Каждый год в канун Дня Победы сюда, к памятнику, собираются седые ветераны рабочего батальона, чтобы склонить головы перед памятью соратников, павших в боях за Родину.

Пятница 29 августа врезалась в мою память благодаря еще двум событиям. Одно из них касалось всех нас, ленинградцев, другое — только меня и моей семьи.

В этот день гитлеровские войска перерезали последнюю железную дорогу, соединяющую Ленинград со страной через Кириши — Хвойную — Пестово. Два эшелона, вышедшие из города рано утром, прорвались через станцию Мга, после чего она была захвачена противником. С этого фактически началась вражеская блокада города.

Эту прискорбную новость я услышал вечером, вернувшись в редакцию. Товарищи мои встревожены, хоть и стараются не подавать вида. Я рассказал о том, что увидел на Ижорском заводе. О высокой сознательности, организованности и самоотверженности рабочих. Вот она могучая, несокрушимая сила революционного класса! Победа или смерть! — это не красивые слова, не лозунг, который мы часто употребляем в газете, когда говорим о патриотизме ленинградцев. Это закон жизни и борьбы, священная клятва, нарушение которой немыслимо ни при каких, самых тяжелых обстоятельствах. Так думает, так чувствует и так действует весь рабочий Ленинград.

Настроение у меня было приподнятое, бодрое. Поэтому, наверное, мне тогда как-то особенно пришлись по душе стихи Александра Гитовича, в недавнем прошлом нашего комсомольского поэта, члена литературного объединения «Смены», напечатанные в тот день в газете «На защиту Ленинграда» под заголовком «Наше знамя боевое!»:

Недаром победами гордый своими
Он носит великого Ленина имя,
Недаром, одетый в приневский гранит,
Он память о Кирове нашем хранит,—
Мы грозное время бесстрашно встречаем,
Мы грозною клятвой ему отвечаем:
Нам, бьющимся насмерть с проклятым врагом,
Не быть под кровавым его сапогом!
Мы знаем, друзья, что победа за нами,
Над Смольным пылает священное знамя,
И вновь разобьет ненавистных врагов
Железная воля рабочих полков.

А теперь о событии семейном — о нем я узнал поздно вечером. После долгих ожиданий и медицинских просчетов появился на свет третий мой сын, которого мы с женой решили назвать Евгением. Мальчик родился крепкий, здоровый — весил четыре с половиной килограмма. Меня, как водится в таких случаях, поздравляли. Я был, разумеется, счастлив (хотя втайне сетовал, что не долгожданная дочка!). А на сердце скребли кошки — об эвакуации жены с ребенком в то время не могло быть и речи. Как-то удастся сохранить малыша в трудной обстановке? Когда Валя сможет встретиться со старшими сыновьями, которые тоже нуждаются в материнской заботе?

* * *

Последние два дня августа были до предела насыщены событиями. Каждое из них могло оказаться роковым. Прежде всего немецкие авангарды, наткнувшись на сопротивление под Колпином, стали обходить нашу укрепленную позицию и вышли на левый берег Невы у Ивановских порогов. Ширина реки в этом месте достигает шестисот метров, тем не менее небольшие вражеские отряды попытались с ходу форсировать Неву. К счастью, их вовремя заметили бойцы аэродромного обслуживания, оказавшиеся на правом берегу, и отогнали пулеметным и автоматным огнем. Нетрудно представить тяжесть последствий, если бы гитлеровцам удалось тогда создать плацдарм на правом берегу. Не добившись здесь успеха, а точнее — не имея для этого сил, фашистские войска устремились вверх по реке, к Шлиссельбургу.

На другом, левом, фланге гитлеровцы яростно пробивались к побережью Финского залива, намереваясь захватить морскую крепость Кронштадт и его форты. Это было бы равносильно гибели для Краснознаменного Балтийского флота. Впрочем, фашисты поторопились растрезвонить на весь мир, что русский флот попался, мол, в западню и вот-вот будет уничтожен, поскольку Таллин окружен, а единственный путь к Ленинграду по Финскому заливу заминирован.

