Разговаривают. Восновном вечерами, когда Заур, наломавшись с кирпичом, лежит, попыхиваятрубкой, на Ашотовом продырявленном диване. Ашот рядом за столом режет острымножом табак. Сам он не курит, режет для Заура. На столе большой глиняныйкувшин. С вином.

-   У тебя знаменитоевино. Ты, видно, сахара в него не добавляешь. Когда сахар, привкус есть. А этосолн­цем пахнет.

Закончил печникработу. Два раза спускался в пог­реб Ашот, два раза наполнял кувшин своимзнамени­тым, пахнущим солнцем вином. Пили неспешно, по­долгу говорили тосты -за детей, что разлетелись по свету, за родительскую память, за то, чтобы мирбыл, чтобы кукуруза на полях родилась, чтобы солнцем на­ливался в садахвиноград.

-   Знаешь что, Ашот,ты мне как брат теперь, и я те­бе, как брату, забор подновлю. Видел я за домом:за­бор совсем упал. Тебе одному не справиться, а мне по­ка даёт Бог силы.

-   Заур, да я тебеза это... Мне без забора никак нельзя, куры соседские замучили, козы лезут. Ятебе за это целую бочку вина дам. Целую бочку. За камин хотел полбочки, а закамин с забором целую. Сам на бричку погружу, увезёшь.

-   Вино у тебя,конечно, знаменитое. Но целую боч­ку... Сам-то с чем останешься?

-   А у меня ещё однабочка есть. Тоже пятидесяти­литровая. Две у меня, одна к одной, сам выберешь.

Но вот уже изабор поставил Заур. Уже и дорожку к летней кухне выложил оставшимся от каминакирпи­чом - зачем Ашоту месить осенью грязь? Уже за по­следним ужином сидят двастарых вдовца. На столе знакомый кувшин, сыр сулугуни, тарелка с дымящей­сямамалыгой. Завтра с утра пораньше, до жары, Заур на бричке отправится по горнойдороге к себе в село. Хозяин не обидел гостя. Сам выкатил из подвала бо­чонок скрепко вбитой деревянной пробкой, сам по­грузил его на бричку:

-   С Богом, Заур.Пойдём, провожу тебя до края де­ревни.

Пошли. Лошадьпонуро потащилась в гору. Одолев подъём, пошла веселее, старики прибавили шаг.

-   Домой торопится,чувствует, что к дому. Нагос­тилась, - грустно сказал Заур.

-   Вон до того эвкалиптапровожу, там наша дерев­ня кончается, дальше езжай один... - также грустнопроизнёс Ашот.

И тут случиласьна дороге глубокая ложбинка. Ко­лесо брички нырнуло в неё, как-то беспомощнописк­нуло и - соскочило. Бричка завалилась набок, сполз набок и бочонок, аиспуганная лошадь стала озирать­ся назад, вертя головой и заметно нервничая.Броси­лись к колесу, заохали. Заур стал обзывать лошадь, а той и самой не врадость дорожное приключение, до­мой шла, да вот остановилась. Решили, чтобылегче было надеть колесо, снять с брички тяжёлый бочонок с вином. И только тути увидели. И - обомлели...

От удара пробкаиз бочонка вылетела, и под брич­кой щедро разлилась большой красной лужей знаме­нитаяАшотова «Изабелла»! Кинулись к бочонку - пустой лежит, неинтересный.

-   Давай, брат,колесо исправлять, мне ведь домой надо... - первым нарушил молчание Заур.

-   Знаешь что, тыпока тут посиди, а я домой сбегаю за лопатой, да и молоток нужен, как безмолотка ко­лесо насадишь? Я пойду, я быстро. - Ашот медленно поднялся и зашаркална старческих ногах по горной дороге вниз.

Долго его небыло. Когда Заур увидел Ашота, тот шёл как-то странно, будто кланялся, то идело вы­прямлялся, потом опять кланялся. Заур вглядывался в далёкую пока ещёфигуру друга и ничего не понимал. А когда понял... А когда понял, ощутил вгорле мгно­венно подкативший ком. Ашот катил бочку!

Заур поспешилнавстречу. Ашот разогнул затёк­шую спину, выпрямился:

-   Вот, бери. Онаточно такая же, как и эта, и вино в ней такое же...

-   Что ты, брат, чтоты! Зачем мне твоя бочка с ви­ном. Мы ведь так не договаривались. Она твоя. Амоя... Кто же виноват, что всё так получилось.

Ашот сел натраву, потное лицо его было измучено, глаза слезились:

-   Ты забыл, что ли,брат, наши законы? - спросил он строгим голосом. - Ведь ты ещё у меня в гостях.Там за эвкалиптом только кончается наша деревня. Значит, ты ещё мой гость. Какмогу я отправить гостя домой без обещанного? Бери. Твоя это бочка, по пра­вутвоя.

Заур молчал. Онне забыл законы. Он знал, что бес­полезно сейчас спорить с Ашотом, какбесполезно бы­ло бы спорить с ним, если бы оказался он на Ашотовом месте. Онинемного покряхтели и надели на ось соскочившее колесо. Заур сам подкатил бочкук брич­ке, сам осторожно поставил её на место прежней.

-  Иди,Ашот, намучился ты со мной.

