Они поднялись на обочину дороги, курили молча, наблюдая, как загружают в машину напрочь окоченевший труп.

— Да, и вот еще что, — продолжил Пулков, — я сейчас в предместье Рабочее смотаюсь, прихвачу по дороге пару сосок в морг для опознания. Сдается мне, что та еще эта штучка и вечерком нам от нее сюрпризом повеет.

Костя выкинул сигарету, сплюнул и замолчал.

— Ладно, не томи паузой, выкладывай до конца, что нарыл.

— Ничего не нарыл, — вдруг обозлился Пулков. — Эксперт уже успел идейкой обрадовать. Сдается ему, милому, что во рту у этой бабы презерватив находится. Точно сказать не может — труп мерзлый и рот не открывается. Так что к вечеру можем получить серию, еще, так сказать, пару трупиков, которых списали уже на передозу. У них тоже презервативы во рту были. Если эксперт прав окажется, то кто-то мочит девочек-сосочек. Это уже не просто передоза — три трупа за неделю и у каждой во рту презерватив, в кармане двести рублей по сотке, ни сумочек, ни документов.

— Ладно тебе, — попытался успокоить Сафронов Костю, — чего раньше времени кипятишься?

— Закипятишься тут… — как-то устало махнул рукой Пулков. — Начальство поимеет во все дырки. Сам знаешь — такие убийства раскрыть очень сложно. А этот гад…

— А может гады? — перебил его Сафронов.

— Не-ет, Глеб. Гад он и есть гад. Полагаю, что один, сволочь, работает.

— А может одна?

— Может и одна, только вряд ли, — усмехнулся Костя, поняв, что его разыгрывают. — Ладно, вечер сегодня утра мудренее. До вечера.

Сафронов ехал в прокуратуру и размышлял. Из головы не выходили слова Кости о серии убийств. Он помнил те два тела, о которых говорил Пулков. Поднимали их вместе. По заключению СМЭ наркоманки скончались от передозировки героина и уголовные дела не возбуждались. Ни сумочек, ни документов, по двести рублей у каждой, по два чека, а про презервативы во рту он и вообще не знал.

«Да, похоже Пулков прав. Пока не готово заключение СМЭ по последнему трупу, необходимо еще раз ознакомиться с материалами двух предыдущих».

Солнце постепенно поднималось над соснами, все больше и больше захватывая строения между двумя сопками. Вот лучи коснулись административного здания, скользнули вниз и выросли на крыше клуба, одновременно прихватив и два спальных барака, пробежались по баньке, столовой и овощехранилищу и, наконец, осветили все другие строения сразу. Селение казалось вымершим, но, постепенно, стали появляться люди, которые исчезали в домиках, им на смену и вдобавок возникали другие, словно солнышко оживило все вокруг и жизнь закипела своим обычным порядком.

Не поселок и не деревня. Несколько гектаров земли, обнесенной вокруг сплошным высоким забором, называлось «Оздоровительный наркологический центр».

Название, исполненное большими деревянными буквами на дугообразной арке ворот, поначалу шокировало городских грибников, которые по этой дорожке заезжали в свои любимые места. Но сейчас дорога упиралась в огромные глухие ворота и объехать по-другому становилось невозможным.

В ущерб грибникам наркоцентр выигрывал сразу по двум позициям: о нем узнавали люди в городе, благодаря тем же грибникам, которые материли его несусветным образом, и получал он практически закрытую огромную грибную деляну.

Олег Степанович не подвел Мурашову, выполнил все ее требования и даже больше. Он не только нашел практически идеальное огромное место под наркоцентр, но и договорился с местной администрацией о долгосрочной аренде пахотных земель. И центр уже этой зимой имел свои овощи — картофель, морковь, капусту, свеклу, огурцы и помидоры. Не только имел, но и выгодно реализовал городу капусту. Картофель, имея условия для хранения, продавать в больших количествах не стал — придерживал до весны, когда он вырастет в цене неоднократно. Скотоводческая ферма — коровы, телята, свиньи, куры.

Ресторан и кафе Мурашовой теперь предлагали клиентам блюда не только из своих мяса, молока, яиц, овощей, но и фирменные из груздей и рыжиков, благо собрали их в конце лета достаточно.

