*река Вльга или Итиль = река Волга.

========== Сорока ==========

— Ну что, все собрались? — дружинник с безобразным шрамом во всю щёку вышел на пригорок, за которым они останавливались на ночь, и взглянул в сторону деревни, как бишь её… Ладожье, кажется.

— Нет, вон ещё двое, конные, это хорошо, — ответил сотник, вглядываясь в приближающиеся фигуры.

— Погоди, это ж Радогор! Вот и повоюем теперь, а, сотник? — дружинник прищурился, пытаясь разглядеть второго. — А кто это с ним? Сын или брат? Мелкий какой-то…

— Детей у него нет, а Изяслав покрупнее будет, — Борич прикрыл глаза от солнца, присматриваясь. — Да чтоб мне медовухи больше не видать… Это жена его.

— Жена? А чего в сбруе вся?

— Как я у них гостил, Радогор шутил, будто она мечом владеет.

— И чего?

— Видать, не шутил…

— Сорока! И ты здесь? — воскликнул с улыбкой Радогор, подъезжая ближе. Немало битв они вместе прошли, немало вёрст плечом к плечу преодолели.

— А где мне ещё быть? Мне ж на роду написано в бою сдохнуть.

— Златояра, здравствуй! Вышла мужа проводить? — повернулся сотник к ней. Радогор на это только фыркнул недовольно.

— Прямо до поля боя и проведу, — улыбнулась она в ответ.

— Чего? Радогор, ты ополоумел от скуки в своей деревне что ли? — встрепенулся тот, что со шрамом. — Нет, нет, бабе в бою делать нечего!

Злата одарила его злобным взглядом, от чего у дружинника мурашки по спине побежали.

— А ты уговори её вернуться, — хмыкнул Радогор, потирая ушибленный бок, — посмотрим, как у тебя это выйдет.

Какой-то час назад Радогор ещё спокойно собирался в дорогу и не думал, что всё так обернётся. Забеспокоился он, только когда заметил, что Златояра слишком много еды в дорогу завернула. А когда она в варёную кожу оделась, оба своих топора к поясу подвязала да лук через плечо надела, всё вдруг ясно стало. Он ещё до этого удивлялся, отчего она так спокойно его отпустила? А тут вон что — и сама в бой собралась.

— Чего это ты удумала?

— С тобой иду, — как ни в чём не бывало, отвечала ему, продолжая всё необходимое в мешок складывать, — зря, что ли училась?

— Никуда ты не пойдёшь, даже думать забудь!

— А что ты сделаешь? Привяжешь меня? — вздёрнула подбородок дерзко.

— А это хорошая мысль… — шагнул он вперёд.

— Не смей! — опасливо отступила, по привычке положив руку на топор.

— Злата. Война не место для женщины!

— А где мне место? — злиться начала. — У печи? В постели? Ну? Где мне самое место?

— Лада…

— Что? Жена из меня плохая, сам знаешь. Так дай мне хоть где-то добру послужить! Убьют, так хоть за правое дело, а не из зависти или презрения.

— Прекрати, никто тебя не презирает, — потянулся, чтобы оружие забрать, да тут же получил локтем под рёбра. Злата отскочила от него, исподлобья взглянула, только что не зарычала, иначе на дикого волка походила бы.

— Я здесь одна не останусь, слышишь? Меня же эти квочки соседские заклюют! Это пока ты рядом они тихо сидят, а стоит мне одной со двора выйти, так каждый норовит пожалеть или в спину плюнуть, — её красивое лицо горечью вперемежку со злостью исказилось, на глазах слёзы непрошенные выступили. — Убогая! Такой они меня считают. А как уедешь, так и вовсе смеяться станут: «Муж решил, что на войне всё лучше, чем рядом с такой женой». Я такое терпеть не стану, даже не проси.

Провела кулаком по лицу, стирая слёзы. Радогор не в силах был это видеть, что угодно, только не слёзы любимой. Прижал её к груди порывисто, вздохнул тяжело, понимая, что не сможет отказать, как бы страшно не было, как бы больно сердце не сжималось от мысли, что её может вдруг не стать.

— Ты же понимаешь, что это не охота? Придётся ведь у людей жизни отнимать.

— А чем медвежья кровь от людской отличается?