Активно действуя на флангах, гитлеровское командование скапливало тем временем силы в центре фронта для решающего броска к городу через Лигово, Пулково и Колпино.

Воспользовались короткой передышкой и руководители ленинградской обороны. В последних числах августа в город прибыла комиссия ГКО. В состав ее входили заместитель председателя Совнаркома СССР А. Н. Косыгин, народный комиссар Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов, начальник артиллерии РККА генерал Н. Н. Воронов. Они разобрались в обстановке и вместе с К. Е. Ворошиловым, А. А. Ждановым, А. А. Кузнецовым и другими членами Военного совета тщательно обсудили, какие меры следует предпринять для защиты Ленинграда.

В результате их рекомендаций Государственный Комитет Обороны решил расформировать Северо-Западное направление и образовать Ленинградский фронт. Создано более четкое, и стройное управление войсками, защищавшими город. Соединения и части, действующие на колпино-павловском (слуцком) направлении, отныне объединялись в 55-ю армию, державшую оборону на левом крыле фронта — от Невы до Пулковских высот. А войска, отражавшие вражеские атаки на красносель-ско-гатчинском направлении, составили 42-ю армию. Было решено также отвести 23-ю армию, действовавшую на Карельском перешейке, на старую границу, где сохранились укрепления, построенные до военного конфликта с Финляндией.

Громадную помощь защитникам Ленинграда оказывал в это время Северо-Западный фронт. Еще в середине августа его армии, пополненные свежими дивизиями, нанесли удар по войскам группы армий «Север» под Старой Руссой. А с конца августа последовали еще более сильные атаки на участке между озерами Ильмень и Селигер. Это заставило гитлеровцев отвлечь туда значительные резервы, предназначенные для штурма Ленинграда.

В субботу 30 августа в редакции стало известно о приходе Краснознаменного Балтийского флота на свою исконную базу — в Кронштадт. Это была большая радость. Известно, какую важную роль сыграл Балтфлот, его революционные матросы, в 1919 году.

Но и потери при переходе оказались велики. Тральщиков не хватало. А те, что шли впереди эскадры и прокладывали кораблям дорогу через вражеские минные поля, не могли полностью предохранить их от опасности. К тому же появилось множество плавающих мин, которые артиллеристы не успевали расстреливать. Нередко моряки свешивались за борт и руками отводили от судна смертоносные плавучие бомбы. И все это происходило под непрерывными атаками пикирующих бомбардировщиков, под огнем береговых батарей справа и слева — с эстонского и финского берегов, под ударами торпедных катеров. Ночью эскадра вынуждена была стать на якорь. И все-таки корабли Краснознаменного Балтийского флота, умело маневрируя и отражая воздушные атаки, 29 августа завершили переход. Сто сорок два корабля достигли Кронштадта, а пятьдесят три затонули. При этом погибло свыше четырех тысяч человек.

Многие ленинградцы оплакивали в этот день друзей и знакомых. После того как Эстония стала советской, туда была направлена большая группа работников, чтобы помочь трудящимся республики наладить новую жизнь. В их числе был и мой друг Василий Иванов. Аспирант Электротехнического института инженеров сигнализации и связи, размещавшегося на Кировском проспекте, он продолжал вести активную комсомольскую работу, был избран секретарем институтского комитета, а затем членом бюро Петроградского райкома. Когда я перешел в городской комитет, Василий стал первым секретарем райкома. Это был человек большой культуры, очень деликатный и тактичный. Его доверчивая улыбка обезоруживала даже тех, кто очень хотел на него рассердиться. В 1940 году Василий Филиппович был направлен ЦК ВЛКСМ на руководящую комсомольскую работу в Таллин. И вот трагически оборвалась жизнь этого подававшего большие надежды, совсем еще молодого политического работника.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: