Сам же Сорока теперь бесцельно бродил между разрушенных обгоревших домов, рассказывая Тихомиру о том, как бывал в Тумен-Тархан однажды. Парень был для него лучшим спутником — он всегда слушал и не перебивал, не спорил.

На глаза им попался кто-то из младшей дружины. Парень тащил за руку перепуганную насмерть девушку, до синяков сжимая её хрупкое запястье. Она вырывалась, лепетала что-то на своём, видать умоляла смилостивиться и отпустить. Парень был глух к её мольбам, слезы на миловидном личике его тоже не трогали.

— Ты воеводу не слышал? — окликнул его Сорока. — Велено девок местных не трогать!

Он врал безбожно, но от мысли, что над девочкой надругаться вздумали, в нём снова просыпался зверь. Только теперь он и своих убивать готов был.

— Не слышал такого, — огрызнулся дружинник, и дёрнул девушку так, что она чуть не упала.

— Я сказал, пусти девочку, — зарычал десятник, едва сдерживаясь, чтоб не схватиться за меч. — Даже если Борич смолчал, я такого видеть не желаю.

— Так не смотри… — едко усмехнулся воин, да осёкся на полуслове — у его горла застыл нож Тихомира, даже Сорока не заметил, как он около парня оказался. Тот замер от страха, заглянул в холодные бездушные глаза Тихомира — понял, что этот долго думать и дерзость терпеть не станет. Рука его, будто сама разжалась, и девушка мигом бросилась наутек.

— И другим передай, узнаю кто девок насилует, буду резать без жалости. А коль так хочется, иди в порт, там продажных баб полно. И заплатить им не забудь!

Дружинник кивнул, опасливо поглядывая на Тихомира, и спешно скрылся за поворотом улицы.

— Вот же мерзость… — презрительно выплюнул ему вслед Сорока и повернул в другую сторону, направляясь туда, где его ребята дружно освобождали здешний христианский храм от всего ценного.

В Тумен-Тархан Борич задерживаться не хотел. Орудия ещё в первые дни сожгли на кострах погребальных, а значит, если каган и пришлет войско, чтобы отбить крепость, то им тяжко придётся. Но им незачем было удерживать город. Все добытое золото сгрузили на ромейские корабли. А через неделю, когда погода снова прояснилась и на севере пролива стали различимы берега Таврики, двинулись дальше.

Карша, никак не защищенная с моря, сдалась почти без боя. Ведь почти весь гарнизон города был отправлен на помощь в Тумен-Тархан, там же и остался. Новгородцы заняли недавно отстроенную крепость Боспор и стали думать, куда двигаться дальше.

Горожане, на диво, даже козней захватчикам не строили, им, будто и дела не было, кто городом правит, лишь бы жить не мешали. Были, правда, некоторые, кто пытался воспротивиться закрытию невольничьего рынка. Кто-то ещё пытался защитить от разграбления византийский храм, с этими не церемонились. Всем же, кто желал покинуть город позволили свободно уйти. А с этим родился и план, как дорогу дальше без боя разведать.

Комментарий к Тумен-Тархан

*Порок - камнемётное орудие. Эквивалент - катапульта.

Турмарх - должность в армии Византийской империи, командующий подразделением турма или мерос, численностью до 2500 солдат.

Мара - славянская богиня жатвы, смерти.

========== Сугдея ==========

Златояра недовольно ворчала под нос, то и дело поправляя на себе длинную серую хламиду — отвыкла по-женски одеваться, всё ей мешало. Сорока шагал рядом с ней, ведя в поводу пегую лошадку, гружёную нехитрым скарбом.

— Сама же вызвалась в разведку идти, вот и не сетуй теперь, жёнушка, — съёрничал десятник, хоть и самому неловко было без доспеха да с парой ножей всего.

Два дня назад они двинулись вслед за теми, кто бежал из Карши, а чтоб внимания не привлекать, оделись простыми крестьянами. То, что русичи, никого не удивляло — в Таврике многие народы дом для себя нашли, никто не мешал им здесь селиться, лишь бы налоги платили. Поодаль от них плёлся Тихомир, пряча лицо в широком капюшоне лёгкого плаща — погода сменилась и солнце снова тиранило жарой. Ещё дальше, почти в конце вереницы беженцев, что неспешно тянулась вдоль дороги, Марибор уже заигрывал с какой-то красивой девочкой.

