Тем временем совсем смерклось — только на дальнем Сентегире зажглись отблески щедрой зари, к которой приближались всадники.

XVII

— Интересно, отчего ты сегодня ни разу у меня еды не попросил. От сугубых переживаний или как? — проговорила Кардинена.

Сорди оглянулся через плечо: ехал он слегка впереди, как прилично мужчине.

— Я так понимаю, для меня те дела — давнее прошлое, а ты прямо вот сейчас в них погрузился.

— Но для тебя они свои, для меня — чужие, — возразил он, снова глядя прямо перед собой.

Это было неправдой: Волк Волком, но та, что так круто распоряжалась жизнями приближённых к ней людей, находилась рядом. И очаровала меня так же легко, как их всех, подумал Сорди. И решит мою судьбу при случае так же просто и невзначай…

Кардинена рассмеялась: интонации голоса она прочитывала так же легко, как и выражение лица.

— Я так полагаю: всякие не очень приятные телесные нужды от нас отпадают в первую очередь. Типа бритья и испускания мочи. А хорошее питание — штука приятная и даже вдохновляющая. Поэтому как вспомнил, так и покушать захотел. Ведь так, прикинь?

Он внезапно почувствовал, что хороший сон с яркими сновидениями — ещё большее удовольствие, чем еда, тем более по-дорожному сухая и скудная.

И в этот миг заметил на одном из тускло-зеленых склонов, поросших редким терновником и ежевикой, нечто странное — будто кусок надломившегося зуба торчит из челюсти. Узкое, грязно-белое, с неровной верхушкой…

— Башня. Гляди-ка, боевую крестьянскую башню наколдовал! — с удовольствием фыркнула Карди. — Я же говорила, что тут жильё само на тебя набегает.

— Правда? Я думал, они только в Хевсурети бывают. И сардинские нураги.

— До Лэн-Дархана селения такие были, помнишь? Точно крепостцы на самой верхотуре. Ты ещё стихи про них читал. Вся большая семья в сборе. Если внизу построился — берегись лавины, возводи стены пониже, ставь крышу на крепкие упоры. Вроде как сакля выходит. А здесь уже Северный Лэн отозвался. Пуритане и подобные им белокурые бестии, полученные от связи с местным населением, — их тут англами прозвали. Крайние индивидуалисты. Тут как только сын женится — зараз отделяется от матери с отцом и вот такой перст к небу поднимает. Или занимает свободный дом-башню. В три этажа, нередко ещё и с подземельем, откуда начинается потайной ход. Стены из крепкого камня, крыша сланцевая, окна слюдяные или вообще открыты всем ветрам. Жалко — эта шелудина обвалилась сверху. Ну, я так думаю, перекрытия уцелели, а там посмотрим.

Они повернули коней и стали взбираться по склону, прочерчивая свой путь осыпью белых камешков.

— А где тут вход? — удивился Сорди, встав в шаге от башни и задрав голову. — Я-то считал…

— Что ворота мигом будут нараспашку. Они тут и в самом деле имеются: для лошадей и скота. И на случай осады, так что, держу пари, закрыты изнутри и замурованы снаружи. А вход для гордых англов — вон там, прямо у нас над головой.

Обозначен сей вход был круглой дыркой едва в человеческую голову.

— Один человек должен подняться по стене и уже там разобраться, что к чему, — объяснила Карди. — Скорей всего, Шерла с Сардером придётся оставить снаружи. Ничего, травку пощиплют и нас с тобой постерегут.

— Один человек — это я?

— Приказать тебе я уже не могу. Только твой ножик кабы не заржавел без работы.

— Как и твой арбалет-мини.

— Предлагаешь прицепить к болту шнур и стрельнуть в подоконник?

— Всё ж какая-никакая страховка. А что, слуцкий пояс для меня больше не хорош?

— Тут метра три, не больше: и сорвёшься — всех костей не поломаешь. Стоит ради пустяка дорогую вещь портить!

— Интересно, как сами хозяева сюда забирались: им веревочную лестницу выкидывали?

— Или укрывали приставную в ближнем терновнике, уходя на промысел. Можно было бы поискать, авось не сгнила, только время тратить не хочется.

