Организм брал свое - захотелось в туалет. Владимир с трудом распрямил затек-шие ноги. Пошел вначале, словно на ватных ногах. Вернулся через некоторое время с улицы, закрыл дверь на крючок, выпил сырой водицы и плюхнулся на диван, не раздева-ясь. Уснул сразу же, хоть и было уже раннее утро. Проспал до вечера.

  Может быть от голода, холода или от того, что выспался, но не было в глазах ра-нее присутствовавшей тупизны. Взгляд стал осмысленным и колючим, дерзким.

  Владимир встал и впервые осознанно осмотрелся дома. Тот же старенький диван-чик, который еще покупали его родители лет двадцать назад, пара обшарпанных табуре-ток и стол. Куда-то исчезла, испарилась стенка, холодильник... посуда.

  Да-а-а... долго он не был дома... Отец с матерью так и не дождались.

  Пятнадцать лет назад сел за изнасилование, отсидел свои отмеренные семь лет и вернулся. Очень скоро получил новый срок на восемь лет.

  Прошел Владимир Устинов все круги ада на зоне, где его сразу же опустили, но выжил, не сломался внутренне. Лишь стал неразговорчивым. А глаза становились иногда ледяными, в которые смотреть становилось страшно.

  Хоть и не трогали его зэки на втором сроке, как "женщину", но сидеть в положе-нии опущенного очень не сладко. Жизнь продолжалась, жить надо. Денег нет, работы нет...

  Владимир вышел во двор. Все тот же, но уже изрядно сгнивший и покосившийся местами заборчик вокруг участка в пять соток. Дом тоже обветшал и выглядел необжи-тым.

  Еще пять лет назад, когда умерли родители, приезжали к нему на зону какие-то люди, просили, уговаривали и даже пугали, чтобы подписал он документы на продажу дома и земельного участка. Отец с матерью приватизировали все и оставался он единст-венным наследником. Домик, конечно же, никого не интересовал, а вот земля... земля находилась в неплохом месте города и стоила не мало.

  Владимира мало сейчас интересовали покосившийся забор и сам дом, но он обра-тил внимание, что прошлогодней травы на участке не было. Значит кто-то использовал его землю, садил что-то на ней. Лишь земля на его участке выглядела незабытой.

  Надо бы протопить печь, нагреть дом, который, видимо, так и пустовал пять лет. Устинов нашел несколько старых брусков, досок, разломал их ногами - топора тоже не было.

  В калитку вошел мент или, как сейчас они назывались, полицейский.

  - Что - откинулся? Когда на учет ставать будешь?

  Владимир сжал кулаки до боли в пальцах, посмотрел на пришедшего своим ледя-ным взглядом.

  - Ты глазами-то не сверкай - не таких видали. Я твой участковый. Пришел попроведать освободившегося из мест лишения свободы.

  Владимир ничего не ответил. Собрал разломанные бруски и доски в охапку, во-шел в дом, перед носом у участкового закрыв дверь, и набросил крючок. Стал растапли-вать печь, слыша и усмехаясь про себя, как барабанит по двери и бранится полицейский.

  Он ничего не нарушил, мента в дом не звал, на учет ему ставать не надо - не ус-ловно-досрочно, по звонку откинулся. В течение трех дней обязан явиться за паспортом, а прошли только сутки. Так рассуждал Устинов.

  Он растопил печку, присел на табурет. Постепенно дом оживал, наполняясь теп-лом. Думать не хотелось - слишком много о чем надо было подумать.

  В дверь вновь постучали. Первая мысль была снова об участковом. Но прошло некоторое время, вряд ли он продолжал оставаться на крыльце. Да и стук был другой, не напористый. Владимир откинул крючок. На крыльце стояла соседка Татьяна, Устинов с трудом, но узнал ее.

  - Как ты изменился-то, Володя, - она немного помолчала. - В городе бы прошла - не узнала. - Татьяна вновь замешкалась ненадолго. - А я вижу - труба задымила... дай, думаю, схожу, узнаю: кто тут еще повадился. Вот... а это ты. Не ожидала тебя увидеть, честно не ожидала.

  Татьяна что-то еще хотела сказать, но не решилась, так и осталась стоять на крыльце, не зная, что делать дальше.

  - Проходи, раз пришла. Здравствуй соседка.

  Владимир отступил от двери, давая пройти в избу.

  - Ой, здравствуй, Володенька, здравствуй, - враз оживилась Татьяна. - А я с испу-гу-то и не поздоровалась даже.