Злата не стала отвечать Сороке, все мысли её занимал город, что лежал впереди, хламида, которая постоянно мешала идти, путаясь в ногах, и Радогор. Всё время, что провели они в Карше, она продолжала от него бегать. Понимала давно, что злиться-то не на что, ведь и правда провинилась тогда в степной деревеньке, да упрямство ей покоя не давало. А тут ещё и слабину дала. Когда они вслед за беженцами собирались, наставления Борича выслушали, она хотела уже двигаться в путь, как Радогор вдруг поймал её за руку и в объятья притянул. Поцеловал так сладко, что сердце затрепетало, вот она и не сдержалась, ответила, забыла на миг, что в обиде на него. А как опомнилась, зыркнула злобно исподлобья, Радогор на то лишь усмехнулся.

— Ты — моя, не забывай об этом, — шепнул ей на ухо и выпустил из рук.

И Злате возразить бы, да ведь выдала уже себя, не сумела чувства скрыть. Вот от этого теперь и злилась на себя пуще прежнего.

Вскоре они миновали Кафу* — известный некогда порт, теперь же больше похожий на большую деревню. Сюда и поныне приходили корабли из дальних стран, да надолго не задерживались, продолжая свой путь на восток, в Каршу, или на запад, в Херсон. Целью же разведки для новгородцев была Сугдея — поистине прекрасный процветающий город. Ворота его сейчас были распахнуты, принимая людей, бежавших от жестокости варваров, пришедших с севера. Стража у огромных железных створок пристально рассматривала каждого, кто проходил мимо них. Некоторых останавливали, начинали спрашивать, кто таков, откуда — лазутчиков искали. На Златояру с Сорокой и внимания не обратили, сразу же видно — крестьянин жену свою от опасности в надёжный город привёл. Тихомир плотником назвался, сетовал, что русы всю его семью вырезали, проклинал их на чём свет. Марибор наврал, будто приехал, чтобы в местном храме жениться. А потом так нежно ту девицу, что с начала пути охаживал, к себе прижал, стражникам только и оставалось, что счастья молодым пожелать. Так незаметно все четверо оказались внутри городских стен и тут же направились туда, где больше всего о городе узнать можно — на рынок.

Злате и прикидываться не надо было, словно дитя с удивлением головой по сторонам крутила — ярмарки в Новгороде ни в какое сравнение с этим рынком не шли. Повсюду сновали десятки, нет, сотни людей. Одни были белокожими, как варяги, другие смуглыми, лицом на хазар походили, да говорили иначе, третьи и вовсе цветом кожи, как хлеб подгоревший были, только ладони розовые да зубы белые. И все болтали без умолку на языках, коим Злата и названия не знала. В нос то и дело врывались десятки запахов, то рыбой несло, то фруктами странными пахло, то травы душистые к себе манили.

Сорока шёл с нею рядом уверенно, будто каждый день на том рынке бывал. Злате пояснял что-то, вместе с нею меха да ткани рассматривал, примерял к ней, будто новое платье для любимой жены пошить хотел. Драгоценности искусные предлагал, торговался с купцами, даже купил одно очелье, самоцветами да нитями жемчужными унизанное, для Агнии. Златояра удивилась, мол, в Карше дюжина сундуков с такими побрякушками стоит, возьми, что нравится, никто же слова не скажет. Да десятнику не хотелось любимой краденное дарить, тем более убор свадебный. Вроде простым мужиком выглядел, а сам всё прислушивался, да присматривался — что про архонта местного говорят, как стража городская вооружена, что люди про захватчиков северных слышали.

Ближе к полудню присели они на скамью у фонтана на рыночной площади, перекусить да поразмыслить. Для Златы Сорока купил пару странного вида раков, сказал, крабами называются. Она сначала с опаской смотрела на их красные панцири размером с ладонь, а потом распробовала нежное сочное мясо и ещё попросила. Сам же Сорока от души наелся ракушек каких-то. Прям на тарелке вскрывал их, поливал соком кислющего жёлтого фрукта, лимон называется, и выпивал склизкое мясо. Злата одну попробовала и тут же скривилась — мерзкое такое. А Сорока ел и причмокивал, говорил, больше нигде таких вкусных не найти.