Однако познакомился я с хозяином нашей квартиры только после войны. Тогда же Николай Николаевич находился в Норильске, где начинали осваивать открытое им месторождение никелевых руд. В квартире жила его супруга Елизавета Ивановна, в недавнем прошлом частый спутник его дальних путешествий, врач-хирург по специальности. Детей у них не было. Елизавета Ивановна целыми днями пропадала в своей клинике, а вынужденное одиночество делила со своей давней подругой М. А. Акимовой, по мужу Костычевой. Мария Афанасьевна и являлась настоящей хозяйкой квартиры, хотя и имела свою комнату на Васильевском острове.

Интересно сложилась ее жизнь. Приехала она в дореволюционный Петербург полуграмотной девушкой из глухой деревни. Была горничной и семье знаменитого русского ученого П. А. Костычева. К тому времени как мы познакомились, ей уже было за пятьдесят, но и по виду и особенно по живому темпераменту ей можно было дать значительно меньше. А какова она была в молодости, можно судить по тому, что сын Костычева Сергей Павлович, также академик — только в области биохимии и физиологии растений, влюбился в нее. Они поженились. Десять лет назад Мария Афанасьевна овдовела.

Когда началась война, Урванцева была тут же мобилизована в армию, а Акимова пригласила разделить свое одиночество сестру Прасковью Афанасьевну с дочкой Ниной. У них тоже была своя квартира на Петроградской стороне — на Б. Зелениной улице, но после того как главу семьи призвали в армию, они с удовольствием переехали в Лесной, чтобы быть поближе друг к другу.

Вот так и образовалась в нашей квартире эта дружная коммуна, а вернее, хорошая семья из четырех женщин и совсем еще маленького мальчика. Я был не в счет, потому что практически дома не бывал.

Вместе они изобретали всякого рода похлебки, вместе чаевничали, вместе спускались по сигналу воздушной тревоги в бомбоубежище, ухаживали за малышом. Пока они не работали — Мария Афанасьевна получала академическую пенсию за мужа, сестра ее часто болела, а племянница только что кончила школу и тоже не отличалась крепким здоровьем: ее даже не сочли возможным мобилизовать на оборонные работы.

Должен оговориться, чтобы читатель не проникся ложным предубеждением к нашим друзьям. Позднее, летом 1942 года, Нина и Прасковья Афанасьевна поступили на постоянную работу. Все они принимали потом живейшее участие в противовоздушной обороне города по месту своего постоянного жительства.

Стабилизация положения под Ленинградом отнюдь не означала прекращения боевых действий. По всему фронту от Финского залива до Ладожского озера, не умолкая, гремели орудия и минометы, стреляли пулеметы и автоматы, рвались гранаты. Кое-где завязывались и рукопашные схватки. Особенно жарко было на «Невском пятачке». Там наши части непрерывно рвались вперед, чтобы расширить плацдарм для будущего прорыва блокады. Активно действовали войска Приморской оперативной группы. В начале октября в Петергофском парке, занятом гитлеровцами, с боем высадился большой десант морской пехоты. Земля горела под ногами захватчиков!

Гитлеровцы между тем продолжали лихорадочно зарываться в землю, смирившись с тем, что им предстоит зимовать здесь, вокруг города, на открытой местности. Много позже, в 1944 году, мне довелось приехать из Москвы в Ленинград с одним из первых поездов после восстановления Октябрьской дороги на всем ее протяжении. Ходили они тогда медленно, почти сутки, можно было в пути все внимательно рассмотреть… Утром проезжаем Тосно, Саблино, Поповку, Красный Бор. Знакомые названия станций, но только названия. Ни одного уцелевшего здания, ни одного леска— верхушки деревьев срезаны как бритвой. И повсюду бесформенные, хаотические нагромождения земли — железнодорожные насыпи, рвы, ямы, превращенные фашистами в артиллерийские и пехотные укрепления, в блиндажи и землянки. Укрывшись в этих крысиных норах, они рассчитывали взять Ленинград измором.