-   Нет уж, - Ашотгрустно улыбнулся, - я тебя до эвкалипта провожу, до края нашей деревни. Покаты мой гость, я за тебя отвечаю, и за бричку твою, и за ло­шадь, и за вино...

Они побрели всторону эвкалипта. Идти было сов­сем недалеко, метров триста, не больше.

...Дрова в каминетрещат. Большой глиняный кув­шин стоит на камине, грациозно выгнув гладкую,блестящую ручку. Смотрю на него под впечатлением только услышанного рассказа.Ашот перехватывает взгляд и понимает его по-своему:

-   Вотвидишь, не могу тебя теперь вином угостить. Нет вина, пустой кувшин. Но ничего,даст Бог вино­град на следующий год, будет вино. Ты приезжай, ты обязательноприезжай.

Как он тамтеперь, мой старый хозяин Ашот? На­верное, в эту новогоднюю ночь сидит он возленатоп­ленного камина один, в кресле-качалке, укутавшись пледом, стучит кочергойпо раскрасневшимся полень­ям. Наверное, он посматривает на часы, боясь пропус­титьответственный момент соединения двух стрелок в одну, а рядом на камине стоиткрасивый кувшин. Пустой. Потому что законы гостеприимства во сто раз важнеепраздничных тостов.

А я знаю, чтосделаю. Я куплю для встречи Нового года не традиционное шампанское, а бутылкутёмно­красной «Изабеллы». Спрячу её до срока в холодиль­ник, а когда соберутсягости, достану её, ледяную, запотевшую, перелью вино в хрустальный графин ипоставлю, торжественно поставлю на новогодний стол.

-   Да,- скажу, - мы не будем стрелять в потолок шампанским. Мы осторожно нальём вбокалы терпкое рубиновое вино и будем пить его маленькими неспеш­ными глотками.

От мерцающих настоле свечей вино заискрится, впустит в себя счастливую кутерьму счастливойпраздничной ночи.

-  Откудатакое чудо? - спросят гости.

-   Мне подарил этовино один старый человек. Он вырастил виноград удивительного сорта, чтобы радо­ватьтех, кого любит. Правда, у этого вина особый, изысканный букет? Оно пахнетсолнцем, горами, мо­рем.

-   Да уж не сравнитьс покупным, - согласятся гос­ти. А мне станет весело.

ИЗ МОЛИТВ СОТКАННАЯ

Обвенчаться?Хорошо бы... Я сошью себе роскош­ное платье к этому дню. Сама смоделирую, самараскрою, сама отделаю с иголочки.

-   И будешь ловитьвосхищённые взгляды и светить­ся счастьем...

-   И буду ловитьвосхищённые взгляды и светиться счастьем...

Она любилапомечтать о венчании, а значит, о платье. Праздники очень украшают нашу жизнь.Так хочется праздников! Когда расписывались с мужем, такой моды не было -венчаться. И он некрещёным жил, да и она не знала, в какую сторону открываетсядверь в церкви. А когда всё-таки муж окрестился, к венчанию относились они, какк диковинке, без ко­торой всё-таки можно обойтись, двоих детей нажили, кудатеперь под венец? Но человек предполагает, а Бог располагает. Пришло время -встали под венец Дмит­рий и Светлана Рогулины, художник-модельер и на­ладчикшвейного оборудования.

-  Аплатье-то, платье?

- Пришлось надетьсамое простенькое, розовое, в мелкий цветочек, да и это у соседки одолжила. Об­венчалисьмы, вышли в садик, купили себе эскимо, едим и молчим. Вот такой получилсяпраздник. Всё не как думалось, а на душе тишина и покой. Благодать.

Я слушаю матушкуФотинию и думаю в который раз о неисповедимых тропинках Божьих, которыестелятся под наши ноги промыслительно, милостиво и мудро. Вот у Рогулиныхтоже...

Заболела младшаядочка Анюта. Закрылись у девоч­ки глазки, да так, что даже реснички спряталисьпод загноившимися веками. Забегали по врачам, бросились к дорогим препаратам -всё без пользы. Девочке ста­новилось хуже, врачи опасались самого страшного-слепоты. Маму с дочкой госпитализировали, девочке сделали надрезы, нозагноение только усиливалось. Горькие материнские слёзы в тишине больничной па­латы.Это тогда они были горькими, а теперь опреде­лён им другой термин —промыслительные. Этими горькими тогда слезами призвал Господь к себе дрог­нувшеев беде материнское сердце. Только скорби про­буждают нас от духовной спячки.Она стала молиться, просить Господа. Кто-то подсказал - надо бы причас­титьдевочку. Бросилась в Казанский храм к отцу Вале­рию Павлову. Батюшка пришёлсразу же. Покропил святой водичкой палату, помолился, причастил Анюту. Всю ночьпролежала Светлана на пружинной больнич­ной койке, боясь пошевелиться иразбудить впервые спокойно уснувшую дочку. А лишь солнце в окошко глянуло, нацыпочках подошла к детской кроватке. И -дрогнуло от радости сердце: один глазикслегка при­открылся, светлые реснички высвободились из-под тя­жести опухоли.Солнце ещё не добралось до зенита - открылся второй глазик! Анюта веселопоглядывала на маму. Слава Тебе, Господи!