По старой памяти Кузнецов ревниво относился к работе ленинградского комсомола, уделял ему много внимания, и я, работая в горкоме ВЛКСМ, имел возможность познакомиться с ним поближе и оценить его как партийного руководителя.

Несколько раз он приглашал к себе секретарей городского комитета комсомола. Однажды, это было осенью 1939 года, мы собрались, чтобы посоветоваться о кандидатуре второго секретаря горкома в связи с тем, что А. А. Маринов был направлен на политическую работу в армию (позднее стал помощником начальника Полиуправления Вооруженных Сил по комсомольской работе, избран членом бюро ЦК ВЛКСМ). Это был доверительный товарищеский разговор. Из него я понял, как внимательно следит городской комитет партии за нашей работой, зорко присматривается к каждому из нас. Алексей Александрович очень метко и ярко охарактеризовал каждого из возможных кандидатов — его достоинства и недостатки, прежде чем остановиться на одном из них.

Но особенно запечатлелось в моей памяти все, что было связано с моим назначением редактором «Смены» в сентябре 1940 года. К тому времени мне исполнилось тридцать лет и товарищи из горкома партии уже не раз затевали разговор: не пора ли, мол, тебе переходить на партийную работу. Однако это не выходило за рамки частных бесед.

Но вот однажды меня пригласил секретарь горкома партии А. Д. Вербицкий, ведавший подбором и расстановкой кадров, и предложил возглавить сектор, который занимался театрами, музеями и другими культурно-просветительными учреждениями. Я не долго думал и, посоветовавшись с товарищами из горкома ВЛКСМ, дал согласие.

В ожидании решения бюро горкома партии о моем новом назначении прошел почти весь сентябрь. Обычно такого рода кадровые вопросы решались быстро, но меня успокаивали тем, что задержка связана с отсутствием А. А. Кузнецова: без него утверждение нового ответственного работника в аппарат горкома считалось неудобным. Ждут его возвращения из отпуска в конце сентября.

И вот однажды, это было 28 или 29 сентября, прихожу я утром, как обычно, к первому секретарю обкома комсомола Г. К. Дмитриеву, а он вместо приветствия подает мне решение, подписанное всеми членами бюро обкома и горкома партии о моем назначении ответственным редактором «Смены».

Мы оба ничего не можем понять: ни с ним, ни со мной никто по этому поводу не разговаривал. Выясняем, как же было принято решение. Оказывается, приехал А. А. Кузнецов из отпуска, стал подписывать проекты постановлений, оставленные до его приезда, дошел до моего назначения, перечеркнул бумагу крест-накрест и тут же предложил подготовить проект об утверждении меня редактором «Смены». Не обошлось тут, разумеется, без вмешательства отдела пропаганды горкома. Товарищи А. И. Маханов и Н. Д. Шумилов имели, оказывается, на меня свои виды: редакцию «Смены» сильно лихорадило, ошибка следовала за ошибкой.

Так я, совершенно неожиданно для себя, стал журналистом. Ничего не оставалось делать, как приступить к новым, не знакомым для меня обязанностям. И все-таки я отважился позвонить по телефону А. А. Кузнецову. Сказал, что получил решение о новом назначении и прошу его принять меня. В довольно резком тоне Алексей Александрович ответил, что, дескать, нечего тут обсуждать, надо немедля приступать к работе, выполнять решение. «Я вовсе не намерен оспаривать его, — ответил я, — но просил бы, тем не менее, принять меня прежде, чем приступлю к работе». Резкий голос в трубке смягчился — встреча была назначена на следующий день вечером.

Итак, движимый прежде всего чувством внутреннего протеста— как же это так, даже не поговорили со мной! — я добился встречи с тем, кого считал инициатором столь крутого и неожиданного поворота в моей судьбе. Но о чем же я буду говорить, чего добиваться? Решение уже состоялось, и просто нелепо рассчитывать, что его будут пересматривать. Да и какие для этого мотивы? А с другой стороны: зачем мне отказываться от интересной, самостоятельной, перспективной, наконец, работы? Эта попытка будет выглядеть даже смешной. «Ты предстанешь перед Кузнецовым несерьезным, незрелым человеком, — говорил я себе, — да к тому же ты уже сказал ему по телефону, что готов приступить к работе. Что ж теперь делать: отказаться от встречи? Тоже несолидно!»

Вот какие мысли одолевали меня, когда я ехал к назначенному часу в Смольный. Поднялся на третий этаж, в крыло, где расположены кабинеты секретарей обкома и горкома партии. Время было нерабочее, знаменитые коридоры были безлюдны. И в приемной был только помощник. Меня тут же пригласили в обширный кабинет, где уже не раз приходилось бывать вместе с товарищами. Но сейчас я был один и вроде бы по личному вопросу. Разговор предстоял ответственный и серьезный.

Выйдя из-за стола и поздоровавшись со мной, Алексей Александрович легким движением руки предложил мне сесть в одно из кресел, стоявших перед столом. В другом уже сидел А. И. Маханов, секретарь горкома партии по пропаганде, вскоре после этого отозванный для работы в Москву заместителем начальника Управления пропаганды ЦК ВКП(б).

— Слушаю вас, товарищ Блатин… Что вы хотите? — начал Алексей Александрович.

— Хочу знать мотивы моего перемещения. Не исключено, — сказал я, — что когда-нибудь меня спросят: за какие провинности меня освободили от работы секретаря городского комитета комсомола и перевели в редакцию?

— Скажете, — сказал Алексей Александрович, — что вас туда направили Ленинградские областной и городской комитеты партии для укрепления редакционного коллектива. «Смена» в последнее время допускает серьезные промахи. Мы вам доверяем и рассчитываем на то, что вы в качестве редактора газеты оправдаете это доверие.

Мне, разумеется, ничего не оставалось, как поблагодарить за столь лестную оценку. Но я не упустил случая и попросил разрешения присутствовать на заседаниях секретариата и бюро городского комитета партии, дабы быть в курсе всех дел городской партийной организации, а также чтобы эта встреча не была последней, разумеется, с условием, что не буду злоупотреблять этим. Кузнецов перекинулся несколькими фразами с Махановым и сказал, что согласен удовлетворить мою просьбу. В заключение пожелал успеха и тепло распрощался.

Через несколько дней после этого в Таврическом дворце было назначено городское собрание партийного актива, где с докладом об итогах Пленума ЦК ВКП(б) выступал приехавший из Москвы А. А. Жданов. Перед началом, когда приглашенные в ложи президиума, стояли в вестибюле за трибунами, с антресолей, о чем-то разговаривая, спустились Жданов и Кузнецов. И вдруг Кузнецов остановился возле меня и представил Андрею Александровичу как нового редактора «Смены». Я понял, что разговор шел, в частности, обо мне.

Так состоялось мое журналистское крещение. И «крестным отцом» своим я считаю А. А. Кузнецова. У меня осталось о нем самое светлое воспоминание, как о добром и принципиальном партийном наставнике.

Вообще А. А. Кузнецов слыл за человека весьма строгого, резкого и крайне требовательного. Когда он кого-либо критиковал, голос звучал обличительно и страстно, слова вырывались хлесткие, сильные, порой испепеляющие. Но это ему прощали: знали, что он столь же требователен к самому себе, что он всего себя отдает работе, что он, наконец, справедлив и незлопамятен.

Позже, когда я стал редактором газеты и присутствовал на всех заседаниях бюро и секретариата городского комитета партии, которые неизменно вел Кузнецов, мне каждый раз доводилось слышать, как остро и нелицеприятно он критиковал товарищей при обсуждении вопросов партийной, хозяйственной и культурной жизни Ленинграда. Не только секретарей парткомов и райкомов, директоров предприятий и учреждений, но и более крупных хозяйственных руководителей, приезжавших из Москвы специально для того, чтобы присутствовать при рассмотрении интересующих их вопросов. К решениям Ленинградского горкома партии в столице относились с большим уважением, прислушивались к мнению А. А. Жданова и А. А. Кузнецова.

Организаторский талант Кузнецова в полную силу раскрылся в дни подготовки города к активной обороне. Бывало только и слышишь: Кузнецов распорядился… Кузнецов рекомендовал… Кузнецов побывал здесь, тут, там — на самых решающих участках, от которых зависела судьба города. Думалось, он вездесущ. Казалось, в его руках сосредоточены все нити общенародной борьбы. Впрочем, так оно и было! Только, разумеется, действовал он не в одиночку. За ним стояли бюро и аппарат городского комитета, многочисленный партийный актив.