Я в точности выполнил его требование и чуть было не получил по пальцам, потому что после третьего удара Оружейник вдруг повторил все мои действия на той же самой скорости. Я был вынужден защищаться, но вышло это у меня не очень-то ловко – правая рука совсем не слушалась.

–Теперь с левой, – предложил учитель боя. Я вздохнул с облегчением и проделал то, что от меня требовалось гораздо свободнее и легче.

–Так и оставим все, – кивнул Оружейник. –Тебе нужно научиться держать равновесие, независимо от того, на чем ты стоишь. Завтра мы займемся этим в саду, будешь лазить по деревьям. Только не приходи слишком рано, с восхода до девяти утра я принадлежу детям, – не переставая говорить, Оружейник вновь провел показанную ранее связку, добавив один непринужденный удар, которым выбил бакен у меня из рук.

–Подними, – велел он. Я нагнулся и получил болезненный удар по спине. –Будь на чеку.

Я обижено подскочил, сжав оружие. Последний удар Оружейника обидел меня, ведь никто же не предупреждал, что у нас уже поединок.

–Никто и никогда не предупредит тебя об опасности, – глядя, как я сжимаю рукоять, усмехнулся Оружейник. –Расслабь пальцы, любая скованность препятствует действию.

Демоны, – подумал я внезапно, глянув на выбранный мною меч, – человек, который учился им, был левшой, вот почему я его взял! Все было в нем, в этом относительно молодом оружии. Оно запоминало, оно копило, впитывало в себя знания своего владельца и теперь щедро делилось со мной тем, чем владело.

–Попробуем еще раз? – едва заметно улыбнувшись, спросил я. –Не жалей меня, я не стеклянный.

Оружейник теперь все больше молчал, изучая меня. Он добавлял удары, менял темп движения и качал головой.

–Тебе нужно заниматься телом, как только к нему вернется гибкость и сила, техника станет гораздо лучше, – сказал он, в очередной раз лишив меня меча. – Думаю, на сегодня хватит…

–Еще немного, – попросил я и он снова отдал мне бакен.

Это затягивало и завораживало – нефизическое чувство, которое давалось мне с такой легкостью. Безусловно, мое тело было не способно принять его, движения ему были незнакомы, но оружие одаривало меня инстинктом, давая подсказки всякий раз, когда Оружейник представлял мне что-то новое.

Это походило на транс. Мое внимание обострилось и казалось, я понял, как можно одновременно вести бой и замечать все вокруг. Ощущение было, что я осязаю мир совсем не глазами.

Заржала на дороге лошадь, зазвенела упряжь, одна из подков соскользнула с выпуклого камня на мостовой и клацнула громче других. Я не мог видеть лошади за домами.

Мимо снова прошла Тива, остановилась, ожидая, что мы попросим воды, но Оружейник был занят и она, расстроено вздохнув, ушла на кухню.

В тени дома прокралась большая, жирная серая крыса. Ее длинный голый хвост исчез за углом.

Подошла и села, облизываясь, рыжая сука, с ленцой почесала бок и высунула длинный язык, роняя на камни темные капли слюны.

Из-за угла вышел Мастер и встал, внимательно на нас поглядывая.

Оружейник поддел мою кисть своим излюбленным финтом. Я никак не мог понять смысла, оружие всякий раз вылетало с разных сторон, под разными углами и, прорвав мою защиту, больно ударяло по нерву, заставляя пальцы разжиматься. Я не знал, как парировать такую атаку. Меч не знал. Оружейник не раскрывал никому всех своих тайн.

–Все, с тебя на сегодня хватит. С меня, кстати, тоже. Впредь я не буду идти на поводу твоих желаний, ты не знаешь меры. Я сказал, что надо было остановиться четверть часа назад. Это еще что такое?!

Я утер лицо ладонью – посмотрел на кровь.

–Слабые сосуды…

–Ты еще не годишься для таких нагрузок, – Оружейник поднял упавший меч и унес его в Оружейную, я сел на крыльцо, щурясь, и внезапно почувствовал то, о чем говорил учитель боя. Щеки пылали, дыхание сбилось. Голова гудела и я подумал, что перегрелся на солнце. Спина, натруженная движением, гудела, а шрам ныл.