  - Что - такой страшный пришел?

  - Не страшный... Это я ляпнула не то. - Она снова замешкалась. - И не с испугу вовсе, а...

  - Ладно, - перебил ее Владимир, - присаживайся, раз пришла.

  Татьяна присела на табурет, огляделась демонстративно по сторонам.

  - Я вот еще чего зашла, - она достала сигарету, прикурила, - не только посмотреть на тебя. Года три назад кто-то залез в твою избу - все сперли. Я вызывала участкового, писала заявление, но менты так ничего и не нашли. Посуду всю, топор, лопату я домой к себе унесла, а то бы и это сперли. Пойдем, Володя, поможешь принести все назад.

  Татьяна вздохнула, поднялась с табурета и пошла, не оглядываясь. Она понимала, как тяжело сейчас Владимиру. Вернулся домой, а дома ни отца с матерью, даже ложки с вилкой ни одной нет.

  - Вот, - указала она на несколько кулей в своих сенях, - это все твое. Как собрала тогда, так все и стоит. В этом куле посуда - неси аккуратно. В этих белье, тряпки кой-какие, одежда. Мебель, холодильник, телевизор, извини - не уберегла. Твоих я хоронила, просили они меня перед смертью сберечь дом, тебя встретить, рассказать все, как было. Расскажу, придет время, а сейчас неси. Потом придешь - в стайке там у меня лопаты, ви-лы, ведра, топоры...

  Владимир перенес все. За работой и настроение поднялось немного. По крайней мере глаза уже не смотрели холодной тоской.

  Вновь появилась Татьяна, уже вошла без стука и со своими сумками. Развязала один мешок, достала несколько тарелок, ложки, вилки, ножи. Из сумок вытащила продук-ты - нарезала, накрывала стол. И все молча.

  Владимир тоже молчал, ничего не спрашивал и не мешал Татьяне. Сидел на табу-рете и наблюдал.

  Время изменило и ее. Когда он последний раз видел Татьяну, ей было двадцать два года. Прошло пятнадцать лет. Кто она сейчас... муж, дети?.. Ничего этого Владимир не знал.

  - Садись, Володя, к столу, - она достала бутылку водки, налила четыре рюмки, на две положила по куску хлеба. - Помянем твоих.

  Выпили молча, не чокаясь. Татьяна сразу налила по второй.

  - А теперь за тебя, что ты вернулся. Твои никогда не верили, что ты насильник и убийца.

  - Не надо об этом, - оборвал ее Владимир, - не готов я к разговору сейчас.

  Он чокнулся рюмкой, опрокинул ее в рот, подождал, пока освободится другая, и разлил снова.

  - Давай лучше за тебя выпьем. Никого не осталось у меня на свете, - он грустно усмехнулся, - кроме тебя, соседка.

  Очень давно не пил водки Владимир. Три выпитые подряд рюмки немного ударили в голову. Очень давно не видел он женщин... Комок желания подступал, давил на горло... Татьяна встала.

  - Не бойся... не изнасилую, - прохрипел он.

  - И не получится, Володя... изнасиловать.

  Она практически одним движением скинула платье...

  Через минуту они вернулись со скрипящего дивана к столу. Изголодавшийся - он толком и не сумел ничего сделать.

  - Расскажи о себе, Татьяна, - попросил он.

  - А что рассказывать, Володенька? Особо и нечего. Была замужем, детей не роди-ла, родителей тоже схоронила. Одна я, совсем одна. Завтра, вот, вместе поедем - на одном кладбище лежат твои и мои. Покажу где. Ладно, наливай, чего сидишь?

  В ее глазах блеснули слезы. Татьяна встала, подошла к дивану, вытерла глаза сво-им платьем. Владимир обнял ее сзади... и вернулись они к столу уже через полчаса, вдо-воль насладившись друг другом.

  - А ты-то как, Володя, что делать будешь?

  - Не знаю, Таня, не знаю. Паспорт вначале получить надо, работу искать буду.

  - А с делом твоим что?

  - А что с делом? - Он усмехнулся. - Один раз я уже поискал правды - загремел на восемь лет.

  - Да-а-а, видно простому человеку и правды не видать, и не оправдаться даже. Но ведь та сучонка-то потом родила, якобы от тебя. Ты же можешь сейчас на экспертизу по-дать - явно не твой ребенок. Потом и раскрутиться все, как надо. Хоть судимость снимут, может и накажут кого.