Письма произвели сильное впечатление. Потом мне задавали вопросы. Особенно беспокоило слушателей положение со снабжением Ленинграда продовольствием. Я рассказал об усилиях, которые осуществляются по решению Государственного Комитета Обороны. Страна делает все возможное, чтобы помочь ленинградцам. На восточном берегу Ладоги уже сосредоточены необходимые запасы продуктов. Принимаются меры, чтобы наладить регулярные перевозки грузов по озеру. Обратил внимание на трудности, с которыми они связаны. Только что стало известно о гибели почти целого каравана судов, перевозивших продовольствие для города в прошлую среду, 17 сентября. Девять фашистских бомбардировщиков напали на караван во время шторма. Тем не менее перевозки будут продолжаться до окончания навигации, а там будем прокладывать путь для доставки продуктов по льду озера. Уже сейчас ведется интенсивная подготовка. Придавая важнейшее значение этому делу, Военный совет фронта возложил на одного из своих членов адмирала И. С. Исакова руководство перевозками через Ладогу.

В конце беседы поднялся со своего места старый, убеленный сединой рабочий и, чуть-чуть волнуясь, попросил передать тем, кто меня прислал, — командованию фронтом и городскому комитету партии, что ленинградские железнодорожники целиком и полностью одобряют меры, принятые для отпора врагу, и готовы отдать жизнь, если она понадобится, на защиту Отечества и завоеваний революции. Остальные дружно поддержали его. Я заверил, что обязательно передам это товарищам в Смольном.

Уже по дороге домой, в трамвае, я прочел в «Ленинградской правде» письмо рабочего Пролетарского паровозоремонтного завода Ф. П. Муравьева, отца троих сыновей-воинов Советской Армии.

И мне представился автор письма таким же, как седовласый рабочий депо, который только что выступал в Красном уголке на вокзале.

Последующие три дня — 22, 23 и 24 сентября — были по-прежнему напряженными. Гитлеровцы предпринимали отчаянные попытки прорвать нашу оборону от Невы до Финского залива. Но кольцо советских войск обрело такую упругость, что его можно было только взломать, разрушить, а погнуть,' заставить податься назад было уже немыслимо. А для того, чтобы сломать, искрошить, силенок у гитлеровцев под Ленинградом уже не хватало. Так мы и прочтем спустя много лет в немецких документах: штаб группы армий «Север» вынужден был сообщить своему командованию — наличными силами продолжать наступление невозможно.

Это было 25 сентября. А в предшествующие дни гитлеровцы с отчаянием маньяков делали последние судорожные попытки прорвать линию обороны советских войск. Особенно ожесточенными по-прежнему были бои на правом крыле Пулковской позиции, у Финского Койрова. Здесь гитлеровцы пытались обойти Пулковские высоты, чтобы потом зайти в тыл нашим войскам. Наше командование задолго до этого разгадало замысел врага и сосредоточило здесь максимум сил. Сюда же были стянуты все резервы артиллерии. Только 22 сентября здесь было отбито четырнадцать атак и все — с большим уроном для противника. Наши артиллеристы стреляли по атакующим прямой наводкой, а пулеметчики — почти в упор. Горы трупов лежали неубранными несколько дней. И все-таки подгоняемые офицерами гитлеровцы упрямо лезли вперед.

Несколько раньше прекратились атаки врага на позиции 55-й армии, державшей оборону слева от Пулковских высот до Невы.