Оружейник наклонился надо мной и приподнял голову за подбородок, сунул мне в руку намоченное водой полотенце и потер мочку уха. Удивительно, но кровь текла совсем недолго – я запрокинул голову и она почти сразу остановилась.

–Ну все, – учитель боя потрепал меня по голове, – на сегодня все, у меня дела.

Я подскочил, часто закивав и смущенно отдал грязное полотенце. Утром Оружейник занят с детьми, а после полудня с Северным, вот что!

Я быстро сбежал из двора и, заглянув на кухню, напился чистой воды. Тива улыбалась, да и остальные кухарки смотрели на меня без прежней враждебности и тихо о чем-то хихикали.

Я некоторое время сидел в углу и снова наблюдал за Рене, которая приветливо мне помахала. Это было приятно, едва ощутимо, но отношение ко мне изменилось. Передохнув, я вспомнил про слепого гончара и вышел на улицу, чуть не задохнувшись от жара, наполнившего каменные улицы. Ладно, если поторопиться, то здесь недалеко, и потом можно отдохнуть у себя в комнате.

В лавку я ворвался чуть ли не бегом, с облегчением зажмурившись в ее приятном полумраке. Привыкнув в сумраку, огляделся. Искусство гончара завораживало. Тончайшие, изысканные глиняные формы дополнялись искуснейшей росписью. Местами простая, часто она приобретала характерную для роскоши яркость, но ничуть не выглядела вульгарно или безвкусно.

Здесь были не только расписанные вручную элементы посуды, но и горшки для цветов, утонченные статуэтки и картины. Картин было всего две, и изображали они природу. Одна картина казалась на первый взгляд бесцветной, выполненная водянистыми, размытыми красками, блеклыми, но с тем удивительно мягкими. На ней мрачнели, объятые туманом, дальние горы и вечерняя дымка размывала их очертания, искажая, придавая загадочность далеким пикам. Выше тумана горные кряжи врывались в хмурое небо и одну из вершин венчал огромный дракон, придавая пейзажу нереальность. Эта картина напомнила мне увиденное за перевалом Илень.

Второе полотно была полной противоположностью – колокольчик в траве, словно художник раздвинул руками ее стебли и пролил свет на это маленькое создание. Картина была проста и прелестна.

На горшках в основном изображалась растительные орнаменты, вода, зелень или плоды, но столь умело, что порой казалось, будто к горшку прилип кленовый листок, или из него выступает румяное яблоко.

–Ах, вот ты и пришел, – из темного проема, уводящего вглубь лавки, вышел хозяин. –Ту прохладнее, чем на улице, да?

–Точно, – согласился я.

–Мне повезло, что печь тоже находится на улице под навесом!

–Скажите, кто это рисует? – я указал на картину и, сообразив, что гончар слеп, добавил: – Росписи на керамике и эти картины.

–Тебе нравится? Она прекрасно рисует, моя дочь, правда? Когда я еще мог видеть, я уже знал, что она будет рисовать. Я леплю, а она рисует. Она мне очень помогает. Подожди.

Он поднял тонкий палец, давая мне понять, что сейчас вернется, и ушел обратно в дальнюю комнату. Когда гончар вернулся, за его спиной колыхнулась какая-то тень. Наверное, над косяком крепилось полотнище, закрывавшее проем.

В руках гончар держал чашу, которую сделал для меня, его дочь успела нанести под глазурь приятный синий и черный ромбический рисунок.

–Вот, – он протянул мне подарок, пристально глядя, будто ожидая каких-то эмоций. –Если нужно, можешь взять что хочешь.

–Я видел, как вы сделали эту чашу, – отказался я, – легко, у меня на глазах, и тем она ценнее того, что я могу взять.

Я повернулся к свету, разглядывая подарок, но внимание мое привлек каскад каштановых прямых волос, который колыхнулся за краем двери и исчез. Художница, дочь гончара была там. Она стояла, желая, чтобы ее не заметили, и, когда я опускал взгляд, тайком наблюдала за мной. Мне ужасно захотелось увидеть ее, но гончар уже повернулся, чтобы уйти.