Во время этих операций многие члены «Иргуна» убиты или ранены, и часть еврейской общины, в основном молодежь, восхищена отважными бойцами, которые, рискуя жизнью, сражаются против иностранного господства. Однако большинство населения настроено против террора. Для руководителей «Еврейского агентства» насилие является лишь политическим оружием, к которому можно прибегнуть только в регламентированных политических и моральных рамках. «Иргун» же превысил допустимые пределы, сопровождая свою борьбу против англичан ограблениями банков и убийствами «предателей» и «стукачей».

Возрастала опасность возникновения братоубийственной войны между диссидентами — «Иргун», с одной стороны, и «Лехи» и «Хагана», с другой. В октябре 1944 года Бегин встречается с Моше Снэ, руководителем национального штаба «Хаганы», приближенным Бен-Гуриона. По словам Снэ, Бегин несколько раз повторил, что «после смерти Жаботинского мы видим в лице Бен-Гуриона единственного человека, который сможет руководить политической борьбой сионизма. Мы готовы поступить в его распоряжение, но только после того, как Бен-Гурион станет во главе комитета национального освобождения или возглавит еврейское временное правительство, начав войну против правительства [британского]». Бегин говорит о войне, Снэ — о политических мотивах и требует, чтобы «Иргун» прекратил террористические акты хотя бы временно. Однако беседа приобретает характер диалога двух глухих, как это было при встрече Бегина с Элияху Голомбом, официальным главой «Хаганы». Не сумев убедить Бегина положить конец терроризму, Голомб в конце разговора заявляет, что «Хагана» будет наносить удары «Иргуну» до тех пор, пока последний не прекратит террор. По словам Бегина, Голомб сказал: «Мы встретим вас внутри и вышвырнем вон!». В это самое время у некоторых членов «Хаганы» уже был в руках готовый план действий против «Иргуна». В момент, когда напряжение достигло своего апогея, происходит убийство в Каире, которое и спровоцировало развязывание боевых действий против террористических групп.

В ноябре 1944 года после пятилетнего отсутствия Вейцман готовится вернуться в Палестину. Прежде чем покинуть Лондон, он в последний раз беседует с Черчиллем, который советует ему поехать в Каир и встретиться там с лордом Мойном, министром, постоянно проживающим на Среднем Востоке. «За два года он сильно изменился и приобрел политическую зрелость», — подчеркивает британский премьер. Однако через два дня после этого разговора и за несколько дней до приезда Вейцмана лорд Мойн был убит двумя членами «Лехи», которые специально для этого прибыли в Каир. Вейцман в ужасе. В письме к Черчиллю он выражает «свое глубокое возмущение и ужас», а также заявляет, что «такого рода политические убийства особенно отвратительны». Бен-Гурион не выражает соболезнований, но решает жестоко наказать за неповиновение.

Нельзя сказать, что Бен-Гурион, самый радикально настроенный лидер социалистов, был именно тем, кто возглавил кампанию против диссидентов. Он занял характерную для себя позицию: он верит в справедливость борьбы за фундаментальные права евреев, которые определены декларацией Бальфура. По его мнению, применение оружия является законным только для противостояния попыткам англичан воспрепятствовать осуществлению этих прав. Но антибританский терроризм он расценивает как удар в спину союзника.

В таких условиях началась операция под невинным названием «Сезон», о которой хотелось бы забыть… «Сезоном охоты» называют ее те, кто помнит… охоты на людей. Воспользовавшись эмоциональным накалом, вызванным убийством лорда Мойна, Бен-Гурион убеждает Исполнительный комитет принять далеко идущее решение:

Эта резолюция вызывает резкое недовольство, но Бен-Гурион не отступает. Он решается на сотрудничество с англичанами в борьбе против «Иргуна» и заявляет в ноябре 1944 года: «Мы столкнулись с альтернативой: или терроризм, или политическая борьба; террористические организации или организованная еврейская община. Если бы выбираем политическую борьбу… то должны восстать и принять соответствующие меры против терроризма и осуществляющих его организаций. Пора перейти от слов к делу».

Это заявление служит началом второй части операции «Сезон», во время которой по всей стране захватывали членов «Иргуна», отводили для допросов в стоящие отдельно дома или киббуцы, в некоторых случаях били и отбирали деньги. Поименный список задержанных передавался британской полиции, а иногда члены «Хаганы» напрямую сдавали их англичанам. Эта кампания легко могла перерасти в братоубийственную войну, но «Иргун» нашел в себе силы проявить умеренность: «Вы не должны поднимать руку или оружие на молодых евреев, — приказал Менахем Бегин лидерам террористической организации. — Они не заслуживают порицания. Это наши братья. Их обманули, ввели в заблуждение… Между братьями не должно быть войны». И ее не было.

Операция «Сезон» продолжается до марта 1945 года и в короткие сроки достигает своей цели: до конца войны не было ни одного теракта «Иргуна» (в результате соглашения, заключенного с «Хаганой», «Лехи» приостановила свои действия и в период проведения операции «Сезон» членов ее никто не трогал). Однако организация не была уничтожена и Менахему Бегину удалось избежать ареста. В ближайшем будущем Бен-Гурион выиграл сражение, хотя завоеванная им победа была горькой. После себя она оставила раны, которым никогда не суждено зарубцеваться. Слепая ненависть разделила еврейскую общину на два лагеря.

8 мая 1945 года Бен-Гурион идет по пустынным улицам послевоенного Лондона. Он смотрит на толпу оживленных людей, которые с радостью празднуют поражение нацистской Германии. Этим же вечером он записывает в своем дневнике одну-единственную фразу: «День победы. Грустно, очень грустно». За шесть лет войны еврейский народ потерял шесть миллионов жизней, и для него этот день не был победным. Вот почему, когда весь свободный мир ликует, у Бен-Гуриона начинается глубокая депрессия. Он знает, что борьба только начинается и решающий этап еще впереди.

Приехав в Лондон, он узнает об обнадеживающих переговорах Рузвельта с Вайсом, который узнал, что на Ялтинской конференции трое Великих решили отдать Палестину евреям и разрешить иммигрантам въезд в страну. Он также знает, что президент США имел с Ибн Саудом беседу, которая не оправдала его ожиданий. В самом деле, отношение Рузвельта к палестинскому вопросу проявляется удивительно двойственно. С одной стороны, он делает просионистские заявления еврейским лидерам, с другой — щедро раздает противоречивые обещания главам арабских государств. После Ялтинской конференции он действительно встречался с Ибн Саудом и, возможно, их беседа приняла несколько иной оборот, чем тот, о котором он поведал Вайсу. Более того, по возвращении в Вашингтон он заявил 1 марта: «За пять минут беседы с Ибн Саудом я узнал о мусульманской и еврейской проблеме больше, чем мог бы узнать из двух-трех дюжин заметок».

Через несколько дней он отправил Ибн Сауду секретное послание, в котором сообщил: «Как глава Исполнительного комитета данного учреждения, я не предприму никаких враждебных действий по отношению к арабскому народу». Впоследствии большинство международных обозревателей сойдутся в мнении, что, если бы Рузвельт довел свой мандат до конца, то государства Израиль никогда бы не было. Со своей стороны, Черчилль, на которого сионисты возлагали большие надежды, без всяких объяснений отменил назначенную ранее встречу с Вейцманом. Президент Сионистской организации не мог знать, что разработанный британским правительством секретный план разделения страны был похоронен. Таким образом, положение сионизма в последние недели войны было далеко не лучшим.