Денег вложено немерено, пришлось купить пару стареньких, но рабочих тракторов, грузовой автомобиль ЗИЛ-130, микроавтобус, две лошади и другие орудия труда сельского труженика.

Ни пациентами, ни больными людей, находящихся здесь на лечении, Мурашова не называла. Слово лечение она тоже употреблять не любила, называя весь процесс оздоровлением с применением трудотерапии, психотерапии и непосредственно медикаментозного воздействия. Хотя последнее применялось в наркологическом смысле только в самом начале для снятия симптомов ломки и в процессе всего нахождения в Центре для лечения обычных соматических заболеваний, таких как банальная простуда, нарушения деятельности сердечно-сосудистой системы, желудочно-кишечного тракта, естественно, венерических недугов и других болезней, приобретенных воспитанницами ранее. Именно воспитанницами всегда называла Мурашова тех, кого поначалу лично отбирала для оздоровления в Центре.

«Мы должны воспитать и вернуть обществу, семье нового человека, человека, умеющего и желающего бороться с наркотической зависимостью. Ибо вылечить сию заразу пока невозможно, как бы там не говорили и не рекламировались известные Маршаки и другие клиники». Такую задачу ставила она перед Степаном Петровичем Караваевым, врачом-наркологом и руководителем Центра.

Много, очень много кандидатов рассматривала Мурашова на должность директора ООО «Оздоровительный наркологический центр», единственным учредителем которого и являлась лично. Просто хороший нарколог ее не устраивал, в необходимости человеческих, административных и управленческих способностей директора сомнений не возникало. И вдобавок — согласие на постоянное жительство в Центре.

Нашелся такой человек, Диана Сергеевна приняла его на работу, а про себя вздохнула: «Человек не без изъяна — на то он и Человек». Очень уж любил Караваев женщин, старался, как говориться, не пропускать ни одной, а тут сплошные женщины под началом, да не простые, а легкого поведения. Сказала ему прямо и просто, даже грубо: «Захочешь трахаться — трахайся, но без афиши и вреда делу. Залетит кто, причинишь вред оздоровительному процессу воспитанниц — яйца вырву. О жалобах вообще промолчу. А так, если с пользой и удовольствием, мешать не стану». Сказала, как отрубила, нагнав страху на доктора.

Воспитанницы жили, примерно, как в гостинице — одно и двуместные номера. Душ общий в каждом бараке, центральное отопление. Хотя бараком назвать эти здания звучало кощунственно, но здесь так привыкли. Зато банька была отменной и работала ежедневно.

Солнце осветило и Караваева, вышедшего на крыльцо своего личного небольшого коттеджа. Сегодня он вышел пораньше обычного — приезжала сама Мурашова и не одна: везла с собой первого воспитанника. И не ошибся.

Ворота распахнулись чуть заранее, впуская мурашовский джип и микроавтобус с воспитанником, захлопнулись наглухо, отрезав напрочь прошлую шальную жизнь первого мужского питомца.

Их набралось как раз пятнадцать, ровно по количеству оставшихся мест и Караваев предложил устроить что-то похожее на праздник. Вернее торжественный прием, но Мурашова не поддержала его и приказала доставлять каждого по одному — тихо и незаметно. Так, говорила она, будет спокойнее, не возникнет единой, необдуманной сплоченности от отсутствия акклиматизации и лидер проявится гораздо позже.

Мурашова вышла из машины, за ней следом выскочил и Олег Степанович. «Не была до холодов», — подумал Караваев, — «привезла зама по строительству, чтобы лично все проверил и доложил», — и вслух произнес радостно:

— Здравствуйте, здравствуйте, Диана Сергеевна, рады видеть вас в добром здравии.

— И докторам не кашлять, — с улыбкой ответила она.

— Как всегда?

Мурашова удивленно-вопросительно вздернула брови.

— Ну, я к тому, что пойдете сначала все смотреть, с воспитанницами общаться. А потом уж ко мне. На чай.

— Да нет, Степа, — она довольно ухмыльнулась, — сначала к тебе на чай-разговоры.