— Тебе плохо со мной? — прошептал Калеб, удивленно взирая на меня сверху вниз. Ну почему я никогда не могу внятно объяснить ему, что меня тревожит?

— Конечно же, нет, — мягко увещевала его я.

— Тогда что ты имеешь в виду?

Жар его голоса обдал меня как горячий ветер, при этом дыхание его оставалось свежим. Мне было трудно дышать, когда он говорил с нежной хрипотцой в голосе. Глаза его светились мягким светом, серебристым блеском, но я любила, когда его глаза темнели, становясь темным, расплавленным серебром, постаревшим со временем.

— Какой же я еще ребенок, — просто отозвалась я, любимой фразой Калеба.

— Да. — коротко согласился Калеб, и нагнулся чтобы поцеловать меня. Я знала, что поцелуй должен быть коротким, и все же не собиралась делать его таковым. Только Калеб прикоснулся к моим губам, я обхватила руками его шею, и постаралась вложить в этот поцелуй все накипевшее за сегодня.

Когда я все же позволила Калебу поднять голову, он выглядел охмелевшим и несколько удивленным.

— Ты устала — констатировал он. И хоть я не понимала, с чего он это взял, но не могла не согласиться.

— Ужасно, — с облегчением выдохнула я, и прислонилась вновь к нему. Калеб подхватил меня на руки и понес к дому. — Хочу помыться, поесть и лечь спать. А вечером пойдем ко мне.

Калеб посмотрел на меня весело.

— Ты уверена, что твой дядя будет этому рад?

— А кто его вообще будет спрашивать!

Калеб застыл возле входа и помедлил. Я удивленно посмотрела на него.

— Честное слово! Родители уже проводят с ним курс реабилитации.

Он засмеялся, но видно было, что его тревожит что-то другое. Я заволновалась. При этом вдруг отчетливо услышала, как от него пахнет красками и растворителем. Интересная реакция на панику!

— Что случилось?

Я подумала, что просто не переживу еще какие-нибудь изменения. И выражение лица Калеба заставляло думать как раз об этом.

— Сейчас, когда мы войдем в дом…

— То есть когда ты меня внесешь, — поправила его я, за что заслужила порицающий взгляд и потому хихикнула.

— Когда я внесу тебя в дом, пожалуйста, сделай вид, что ничего не происходит, хорошо?

Я затаила дыхание. Глаза Калеба были серьезны, а губы поджаты, как будто бы я что-то натворила. Но ведь ничего такого я пока еще не натворила, значит натворил кто-то другой.

— Знаешь, от твоих слов мне становится совершенно не весело. Вноси!

Мы зашли, и сначала дом показался мне пустынным, но, по крайней мере, убранство в коридоре не изменилось. Но чем ближе Калеб подводил меня к кухне, я стала слышать разговор. Говорил Грем, это точно, а еще был слышен лепет малышей, и тут я услышала женский смех. Мы остановились. Я посмотрела на Калеба, а он улыбался в ответ. Смех был не просто женский, так смеялась Ева. Точнее говоря, я никогда не слышала, чтобы Ева смеялась так, но голос принадлежал именно ей.

— И что тут странного? Ева и раньше к вам приходила. — я не понимала осторожности Калеба. — Она ведь всегда ждет у тебя дома, если мы куда-то отлучаемся.

— Вообще-то Ева провела здесь почти неделю, отлучаясь домой только чтобы поспать.

Возможно, я действительно была слишком усталая, так как не понимала, к чему клонит Калеб. Наверное, он это понял и решил, что мне стоит увидеть все своими глазами.

— Рейн приехала, как ты и говорил папа, — с такими словами мы вошли в кухню.

Если я не понимала, о чем говорит Калеб, то сразу увидела это. Грем и Ева сидели рядом на коврике, постеленном посередине кухни, а перед ними на коврике играли Рики и Соня. Грем оторвался от Евы (как мне показалось на силу), и, поднявшись, тут же пошел ко мне.

— Как же мы все по тебе скучали.

Мы? Что значит мы?

— Я тоже!

