Михаил не издавал ни звука, но это им не мешало нисколько — оба их голоса находили опору друг в друге.

— Твоя тьма точно бархат, твой свет как шелка,

Что скользят, извиваясь, по кромке клинка.

Коль умру от него — ты меня оживи:

Лишь отпетый глупец не боится любви!

Здесь, по всем певческим правилам, необходимо было, наоборот, поднять последнюю ноту — две параллельных ноты — как можно выше и держать.

— Лихо! — выразился Михаил. — Ну, бог вам в помощь, а я такого витийства не выдержу. Мне бы родное, россиянское.

— Так я и его знаю, — сказала Галина. — Вот память! Не помнила, оказывается, даже сам факт того, что помню. Ну, неуклюже, но вы поняли?

Помедлила, собираясь.

— Только это не для такого времени года. Начало весны.

Самое начало марта. Женский день. Мама.

— Падает лепкий снег, все рубцует следы,

Как лепестки живой весенней метели.

Мне с тобой говорить — что звезде до звезды

И словно марту дозваться апреля.

Солнце яблочный свет пролило через мглу,

Это месяца блеск нам вряд ли заменит.

В день паденья комет танцевать на балу —

Что разбрызгивать вширь искры знамений.

Россыпи зимних астр тают в земной крови,

Хрупает под ногой лёд леденцами.

Нам не след рифмовать огонь нашей любви,

Ни развернуть над миром рыжее знамя.

— Ну, круто! — захлопал в ладони Михаил. — Это ж феминистский гимнец, правда. Так два года назад в Рутене считалось. Я ведь позже тебя с твоим отцом сюда проник.

— А что — феминистское плохо?

— Вот не говорил такого. Только на исторической родине такой накат пошёл, будет тебе Галочка, известно. Скоро волками будут вашу сестру фемину травить. Или как волков. Нео-лепра, Белая Хворь и в самом деле женская болезнь. В том смысле, что гемофилия — мужская. То есть кровоточивость переносят женщины, а новую проказу — мужчины. На своём конце.

— Пожалуйста, не говори грубости при моей сэнье, — очень спокойным тоном сказал Орихалхо.

— Вижу, что твоя, — и чего? Я же мужик и толкую по-мужски прямо. В общем, если запретить нам с ними сношаться, то поредевшее человечество и вообще вымрет. Потому и наступили так на баб, которые гнушаются мужиков. Кой прок нашей планете в том, что они друг друга благотворят, ведь так все жёнки друг друга перепортят, нам не останется.

— Логика, — проговорила Галина. — Может, нас посадить за стальную решётку или хрустальное стекло? А выдавать строго по списку?

— Что ты так корёжишься, детка, — ответил рутенец. — Здесь, что ли, тебе чистым мёдом намазано? Неужели неохота наших родных песен поучить?

— Сэнья, — предупредил Орихалхо. — если Михаэль так просто будет говорить о значительных вещах, мне лучше не знать. Не для моих ушей.

И сделал еле заметный жест: коснулся средним пальцем кончика ушной раковины, века и губ. «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу».

Наполовину забытый знак, которым не владели рутенцы из отцова окружения. Зато использовали все остальные — вплоть до хозяйки их гостиницы. Галина была приметчива, да и выделяли её особо — не кичилась, не гребла к себе. Ну и — тут она сама себе не рисковала признаться — некто высокий имел на неё свои виды.

«За горами, за долами бесы мечут в небо пламя». Вулканы. Скондцы. Асасины.

«Орри из них? Изувер? Фанатик?»

Это было смутно. Это имело на удивление привлекательный запах.

Галине понадобилось не более минуты, чтобы решиться отпустить события.

— Иди, если хочешь, Орри.

Когда за ним закрылась дверь, сразу задала вопрос:

— Михаил, такая гитара большая. А мы с папой даже узелка не собрали — здешние купцы нам на месте приготовили.

— Верно, умница. Она из России. Уметь надо. Ты вот не знаешь, что вертская высокая кровь взад-вперёд легко юзает, одни мы не умеем? Вот и можно вежливенько попросить. Услуга за услугу.

— Какую? — спросила Галина тихим голосом.

— Скажу — будешь слушать?

