Шел разговор и о том, как в боевых условиях вести воспитательную работу.

— Ты даже не можешь представить себе, — говорил он (мы к тому времени перешли на «ты»), — какой разношерстный был коллектив, когда я принял корабль. Это было 26 июня. Людей прислали со всех судов понемножку, с бору по сосенке. Наряду с отличными матросами были и штрафники: в таких случаях командиры стараются избавиться от трудновоспитуемых. Я до этого командовал эсминцем «Яков Свердлов». Там действуют традиции, сильно развит коллективизм, чувство локтя товарища. А тут первое время — кто в лес, кто по дрова. И вот за два с половиной месяца притерлись друг к другу. Коллектив сложился! В мирных условиях на это потребовались бы годы. А все потому, что заболели ненавистью к врагу.

Я впервые услышал выражение «заболели ненавистью» и как-то не задержал на нем своего внимания. А вспомнил о нем лишь через год, когда В. Н. Иванов, побывав у А. А. Жданова, рассказал о беседе с ним. Андрей Александрович, как бы подводя итоги годовой борьбы ленинградцев, говорил о том, что каждое наше дело, каждое начинание следует расценивать с точки зрения ненависти к врагу, что нам порой недостает высокого накала в этом чувстве. И это, подчеркнул он, пробел в нашей воспитательной работе. Ненависть у советского человека, так же как характер, должна быть упорная, целеустремленная, деятельная. «Надо заболеть ненавистью!»— воскликнул он.

Ну, а как же быть с тем, рассуждали мы с Алексеем Никитичем, что ненависть всегда стояла в ряду таких низменных чувств, как жестокость, зависть, корыстолюбие и т. п.? Отвращение к этим уродливым свойствам впитано нами с молоком матери. Всячески клеймить и подавлять их в себе и товарищах учили нас в школе, в комсомоле, в семье. В духе непримиримости к ним формировала нас отечественная литература, самая гуманная в мире. Ну, нет! — отвечали мы сами себе, ненависть к классовым врагам, к иноземным поработителям, фашистам — вовсе не постыдное чувство. Больше того, оно благородно и священно! Почти сто лет назад Н. А. Некрасов в «Песне Еремушке» говорил о «ненависти правой», если речь идет об угнетателях, к которым нельзя питать иного чувства, как «необузданную дикую вражду». В. И. Ленин не раз указывал на то, что категории нравственности всегда носят классовый характер. В дни Великой Отечественной войны мы столкнулись с этой проблемой и увидели, насколько же прав был Владимир Ильич. Уничтожение каждого фашистского оккупанта мы рассматриваем как благое дело: если мы не убьем его, он убьет нас.

В редакцию я вернулся поздно вечером. Так произошло мое знакомство с героями полосы, которая в те дни готовилась к печати, а свет увидела несколько позже, 31 октября. Чтобы выпустить добротную газетную страницу, мало подготовить хорошие материалы. Нужно скомпоновать их так, чтоб полоса «смотрелась», привлекала читателя не только содержанием, но и внешним видом. Искусство верстки материалов — большое искусство, не каждый журналист им обладает. Здесь нужны не только политическое чутье и опыт, но и хороший вкус. Надо отдать должное Василисе — она обладала и тем, и другим, и третьим. Страница, посвященная морякам, удалась на славу.

В полосе представлены и интервью с командиром отряда В. Солоухиным, и статья А. Гордеева, и живые заметки краснофлотцев, и очерк самой Василисы. П. Белоусов нарисовал очень выразительные портреты секретаря комсомольского бюро Василия Герасименко и комсомольцев — старшины трюмных машинистов Семена Алышева, командиров торпедных катеров Валентина Полякова, Николая Хамова.

С Военно-Морским Флотом молодежь Ленинграда связывала долголетняя дружба. Многие адмиралы и капитаны всех рангов пришли на флот по комсомольским путевкам. Ленинский комсомол был заботливым шефом Военно-Морских Сил, а ленинградская организация была в этом деле запевалой. Когда корабли Балтийского флота базировались в Кронштадте, флотоводцы были частыми гостями ленинградской молодежи, охотно приезжали по нашему приглашению на заводы и в вузы, на районные и городские конференции, юношеские и детские праздники и гулянья и были всегда желанными гостями молодежи.