«Надо же, запомнила…»

— Я не могу этого позволить, — нахмурился сотник. — Отродясь такого не бывало, чтоб женщина в войске билась. И не будет.

— Борич! Ну, какой прок от того, что я здесь останусь? Я могу биться! Смогу ведь полезной быть. Ты же сам говорил, что каждый меч на счету, так что плохого в том, что я плечом к плечу с другими выступлю? — в тяжёлом взгляде сотника мелькнуло сомнение. — Не веришь, так испытай меня! Могу хоть вот этого побить, — кивнула она на Сороку.

Тот усмехнулся, будто она глупость несусветную сказала. А Радогор, хоть и нехотя, но на её сторону встал:

— Она лучница хорошая — с детства охотой промышляла. Мечом и топором не хуже меня орудует, сам учил. Молодцев наших готовить помогала, — кивнул он в сторону парней, что уже радостно переговаривались, увидев своих наставников. Они не раз у Радогора спрашивали, пойдёт ли он с ними, да он только отмахивался, мол, не решил ещё — в войско идти или остаться деревню защищать.

— Нет у нас времени проверять, впереди ещё десяток деревень и сотня вёрст пути, — недовольно фыркнул Борич. И ведь правы, чтоб им пусто было, в такое время каждый меч, каждый лук перевесом в битве будет, тем более обученный. — Твоя взяла, Златояра, но запомни: никаких поблажек не жди — спать, жрать, даже срать будешь, как все. Работать и в дозоре стоять не меньше других, приказ какой нарушишь — накажу, как любого другого. Никакого нытья и отговорок слушать не стану. Ясно тебе?

— Ясно, — кивнула. Даже и не думала, что иначе будет.

— Сорока, проверь все ли готовы и выдвигаемся, время не ждёт.

Дружинник кивнул коротко, вскочил в седло и пустил коня рысью туда, где уже кое-как строились собранные в южных деревнях люди. Послышались окрики и команды поторопиться, вскоре вся колонна медленно двинулась вдоль дороги на северо-восток, к Новгороду.

Злата оглянулась вокруг: большей частью совсем молодые ребята, редко у кого на поясе висел меч, или хотя бы топор, не говоря уже про какой-никакой доспех или шлем. Рядом с ними даже её нагрудник из варёной кожи, железом проклёпанный, казался доспехом золочёным. Были и бывалые воины, с лицами щедро украшенными шрамами — эти уж были получше подготовлены. Всего не меньше пяти сотен, может и больше, по головам-то не пересчитать. Среди них верхом сновали с полдюжины дружинников, следили, чтоб никто не отставал, поторапливали.

Ладожские ребята рядом с ней весело переговаривались, мечтали прославленными витязями в деревню вернуться. Почти все они были едва ли старше её самой. Она уже отлично знала и по-своему любила каждого из них, будто появилась у неё вдруг дюжина братьев, они же отвечали ей уважением. Из всех них только один научился так же как она из седла на скаку стрелять. По правде сказать, Злата и сама только-только это осилила.

К её удовольствию, никто не стал обращать на неё внимания, каждый своими думами да разговорами занят был. Даже Радогор ехал молча, о чем-то своём раздумывая. Злата же ехала, любуясь широкими засеянными полями, подставляя лицо тёплому летнему солнышку. Отчего-то так легко на душе её было, будто печали все в Ладожье остались, не смогли за нею угнаться.

Они шли от одной деревни к другой, собирая все больше мужчин, готовых защищать родную землю. Их провожали родители, жены, дети. Кто-то с гордостью смотрел вслед уходящим вдаль воинам, другие слёзы утирали, некоторые и навзрыд плакали, не желая родных на войну отпускать. Злата старалась не думать, что мало кто из них восвояси вернётся, а может и сама она где-то на поле боя останется.

— Что грустная? Расхотелось уже на бой идти? — весело проговорил Сорока, останавливая коня около неё.

— Не расхотелось, — отвечала хмуро. Чем-то не нравился ей этот дружинник — наглый больно. Ещё и рваный шрам делал его лицо злым каким-то, а в глазах зелёных за весельем жестокость пряталась. Сразу видно, что не один год он с оружием в руках прожил. Кто знает, сколько на его счету жизней.

— И не страшно?

— От чего же?

— Столько мужиков и ты одна…