Это было уже вертдомским словесным оборотом: если выдам тайну, тебя она обяжет.

— Буду.

— Здесь водятся ведьмы. Не смейся — самые настоящие. Про одну из их королевского триумвирата слыхала? Эстрелья, Библис, Стелламарис.

— Королева-мать Кьяртана, королева-вдова его деда Ортоса, почётная нянька. Знаю.

— Первая — палачиха. Нет, правда. Из этого рода. Вторая — шлюха — главная из дочерей Энунны, или Геоны там Эрешки… Священная проститутка. И третья — ведьма-оборотень. Не верь, если хочешь, но я сам видел, что она оборачивалась мечом и головы рубила.

— Не слишком ли у тебя…

— А вот не слишком. Дикая страна. Так вот что они сотворили чуть ли не на моих глазах. Ты знаешь, что первые близняшки короля Кьяртана — подменыши? Ну, если точно — то одна. Девчонка. Её перебросили за кордон и оттуда приволокли человеческую дочку. Сюда просто по книге Филиппа идут, по тексту. Но прикинь: грудничок ведь читать не умеет!

— А дальше? Где такое место переброски: в веренице радуг? В море?

— Напротив. В горах, там, где крепости.

«Это я ищу. Такого человека, кто знает и может. Его мне послала судьба».

Но всё-таки, непонятно отчего, Галину одолел род брезгливости. Слегка замутило — вроде бы не в одном животе, в мозгу.

— Михаил, а если я боюсь? Не захочу? Если ты мне наговорил слишком много?

«Убьёт».

Почти бессознательно скрестила руки на груди.

— Да ты понимаешь, что для меня значит — соотечественница? Родная душа? Несмотря на твою собственную трибадную девку.

— Не смей. Ты что? Не смей! Да я, чем с тобой, лучше с ручкой от швабры пересплю.

Потому что Михаил в запале схватил гитару, отбросил — та пронзительно звякнула о пол. Выпрямился и схватил девушку в объятия, поцелуем расплющил губы. Галина выставила было руки, но он уже тянул, животом опрокидывал на нижнюю часть кровати, рвал кофту, брючный пояс, одновременно пытаясь расстегнуть свой гульфик.

Добился своего. Вслепую заелозил по женщине. На миг отстранился, пробормотал:

— Чёрт, жёсткое. Корсет носишь, дура?

Этого ей хватило. По какому-то наитию не стала вытаскивать — ударила правой ладонью в навершье. Завязки лопнули, футляр отлетел, как гнилая скорлупа, каменное яблоко легло поперёк её линии жизни. Остриё жёстко ударило под челюсть и вышло из макушки. Вопль Михаила потонул в алом бульканье.

И ни звука больше, кроме этого — единственного и поглотившего всё.

Она даже не видела, когда явился Орихалхо и привёл людей.

— Прости, — говорил он, оттаскивая грузное тело и пытаясь поднять девушку. — Не думала, что рутен пойдёт на прямое насилие. Поднимайся, ничего себе. Вся окровавлена — он не задел…

Выходило у него не очень внятно.

— А и верно говорит Оррихо: совершенная убийца, — едва ли не с похвалой говорил кто-то из присутствующих. — Какой удар, хвала Силе, какой чёткий удар! Можно подумать — её, как тебя, с молодых ногтей натаскивали.

— Алекси был хороший боец, иным пришлецам не чета, — объясняли дальше. — Знать, по наследству передалось.

Труп выволокли за ноги вместе с гитарой, лужу вытерли — так ловко и быстро, словно в этом храме учёности и гостеприимства каждый день приходилось убирать за постояльцами.

— Все хотят свидетельствовать, что имело место покушение на девство? — строго провещал некто безликий, в дорогом камзоле золотисто-бурого оттенка. — Мне нужно пятерых для рутенского торгового подворья и по крайней мере столько же на подворье дознавателей.

— Первое — с охотой, второе сомнительно, сьёр майордом, — заговорили в толпе на множество голосов.

— Дознание в пользу, — веско пояснил тот. — Сам возглавлю и то, и это. Гостья юной королевы, не шутка сказать.

Когда все, кроме них с Орихалхо, ушли, тот потрогал массивный засов:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: