках, выдолбленных из цельного ствола дерева и вмещавших до сорока пяти человек. Аборигены ловко управляли этими лодками с помощью весла, похожего на широкую лопату, и передвигались с большой быстротой. Многие островитяне были украшены золотыми пластинками и золотыми кольцами, продетыми через отверстие в носу. Казалось, они были взволнованы прибытием чужеземцев, корабли которых свалились к ним точно с неба. Они подходили к испанцам, дотрагивались с большим удивлением до их одежды, принимая ее за какое-то непонятное для них природное оперение. Особенно их привлекло алое платье Колумба. По-видимому, они приняли его вначале за какого-то попугая высшей породы. Впрочем, вскоре туземцы сообразили, что этот человек — самый главный среди всех прибывших чужеземцев.
На рассвете следующего дня Колумб с несколькими спутниками отправился осматривать остров Сан-Сальвадор. Остров оказался большим и ровным, покрытым густым зеленым лесом и свежими лугами, а посредине находилось прекрасное озеро. Разноцветные голосистые попугаи с шумом перелетали с дерева на дерево. Эти птицы составляли на острове единственную разновидность пернатых.
Так как испанцы видели у многих дикарей золотые украшения, они заключили, что на Сан-Сальвадоре имеются золотоносные руды. Колумб стал расспрашивать одного из туземцев, откуда они берут эти вещи, и туземец знаками объяснил, что, обогнув остров и плывя к югу, он попадет в страну, где золото встречается в изобилии.
На следующее утро Колумб приказал сняться с якоря и плыть в указанном туземцем направлении, в богатую золотом страну, которая, по его мнению, была не чем иным, как островом Сипанго (Япония).
Это заблуждение Колумба как нельзя лучше характеризует географические знания того времени. Великий мореплаватель нисколько не сомневался, что открытые им земли принадлежат Азиатскому континенту. Сипанго, или Чипагу, — как мы знаем, — название Японии в «Книге Марко Поло». Ошибку Колумба разделяли с ним все его спутники. Даже после четырехкратного путешествия на острова, лежащие по ту сторону Атлантического океана, Колумб не подозревал, что открыл новую часть света.