Много интересного можно было бы рассказать о 190-й единой трудовой школе, как она тогда называлась. О внеклассной работе, многочисленных кружках, литературных судах и диспутах, ежегодных традиционных спектаклях, к которым готовились всю зиму, о поисках форм самоуправления и самообслуживания. О трудностях становления сначала пионерской, а потом и комсомольской организации и о многом другом. Но это предмет особого разговора.

Сейчас же я вспомнил о школе потому, что как раз в те дни встретил на улице старого товарища, с которым мы одно время вместе учились. Встретил при любопытных обстоятельствах. Это был М. М. Дьяконов, известный востоковед, научный сотрудник Государственного Эрмитажа. Одет он был в шинель с петлицами артиллерийского офицера. Мы давно не виделись, но тем не менее сразу узнали друг друга, тепло поздоровались. Михаил Михайлович возвращался с торжественного заседания в Эрмитаже, посвященного 800-летию со дня рождения великого азербайджанского просветителя и поэта Низами, где выступил с сообщением «Влияние творчества Низами на живопись Востока». Чтобы сделать доклад, ему пришлось специально приехать с передовой, откуда его вызвали по просьбе академика И. А. Орбели.

— Представляешь, как удивился мой командир, когда получил предписание! Он не совсем представлял себе, где я прежде работал… — рассказывал мне Михаил Михайловну. Радостный и возбужденный тем, что только что увидел и услышал, он восклицал: — Подумать только, в осажденном городе и вдруг такое торжество науки! Поражаюсь энергии Иосифа Абгаровича!

Я не смог быть на этом заседании, состоявшемся 19 октября, хоть и получил приглашение. Поэтому с удовольствием слушал рассказ моего товарища. На заседании присутствовало около ста ученых и литераторов. Вступительное слово произнес И. А. Орбели. От Союза писателей выступил Н. С. Тихонов. В тот же вечер мы получили сообщение об этом из Ленинградского отделения ТАСС. Его опубликовали также все центральные газеты.

Миша Дьяконов раньше меня окончил школу. Он был старше на четыре класса. Но я представлял тогда учащихся первой ступени в общешкольном Комитете общественных предприятий — так называлось наше самоуправление, мы поэтому были хорошо знакомы. По четвергам, как правило, проходили заседания комитета. Мы задерживались в школе допоздна и вместе возвращались домой — Миша, его товарищ по классу Воля Харитонов и я, поскольку жили все в одном направлении на Аптекарском острове. Бывало так, что зимой они катили меня на финских санях по заснеженным притихшим улочкам Петроградской стороны. Воля и Миша были редакторами школьной стенной газеты. Они и меня решили приобщить к делу, поручали писать и собирать заметки о жизни младших классов (по 5-й включительно — это была первая ступень). В связи с этим я не раз бывал у них дома. Так мы дружили до тех пор, пока они не кончили школу, если можно говорить о дружбе ребят с такой большой разницей в возрасте. Скорее, с их стороны это было очень доброжелательное, товарищеское отношение ко мне. Я со своей стороны платил им за это мальчишеским обожанием, гордился их вниманием, старался походить на них. Оба они отлично учились, много читали и знали. С ними всегда было интересно, весело, легко.

Миша Дьяконов уже в то время заметно выделялся среди сверстников серьезностью, широким кругозором. Он знал несколько языков, глубоко изучал историю, археологию, интересовался древним и современным искусством и поэзией. Но не кичился своими познаниями, был веселым и жизнерадостным юношей, откровенным в суждениях, ровным и доброжелательным в отношениях с окружающими.

Помню, как наш класс познакомился с ним. Однажды, после перемены, к нам вошла заведующая учебной частью Вера Павловна в сопровождении высокого, широкоплечего старшеклассника и объявила:

— Сегодня Леонид Владимирович не будет вести урока, он заболел. С вами займется Миша Дьяконов. Надеюсь, вы найдете с ним общий язык.

Мы удивились. Обычно заболевшего педагога заменял кто-нибудь из его коллег. Но тут же забыли об этом. Дьяконов стал рассказывать о Норвегии, откуда он недавно вернулся, где жил с семьей и учился. Было так интересно слушать о городской жизни Осло (тогда еще Христиании), о культуре и быте норвежцев, что мы и не заметили, как раздался звонок.

