Злата бы с радостью с ними подольше играла да беседовала, но у неё своих дел полно было. Ведь пятерых воинов для десятка мало, нужно было ещё стольких же выбрать. А выбирала она внимательно, наблюдала за младшими дружинниками, кто чего умеет, кто как бьётся. Искала тех, что в бою хитрым да изворотливым был, кто не только мечом владел, умелых выбирала. Каждый день допоздна с ними, то на площадке упражнялась, то в ближайшем лесу пропадала. Учила молодцев своих прятаться, ходить бесшумно, и сама понемногу училась — непростое это дело людей в бой вести, отвечать за жизнь каждого из них. Ребята ей тоже верностью да заботой отвечали. Ведь остались ещё те, кому не по нраву было, что их женщина ведёт. Кто-то противиться начинал, кто-то даже на саму Златояру недобро поглядывал, но им быстро кулаком да словом добрым объяснили, что десятника своего уважать следует.

Те, что с нею под Избором выжили, волей неволей для Златояры ближе других были, как старшие братья, и каждый особенный, по-своему. Вот на Добронрава глянешь — большой, сильный, лицом суров, а как увидит где кошку али щенка — тут же захочет приласкать животинку. Однажды Злата его полдня найти не могла, а он кошку с выводком котяток за теремом нашёл, и всё это время с ними возился — молока им раздобыл, местечко уютное на конюшне для них устроил. Одно слово — добрый нравом. Важин и Карин, как оказалось, родом из одной деревни, с детства вместе. И если первый был, словно веретено — всё ему было нужно, всё интересным и чудным казалось, словно ребёнок ко всему новому тянулся, то второй служил ему разумом, присматривал, как за дитятей. Случится Важину за какой девицей приударить, он же и не думал, что она уже чужой невестой быть может или отец у неё суровый. Так Карин его всякий раз выручал, останавливал вовремя, чтоб от неприятностей уберечь. Вот так вытащит из передряги, от драки спасёт, а потом долго ещё, как маленького, уму разуму учит — всё без толку. Через день-другой Важин снова за сердцем пойдёт и опять во что-нибудь вляпается. И сколько бы Карин на друга не сетовал, а никогда в беде не оставлял, всегда вовремя рядом оказывался. Марибор самым младшим из всех был, ему только восемнадцать исполнилось. Он выглядел худым да слабым — в детстве болел тяжко вот и не вырос — объяснял он всегда. Не зря ведь Марибором назвали — с самой смертью за свою душу боролся и победил. И даром, что невысокий да тощий, силы ему было не занимать, и никто, как он, ножи метать не умел, как бы ни старались.

Тихомир Злате всегда самым простым казался. Молчаливый, спокойный, его и незаметно было за весёлыми да шумными Важином и Марибором. Так было, пока он на площадку не выходил, тогда уж всем тесно становилось. Он бился мечом, без щита, чтобы всегда можно было выдернуть из-за пояса топорик или нож. И если другие в схватке переговаривались, подшучивали друг над другом, то Тихомир спокойно выходил в круг, выбивал дух из противника, кем бы он ни был, и так же молча возвращался на лавку, наблюдать за остальными. Златояра однажды вышла с ним на поединок, и поняла, кто в её отряде самый опасный. Его движения были четкими, выверенными до ноготка, и почти бесшумными. В семь движений он уложил её в пыль и приставил меч к горлу — проиграла. В тот раз она впервые увидела улыбку на его лице, самодовольную, но добрую. Он уважал её, хоть никогда не говорил об этом. И именно он всегда беспрекословно выполнял её приказы. Если кто другой мог поспорить, предложить другой путь, то Тихомир вопросов не задавал, сказано лежать в овраге без звука, будет лежать, сколько бы мокро, холодно или противно там ни было.

Только концу лета Златояра собрала себе полный десяток. Узнала каждого, доверие и почёт заслужила. Радогор на всё это с радостью смотрел, гордился, что его Лада такой сильной стала, не всем десятникам удаётся вокруг себя верных воинов собрать, таких, чтоб на любого положиться можно было, а она смогла. Ещё больше его тешило, что только он её настоящую знал, всю, до донышка. Только он видел, как она волновалась по началу. Шутка ли, десятью мужиками управлять? Только ему она показывала истинное лицо, только с ним могла стать обычной маленькой девочкой, слабой и уязвимой, свернуться калачиком у него под боком и мирно заснуть после долгого дня.