Готовились к длительной обороне и советские войска, саперы ставили минные поля и проволочные заграждения. Строители с помощью солдат продолжали рыть траншеи и окопы, устанавливали броневые колпаки и наблюдательные пункты! Как-то в Смольном меня познакомили со схемой расположения войск. Внушительное зрелище! На юге — от берега Финского залива до Пулкова включительно оборонялась 42-я армия. В первом эшелоне здесь находились две стрелковых дивизии. Во втором — еще три да плюс морская и стрелковая бригады, занимавшие укрепленную позицию вдоль Окружной железной дороги, в частности, там, куда мы ездили с И. С. Бучуриным в сентябре. На километр фронта здесь приходилось в среднем 47 орудий и минометов, на два километра — пять танков, врытых в землю.

Примерно так же была эшелонирована оборона по фронту от Пулкова до невского берега, которую держала 55-я армия. Здесь во втором эшелоне находились семь отдельных артиллерийско-пулеметных батальонов, сформированных из ополченцев. Впрочем, к тому времени деления уже не было: все части народного ополчения влились в кадровые войска, получив номера и обозначения, принятые в Советской Армии.

В работе партийных и комсомольских организаций и на страницах печати по-прежнему важнейшее место занимала военная подготовка резервов для Советской Армии. Еще в августе и сентябре, когда возникла опасность вторжения, на заводах и фабриках были образованы рабочие батальоны.

В самом городе были созданы секторы внутренней обороны и образованы заслоны на пути возможного прорыва врага. За каждым рабочим батальоном закрепили боевой рубеж в секторе: здесь бойцы после работы проходили боевую подготовку на местности. Каждому выдали оружие. Это был мощный резерв ополчения. Кроме того, боевую подготовку проходили бойцы множества мелких отрядов численностью в 20–50 человек на небольших предприятиях и в учреждениях.

Теперь, когда фронт стабилизировался, рабочие-бойцы вернулись на свои предприятия, но структура построения рабочих батальонов и отрядов была сохранена. В случае угрозы вражеского прорыва все становились на свои боевые места. А учеба — напряженная, ежедневная — продолжалась после работы или до нее по 2–3 часа.

«Готовься стать отважным и умелым бойцом», — призывала 3 октября передовая «Смены». Да и во всех газетах регулярно публиковались материалы, посвященные военному обучению трудящихся.

Решению этой задачи, естественно, много внимания уделяли комсомольские организации. Возникло соревнование между районами. В октябре наша газета обнародовала социалистические обязательства комсомольцев Выборгского района. Они вызывали своих соседей помериться силами — кто лучше проведет всеобщее военное обучение в своем районе. Тут же был приведен ответ Красногвардейского района. Материалы эти послужили сигналом для соревнования между всеми районами. Обязанности арбитра взял на себя горком ВЛКСМ.

Еще одну важную военно-патриотическую кампанию мы проводили в то время вместе с другими газетами. По призыву работниц фабрики «Пролетарская победа» еще в сентябре, в разгар вражеского штурма, начался сбор теплых вещей для фронтовиков. «Сбор теплых вещей для бойцов Красной Армии — большое государственное дело» — так озаглавила передовую статью «Ленинградская правда». С такой же передовой выступила и наша газета.

Ленинградцы с полным пониманием отнеслись к призыву. Отрывая от себя самое необходимое, они помогли обеспечить защитников города теплой одеждой. Было собрано более 6 тысяч пальто и курток, шуб и полушубков, 15 тысяч ватников, фуфаек и безрукавок, 21 тысяча свитеров и джемперов, 66 тысяч пар варежек и перчаток, 18 тысяч шарфов, 6 тысяч пар валенок и теплых сапог, более 35 тысяч комплектов шерстяного белья и т. д.

Перейдя к обороне и отдав инициативу в наши руки, гитлеровцы не ослабили воздушные удары по городу. Более того, как бы в отместку за то, что им не удалось взять Ленинград штурмом, они усилили налеты.

Наша противовоздушная оборона вышла победительницей в этой непрекращавшейся дуэли с вражеской авиацией. Потери ее были настолько ощутимы, что противник вынужден был изменить тактику, отказаться от дневных полетов, поднять их потолок до шести-семи тысяч метров. Теперь бомбы падали куда попало — на улицы и пустыри, образуя громадные воронки, на здания и во дворы.