Впрочем, не только молодежи! Балтийский флот всегда был красой и гордостью Ленинграда, его любимцем и баловнем. В революционные праздники — 7 ноября и 1 Мая — корабли, расцвеченные огнями, стояли на Неве, и жители города приходили вечерком на набережную полюбоваться их стройными очертаниями. Мне посчастливилось впервые наблюдать это волнующее зрелище в 1918 году — в первую годовщину Октября, когда отец повел меня вечером к Троицкому мосту. Впрочем, иллюминации мы тогда еще не увидели. Время было тревожное. Городу угрожали интервенты.

На военных парадах шеренги матросов и курсантов военно-морских училищ, отличавшиеся безукоризненной выправкой, неизменно награждались аплодисментами. Не случайно ленинградцы проявляли повышенный интерес к фильмам «Депутат Балтики», «Мы из Кронштадта», к спектаклям «Разлом» Б. Лавренева и «Оптимистическая трагедия» Вс. Вишневского, зачитывались «Капитальным ремонтом» Л. Соболева и повестями А. Новикова-Прибоя. Наверное, у каждого из нас были воспоминания, связанные с флотом. Мне довелось еще школьником побывать в двадцатых годах в Кронштадте в составе команды шахматистов нашей школы. Уж не помню, победили мы или нет своих подшефных (игроки у нас были сильные!), но впечатление от встречи с моряками, ночевка в матросской казарме, присутствие на вечере самодеятельности, наконец, осмотр крепости запомнились навсегда.

Не забыть мне военно-морской парад на Неве и Кронштадтском рейде в 1939 году — в День Военно-Морского Флота. Десятки пароходов с гостями — передовиками ленинградских заводов и фабрик, принимая парад, проследовали вдоль вереницы кораблей и подводных лодок с экипажами, выстроенными на борту. Это было прекрасное зрелище.

Давняя дружба, связывавшая ленинградский комсомол с моряками, естественно, стала еще более крепкой в дни суровых испытаний. Помощником начальника политического управления Балтийского флота по комсомольской работе был член обкома ВЛКСМ Владимир Микац. Член бюро областного комитета Иван Савин, в недавнем прошлом секретарь Утор-гошского райкома, работал в политотделе Ленинградской военно-морской базы. Через них мы поддерживали постоянную связь с командирами и комиссарами кораблей, были в курсе всех событий на флоте.

Теперь, когда фашисты окончательно остановлены под Ленинградом, мы стали более хладнокровно и трезво оценивать военные события последнего времени. Боль за судьбу города стала менее острой. Зато с нарастающей тревогой все следили за тем, что происходит на Западном фронте, под Москвой.

В начале октября в сводках Совинформбюро появились новые направления вражеских ударов — тульское, можайское, клинское, калининское. Достаточно было взглянуть на карту, чтобы убедиться, как гигантские клещи стремятся охватить столицу нашей Родины с юга и севера. Мы понимали — это угроза не только для Москвы, но и для всей страны. Там, на полях Подмосковья, решалась судьба нашего народа.

7 октября в Москву был отозван Г. К. Жуков. Командование фронтом временно принял И. И. Федюнинский. И это лишний раз свидетельствовало о том, что положение наших войск под Ленинградом упрочилось, а под Москвой резко осложнилось.

Положение под Москвой встревожило наших соседок по квартире. Неподалеку от Клина находится деревня, откуда они родом. Там и сейчас живут их братья, сестры, племянники. Наверное, мне пора, наконец, представить читателю добрых «фей» из нашей квартиры, которые в самые тяжелые дни так много помогли нам, окружив Валю и сына сердечным вниманием и заботой.

Квартира, в которой мы жили, прежде целиком принадлежала известному полярному исследователю и геологу Н. Н. Урванцеву. Я был знаком с ним по его книге «Два года на Северной Земле». Однажды попалась она мне в руки и захватила, увлекла меня. В ней просто и искренне рассказывалось, как трое людей — известный полярник Г. А. Ушаков, погонщик собак и сам автор — жили и работали на необитаемом острове, в суровых условиях заполярной зимы. Через некоторое время я снова перечитал книжку и опять с наслаждением.