Так, пререкаясь с некоей ленцой, они отыскали в одной из сумок бухту тонкого альпинистского шнура, непонятно кем туда положенную, кое-как исхитрились прирастить к ней болт, и Карди выстрелила вверх, стараясь угодить стрелкой в щель между камнями. Первый раз болт лишь чиркнул, выбив искру: женщина выругалась слишком эмоционально для такого пустякового просчёта. Со второго раза получилось. Подёргали поочерёдно за верёвку — застряло надёжно.

— Что значит — раствор на трёх натуральных телесных жидкостях замесили, — сказала Кардинена. — На материнском молоке, жертвенной крови и…хм… мужском семени. Еле подходящую трещинку нашла. Тебе-то проще будет: не одним лезвием — носом во всякую щель упрёшься.

После такого категорического напутствия Сорди ничего не оставалось, кроме как лезть вверх, левой рукой в толстой перчатке придерживаясь за шнур, прижатый внизу куском башенной кровли, и то и дело то, втыкая, то вытаскивая многострадального «Волчонка». Раза два он вообще на нём повис, но обошлось: стена была вся в небольших уступах.

Отверстие было чуть пошире, чем казалось снизу: пролезла не только голова, но и плечи. Он прополз, держа свой нож в руке, и стал на ноги. Впереди была круглая и какая-то слишком ровная площадка, еле освещённая тем, что сочилось из продухов под самым потолком. Зрение Сорди едва улавливало какие-то лари, сверху накрытые мешковиной, тюки, четырехугольные корзины из прутьев с плетеными крышками, глухо запечатанные кувшины грубой работы. Продуктовый склад, решил он. На случай осады. Или тут осаждает сама природа, как в Грузии? «Мы ведь пока не пробовали здешних зим, — подумал он. — Если они тут замуровывают человека в его башне так, как бывает в моих знакомых землях…»

— Эй, как ты там, жив остался? — глухо донеслось снизу.

— Еще как. А тут вроде бы уютно, — крикнул он, не очень заботясь о том, чтобы его поняли.

— Ход наверх видишь? А вниз? Проверь сначала, что над головой.

Туда вела узкая деревянная лестница без перил, поставленная на вбитые в стену брусья. Ступени распевали соловьём, однако основание показалось Сорди надёжным. «И лететь при случае недалеко, — утешил он сам себя. — Три метра, она говорила».

Здесь были хлопья пыли по всем углам, занавес из паутины, что скрадывал решетку из прутьев толщиной в мужское запястье, замурованных в оконный проём на треть длины, легкий светлый прах, что въелся во все предметы богатого обихода. Дубовый паркет пола был прикрыт истлевшим восьмиугольным ковром, в узкой стенной нише витали почти бестелесные призраки роскошных стёганых одеял, сгнивших кожаных подушек и просевших валиков. Источенный червем столик с еле видной перламутровой инкрустацией на крышке соседствовал с раскладывающейся надвое книжной подставкой. Потолочных досок не было вообще. Из перекрестья стропил, открытых сумрачному небу, струился вниз тусклый хрустальный водопад — такие люстры, как Сорди знал по опыту, способны до бесконечности множить свет одной-единственной свечи.

Только вот само перекрестье было разомкнуто…

— Это потому что громоотвод рухнул, — пояснила Кардинена, подкравшись сзади почти незаметно. — Тут такой стальной штырь торчал с заземлением — в самый раз вокруг него всем телом обвиться. Ты почему меня не кликнул, первопроходец?

— Думал, вдруг опасно.

— А еще думал, что мужчина не должен давать фору женщине, так? Гордый стал очень. И с того самого — туговат на ухо.

Прошлась по комнате, поддевая носком сапожка мелкий мусор и напоказ гремя кархой о некий тючок знакомых очертаний.

— Богатый был дом. Ковёр в Эро по особому заказу плели — те же дамские пальчики, на которых вся местная точная электроника держалась. Две тысячи узелков на метр квадратный или того поболее. Чайный столик и подпорка для Корана — антикварные, память о братской войне. Можно сказать — трофей, но уж больно слово противное. Подголовники и матрас — из самой настоящей капки. Одеяла чистым козьим пухом набиты. А светильник взят из рухнувшей мечети: говорили мне, что плохая примета, да я не посчиталась: иначе было не сохранить эту лестницу света. А среди дурных предзнаменований мне и так всю жизнь обитать приходилось.