В то же время враг продолжал артиллерийские и воздушные налеты на городские кварталы. Не такие яростные, как 19 и 20 сентября, но достаточно чувствительные. Особенно досталось Гостиному двору. Он занимает целый квартал и представляет собой замкнутый четырехугольник, одна сторона которого выходит на Невский проспект. Сюда, во внутренний двор, во время воздушных тревог обычно направляли всех, кто оказывался поблизости; казалось, под охраной двухэтажного каменного барьера люди находятся в наибольшей безопасности. Так было и на этот раз, когда днем, в половине третьего, объявили очередную воздушную тревогу. И вдруг несколько крупных фугасных бомб угодили в центр укрытия. Шесть складских помещений внутри двора были разрушены до основания. Тысячи осколков разлетелись во все стороны. Стены Гостиного двора выдержали страшный удар, но взрывная волна в поисках выхода стала крушить все, что попадалось на пути: распахнула чугунные ворота и двери, исковеркала стальные перила и винтовые лестницы. А людей, что не успели припасть к земле, расплющила, изувечила: 98 убитых и 148 раненых — таковы трагические последствия очередного фашистского злодеяния.

Эти кошмарные подробности рассказал мне в тот вечер репортер «Смены» Вл. Светлов. Он оказался единственным журналистом, побывавшим на месте катастрофы. Говорил он медленно, тщательно подбирая слова. Рассказ его произвел на меня гнетущее впечатление. Беда приключилась действительно страшная — четверо суток извлекали людей из завалов.

Под впечатлением этого писал я в тот вечер передовую «Беспощадно уничтожать врага!». Статья получилась гневная. Под каждым словом готов подписаться и сегодня. Никогда не забуду, как и все, кто жил и работал в те дни в Ленинграде, злодеяний немецких фашистов и никогда не прощу им этого.

Четверг, 25 сентября, был вроде бы ничем не примечателен. Стояла, как все последние дни, солнечная погода. Город замер в тревожном ожидании налетов. Как и накануне, объявили несколько воздушных тревог. Ночью безмятежно светила луна, были видны сполохи далекого северного сияния… И только на другой день в штабе фронта пришли к окончательному выводу: немцы стали окапываться. Штурму Ленинграда пришел конец. Наступал новый, не менее трудный период в жизни ленинградцев — борьба за то, чтобы выстоять, преодолеть лишения, голод, болезни, которые повлекла за собой вражеская блокада. Предстояло накапливать силы, готовиться к разгрому врага под стенами города.

В первых числах октября, в семь ноль-ноль, как принято говорить у людей военных, на Фонтанке у Чернышева моста меня поджидал катер под флагом Военно-Морского Флота СССР. От редакции до набережной рукой подать, и я пришел к условленному времени, минута в минуту. Матрос, как и полагается во фронтовом городе, проверил мои документы, козырнул и помог спуститься на суденышко. Взревел мотор, и мы не спеша двинулись по гранитному коридору Фонтанки, одной из проток дельты Невы. Пересекли Невский проспект, улицы Белинского, Пестеля, Чайковского и вышли на простор Большой Невы у Летнего сада. Тут катер сделал поворот право руля и устремился вверх по течению.

Наш курс лежит на эсминец «Стройный» из отряда кораблей реки Невы — так официально называется это соединение, сыгравшее важную роль в дни вражеского штурма. В отряд входили два эскадренных миноносца, четыре канонерских лодки и двадцать пять малых судов.

Осенью 1941 года линия фронта проходила по прямой параллельно Неве, без смертоносных клиньев в сторону города. Это в значительной степени результат боевой работы кораблей Невского отряда, тесно взаимодействовавшего с частями 55-й армии, оборонявшими этот участок.

Фашисты были остановлены почти на пределе дальнобойности корабельных орудий. Стальная огненная завеса опускалась перед захватчиками всякий раз, когда они пытались продвинуться вперед, приблизиться к городу н невскому берегу.

«Стройный» занимал и отряде ключевое положение. Он был замыкающим в боевом порядке, протянувшемся без малого на три десятка километров — от Смольного до Ивановских порогов. Весь правый берег Пены контролировался нашими войсками, а левый — от устья р. Тосны до Ладоги — находился в руках врага. Впрочем, на днях наши войска у Невской Дубровки переправились на ту сторону и захватили небольшой плацдарм на левом берегу.