Вот за что я так любила Грема. Для него я стала ребенком, причем именно его ребенком, дочерью, которую он давно потерял. Я радостно отдалась в эти объятья, а потом также в руки Евы, но моей главной целью были маленькие ручонки, что радостно тянулись навстречу мне, как только Рики и Соня услышали мой голос. Присев возле них на коврик я тут же обхватил крепко обоих. Так же как и возле Калеба, около моих малышей тревоги отступали. Этих два чуда, которые странным образом смогла на свет произвести я, всегда будут моим счастьем, к сожалению не таким как Калеб, но это не значит, что я их не люблю.

И вот, когда прошли эти первые минуты, я уловила атмосферу, которая волновала Калеба — между Евой и Гремом явно что-то происходило. И это что-то невозможно было уловить глазами, но я почувствовала изменение в их поведении. И Грем явно не смотрел на Еву как на меня, ребенка, а как на девушку. Конечно, нельзя было сказать, что он смотрел на нее с интересом, а скорее будто бы впервые увидел.

— Как прошла поездка? — Ева сияла. Устроившись около меня, она забрала к себе Соню, а я в то время укачивала на руках Рики. Стоило ему устроиться в моих руках, как он начал засыпать. Соня, лишившись компании, тут же стала такой же вялой, и руки Евы подошли для того, чтобы на них задремать.

Глаза Евы, необычайно зеленые, словно их подсвечивали лампочки, смотрели на меня как-то торжественно, и она этого, скорее всего, не замечала. Я также отметила, что одета она не как всегда в джинсы и свитер, а в милый сарафан, длиной до колен, из вельветовой ткани, а под ним бежевая блузка, с рукавами фонариками. Тут же на стуле висел пиджак в тон сарафана. Светящиеся глаза я еще могла понять, но то, что она в платье, о многом говорило. Грем, например, очень любил, когда девушки носили платья. Честное слово, они меня пугали!

Я красноречиво посмотрела на Калеба, и он, заметив мой взгляд, тут же постарался забрать отца из комнаты.

— Ну, девочки, вы тут поговорите о своем, а нам нужно обсудить свои мужские дела.

Лицо Калеба сохраняло спокойствие, но я-то видела, как его глаза насмешливо искрятся. Мы думали в данный момент об одном и том же.

Ева проводила Грема тоскливым взглядом, которого просто невозможно было не заметить.

— А теперь рассказывай, что между вами двумя происходит?

Я тут же перешла в наступление, не давая Еве опомниться. Она потупилась, сделав вид, что поправляет волосы Сони, но ей от меня не скрыть подлинных чувств.

— Ты о чем? — она попыталась сказать это невинным голосом, но вспыхнувшие щеки, тут же выдали ее обман.

— Я о том, что ты похудела, на тебе надет сарафан, а еще на твоем лице косметика, и вы несколько минут назад сидели с Гремом бок о бок, как голубки! Так в чем же дело? Уезжая в Чикаго, я определенно ни о чем таком не слышала.

Ева улыбнулась застенчиво и скромно, как школьница, которую священник застукал за прогуливанием уроков в кафе-мороженом. Ну, разве можно быть такой? Такой доброй, милой и простодушной? Только не в нашем мире. Как же она сможет когда-нибудь смириться с тем, кем является Грем. И зачем он только так поступает? Грем ведь и дальше занимается розыском жены, и он вряд ли захочет когда-нибудь обречь Еву на то, чтобы быть вампиром, так зачем тогда?

— Не знаю. Сама ничего не знаю. Просто когда вы уехали, я по привычке зашла к Калебу, чтобы отдать книгу, в тот день к Грему привезли детей, и я осталась ненадолго помочь. На следующий день позвонила твоя мама, и снова попросила посидеть с ними после колледжа. Тогда к вам домой пришел Грем, и остался, чтобы помочь мне, и так почти всю неделю. Один день я помогала Грему разбирать какие-то старые вещи, что остались от прежнего хозяина дома, чтобы забрать их в приход… и так вот почти вся неделя, — Ева рассказывала так, словно сама не верила тому, что говорит.

Густые каштановые волосы, которым могла бы позавидовать любая модель, закрыли от меня лицо Евы. Но мне не нужно было смотреть на него, чтобы понять, что она скрывает от меня — надежду. Глупую надежду, которой так боялась я. Грем просто не имел права так себя вести. А он точно должен был понимать, какие чувства питает к нему Ева. И если он не понимал их ранее, то за эту неделю должен был понять! Я чувствовала, что у меня назревает ответственный разговор с отцом моего восьмидесятитрехлетнего парня!