Сорока как-то пошутил, мол, опасно Злате с десятком мужиков по лесам-то шастать, но об этом Радогор не беспокоился. Он давно с её ребятами побеседовал и доходчиво объяснил, что их ждёт, если кто на неё позариться посмеет. Мало того, что сама Златояра такого смельчака целым не оставит, так ещё и Радогор добавит, а он милости казать не станет, коль кто его Ладу обидит. Тогда и парни молчать не стали — поведали, как Тихомир однажды подслушал случайно разговор троих дружинников, которые хотели поймать Злату по темноте, и «указать на её место», мол, «где ж то видано, чтоб баба десятником служила?» Нашли тех троих через неделю, у деревни вниз по течению Волхова, по частям нашли. Только в Новгороде об этом так никто и не узнал. Они любили её, все пятеро, как родную сестру почитали — та битва под Избором накрепко их связала.

Так понемногу и осень в свои права вступала. Златояра нежилась в лучах ласкового, ещё тёплого солнышка, потирая саднящие бока — так и не удалось ей до сих пор хоть раз Тихомира одолеть.

— Марибор, живее двигайся, — выкрикнула она, глядя, как тот раз за разом отскакивает от могучих ударов Добронрава. — Он же здоровый, как бык, медленный! Подсеки его под колено и добей! — С площадки донесся недовольный вскрик, и Добронрав рухнул в пыль. — Вот так! Пока он тебя не видит, перевес на твоей стороне.

Среди смеха и разговоров, Златояра вдруг различила испуганный детский крик и стрелой метнулась в сторону сада, её парни тут же последовали за нею. Под сенью пожелтевших уже яблонь Агния тщетно пыталась успокоить Ратибора, а тот голосил, видя, что Крижану скрутило от боли.

— Матушка! — Злата мигом оказалась около неё. — Что такое? Где больно?

— Пора… — всё, что успела молвить княгиня, прежде чем её снова болью пронзило.

— Агния, забери Ратибора отсюда. Важин, найди князя, живо!

— А что сказать-то?

— Что-что? Рожает княгиня! Марибор, отыщи повитуху. Карин, бери её и неси в баню.

— В которую?

— Да в княжью! Ну, чего встали-то, олухи? Бегом!

И получаса не прошло, а Злата весь терем на уши подняла. А к ночи на свет появилась маленькая княжна, хорошенькая, на мать очень похожая — такие же русые волосики, и глаза синие-синие, васильковые. И не было конца и края радости в тереме княжьем. Казалось, будто снова весна вперёд зимы наступила.

Однако Сорока был прав… Не долго Светозару пировать удалось. Уже по весне с юга тревожные слухи поползли — хазары. Прослышали, что варяги князя новгородского потрепали, и тоже решили поживиться, отомстить за давние обиды.

========== Славы ли ради? ==========

Небо, ясное и глубокое над головой, на юге было затянуто тяжёлыми грозовыми тучами. Казалось, будто огромные горы остриженной овечьей шерсти оживают и двигаются под дуновениями ветра, перекатываются, собираясь в тугие комки, а потом снова растрёпываются, расползаются в умелых пальцах пряхи. Давно она ни веретена, ни гребня ткацкого в руках не держала. Даже грустно немного от этого стало.

— Злата! — голос Радогора её из раздумий выдернул, и она теперь снова слышала вокруг себя гомон сотен голосов, плеск воды в реке, видела десятки легких ладей, что мерно плыли отдавшись на милость течению Вльги. А по обе стороны тянулись бескрайние хазарские степи.

— Что там? — спросила, поднимаясь на ноги.

— Смотри, — он указал вниз, где река плескалась о деревянный борт. Злата сначала увидела лишь отражение неба на блестящей глади, но вдруг в водяной толще мелькнула шипастая рыбья спина, за ней другая. А потом, совсем близко, мерно взмахивая хвостом проплыла огромная, в половину ладьи длиной рыбина, с таким же костяным хребтом. Злата онемела от удивления.