— А может их стоит вывести первыми? Варяги ведь верхом не воюют, растопчем копытами половину их войска, мечами добьём другую, — предложил один из молодых сотников.

— Ты, Гордей, с варягами бился когда-нибудь? — Борич недовольно смотрел на парня, которого сам же и привёл когда-то в дружину.

— Нет. А что в них такого? Чем они лучше хазар?

— Так против хазар без коня воевать — гиблое дело, а вот эти — другое дело. У них каждый со щитом бьётся. Пусти мы конницу вперёд, они сомкнут ряды в сплошную стену. Ни одна лошадь на неё не поскачет. И ты на всём ходу вылетишь из седла прямо на их копья.

Дружинник потупился, пристыженный.

— Конники выйдут, когда враг уже будет рассеян по полю или если побежит в город, тогда они не смогут их остановить. Дальше дело за малым.

***

Той ночью Злата так и не смогла уснуть. Даже ласка мужа не помогла ей избавиться от тревоги. Одна мысль, что эта ночь может оказаться последней в её жизни, всё нутро переворачивала. Так и пролежала до утра, бездумно вглядываясь в полог палатки, не в силах до конца понять, что же её тревожит. И, наконец, вышла в предрассветный туман. Большая часть лагеря была уже на ногах, но никто не осмеливался нарушить тишину этого утра. В воздухе витало напряжённое ожидание, кто-то спокойно ждал сигнала к бою, кто-то тихо молился Перуну у старого дуба.

— Ты не спала, — Радогор присел рядом с ней на бревно у давно догоревшего костра.

— Не хочется.

— Страшно?

— Не знаю, — она обвела взглядом воинов, что ходили вокруг, поправляя на себе доспехи, проверяя оружие. Задумалась ненадолго. — В тот раз… на княжьем дворе, когда Сорока вынудил меня драться. Я готова была убить его. Знала, что он свой, что та девочка — враг, а ничего поделать не могла, мне лишь хотелось его крови. В меня будто вселилось что-то. Я чувствовала, что могу и зубами ему глотку перегрызть. Да, я… боюсь. Боюсь, что чужая смерть мне слаще мёда станет. Боюсь того зверя, что живёт во мне. Что, если он завладеет мною, если я потеряю себя?

Радогор ничего не отвечал, задумчиво ворочая в руках головёшку из костра.

— Один старец однажды рассказал мне, — начал он после долгого молчания, — что наши предки некогда скрывали своё лицо перед боем, ибо древние боги учили, что все люди — равные, как братья. Пряча же лица, они верили, что обращаются зверьми, дикими, не знающими ни родства, ни совести, ни жалости. А после битвы снова людьми становились. Ты не будешь биться сегодня, — только хотела Злата возразить, он остановил её: — Закрой глаза.

Она замерла, не понимая, к чему он ведёт, но повиновалась. Радогор осторожно провёл пальцами по её векам от переносицы до самых висков, оставляя на коже черные следы сажи. Тонким концом обгоревшей ветки он вывел руну «сила» на её правой щеке, на левой очертил руну «треба». Когда он закончил, Злата взглянула на своё отражение в начищенной поверхности шлема и тогда поняла, что он хотел сказать. Её лицо стало похоже на волчью морду, руны же должны будут помочь в бою: «сила» даст мужества и твёрдости рукам, а «треба» заставит пожертвовать людской душою, чтобы дать волю зверю.

— Ты больше не моя нежная Злата, ты — воин князя новгородского, тот, кто стоит между лютым врагом и гибелью твоего народа. Взяв сталь в руки, ты отринешь всё человеческое. Не бойся своего зверя, он сохранит сегодня твою жизнь, — Радогор склонился и поцеловал её так сладко, что сердце сжалось. — Но если окажешься на той стороне, — прошептал он, глядя ей прямо в глаза, — подожди меня, я не задержусь. — Сказал так, и отправился собирать свою сотню. Им предстояло встать сегодня по правую руку от князя.

— Я тоже не смогу жить без тебя, — прошептала Злата, глядя ему вслед.

Рога взвыли над лагерем, созывая воинов на бой, что решит нынче десятки судеб. Каждый уже знал своё место на этом поле, каждый был полон решимости отстоять сегодня родную землю, даже если это будет стоить ему жизни.

Где-то вдали призывно забили барабаны, и из тумана понемногу начали выныривать копья врага. Руки, держащие лук вдруг жаром обдало, сердце в груди вторило барабанам.

— Лучники! — взревел Велегор, заскрипела тетива на грифах, лёгкий парок вырывался из груди невесомым облачком: «Началось…»

— Бей!

Стрелы тёмным облаком сорвались с тетивы и обрушились ливнем на варяжских воинов. Те не преминули ответить тем же. Не успела первая стрела найти свою цель, а Злата уж второй раз прицелилась и ждала лишь команды сотника.

— Бей! — раздалось совсем рядом, и рука привычно отпустила тетиву. В этот раз враг успел укрыться за щитами, но несколько стрел все же обагрились кровью.

Над строем новгородцев блеснул сталью княжий меч — и звенящая тишина этого утра огласилась боевым кличем четырёх тысяч воинов. Злате показалось, что в этой буре голосов она различила и голос Радогора.

— Бей! — стрелы снова взметнулись в небо, и снова послышались крики раненых.

На миг Злата перевела взгляд на войско князя и поняла, что не только враг сейчас теряет воинов. В груди начала закипать ярость. Неведомая сила потекла по жилам, ноги едва сами не понесли её туда, где жестокой сече вот-вот столкнутся десять тысяч воинов. В голове мелькнула сумасбродная мысль, что стоило пойти под команду Сороки, и не стоять теперь в стороне от битвы, наблюдая, как гибнут её братья по оружию.

В безумной сутолоке боя она заметила знакомый до боли блестящий шлем — Радогор. Он похож был сейчас на разъярённого медведя. С диким оскалом на лице он рубил наотмашь одного за другим, щиты и шлемы ломались под его ударами, кольчуга уже забрызгана была вражеской кровью, из щита торчали обломки стрел. Вот он добивает одного и уже атакует другого. Со спины к нему приближается ещё один. Сердце Златы застыло от страха.

«Он успеет обернуться, успеет…» — она хотела в это верить, но руки, помимо воли уже вскинули лук, стрела жаждой крови просвистела в воздухе.

— Не стрелять! — выкрикнул Велегор, готовый прямо здесь наказать того, кто нарушил его приказ, но замер в изумлении, увидев, что поражённый ею враг уже не дышит.

— Я знаю, что делаю, — спокойно ответила Злата, поймав на себе ещё и недовольный взгляд Радогора. Да, он не мог видеть её, скрытую под сенью деревьев, но точно знал, чья рука сейчас спасла его жизнь.

Забыв о приказе, Златояра снова натянула тетиву, целясь в центр варяжского войска, где великан Хальвард с немалым удовольствием рубил головы новгородцев. Тихий вскрик и шорох прошлогодней листвы заставили её обернуться.

— Сзади! — закричала она, выпуская стрелу в варяга с окровавленным топором, что взбирался к ним на холм. За его спиной между деревьев замелькали варяжские щиты.

— Мечи! — взревел Велегор, готовясь атаковать тех, кто подобрался к ним слишком близко.

Ярость в Злате вспыхнула с невиданной силой. Мгновенно перекинув лук через плечо, она сходу вогнала свой топорик в лицо первого же врага, что встал у неё на пути. Сердце забилось так быстро, будто готово было вырваться из груди. Что-то внутри продолжало сопротивляться, напоминая, что перед ней такие же люди, что каждый из них достоин жизни, не меньше, чем она сама. Но голос разума становился в ней всё тише. Она изгоняла его из своей головы, вырывая жизни из груди врагов.

«Они — не люди», — твердила она себе. Взмах, удар. Чужая кровь горячими каплями стекает по лицу.

«Не люди», — увернуться, отпрыгнуть, спрятаться за его щитом, обойти сзади. Топор с хрустом вгрызается в чей-то хребет.

«У них нет лица», — шаг, в сторону, разворот, удар в грудь, со всей силы. Следующий…

«Не люди», — в ушах лишь невнятный гул, будто вода шумит.

«Не люди, не люди! Убить!»

Сознание её затопилось слепой жаждой крови, чувство власти над чужими жизнями хмелем текло по телу, толкая всё дальше в гущу битвы. Дыхание с глухим рычанием вырывалось из груди, безумие плескалось в глазах, затмевая все разумные мысли. Весь мир вдруг сжался до крохотной капли крови, стекающей по острию топора.