Вскоре после окончания им школы стало известно, что Дьяконов опять на некоторое время уехал в Осло к отцу, работавшему в нашем торгпредстве, занимался в тамошнем университете, но заканчивал наш, ленинградский. Будучи студентом, он несколько раз заходил в школу и был у нас желанным гостем в дни ее годовщины, 14 февраля, отмечавшиеся всегда торжественно. Потом его фамилию можно было встретить в ленинградских и центральных газетах — он стал видным ученым-историком, знатоком искусства Ближнего и Среднего Востока.

И вот неожиданная встреча в блокированном городе, во время воздушной тревоги. Он с интересом расспрашивал о моей работе, рассказывал сам, как воюет. На этом мы расстались. Навсегда сохранилась у меня память об этом обаятельном, разностороннем и талантливом человеке, добром товарище моего детства.

Михаил Михайлович и после войны продолжал заниматься любимым делом, стал профессором и доктором искусствоведения, пользовался большим авторитетом в научном мире. В третьем издании Большой Советской Энциклопедии ему посвящена специальная статья. В ней, в частности, говорится, что Дьяконов — автор первой в марксистской литературе сводной работы по древней истории Ирана. Что он известен также как поэт-переводчик с персидского, норвежского и других языков.

Это был большой труженик. Большую часть времени он проводил в археологических экспедициях на Востоке. Совсем недавно я узнал от наших общих друзей, что он вернулся из своей последней экспедиции тяжело больным и вскоре скончался. Так всю свою жизнь, до последнего дыхания, Михаил Михайлович посвятил изучению древней культуры народов. И умер в расцвете сил, 47 лет, во имя торжества науки. Вот какие люди обороняли Ленинград! Великие гуманисты, они без колебания посылали смертоносные снаряды на головы фашистских варваров.

Как встревожились все в «Смене», когда узнали, что редакция «Комсомольской правды» в ночь на 16 октября почти в полном составе выехала в город Куйбышев. В Москве оставлена небольшая группа товарищей, чтобы выпускать газету, пока не наладится печатание на новом месте. Эвакуируются редакции и других центральных газет, многие правительственные учреждения и общественные органы.

Теперь еще с большим нетерпением хватались мы за свежие номера «Правды», «Известий», «Красной звезды», чтобы узнать о положении под Москвой. Но фронтовые корреспонденции были, как правило, скупы, не имели адреса. В лучшем случае указывалось направление атак противника. Тогда мы старались читать между строк, ставили себя на место военных корреспондентов.

С особым вниманием следили мы, сменовцы, за «Комсомольской правдой». С каждым номером она становилась все более боевой. Крупным шрифтом на полосу, а то и на весь разворот, призывные аншлаги и шапки. Часто в две и три строки. Большие фотографии, только что доставленные с поля боя. Подборки и полосы писем фронтовиков. В Москве остались самые оперативные журналисты во главе с заместителем главного редактора Борисом Бурковым: начальник фронтового отдела Юрий Жуков, Алексей Кравченко, Сергей Любимов, Митя Черненко и еще несколько литературных работников, корректоров, стенографисток и машинисток. Опираясь на сильный корпус военных и внутренних корреспондентов, они выполняли объем работы, который обычно осуществляет большой редакционный коллектив — десятки квалифицированных газетчиков. И как выполняли! Все у них получалось свежо, ярко, броско, как и требовалось в тревожной обстановке, создавшейся под Москвой.

Еще совсем недавно в ленинградских газетах публиковались письма трудящихся Москвы о поддержке нас, ленинградцев, а теперь мы перепечатываем передовые из «Правды» — «Отстоим родную Москву!», «Враг продолжает наступать — все силы на отпор врагу!». Тревожно становится на сердце, когда читаешь эти статьи, призывающие отрешиться от благодушия и самоуспокоенности, наращивать удары по неприятелю, стоять насмерть на подступах к столице. Так же было месяц тому назад под Ленинградом. Но ведь это Москва, сердце Родины! Все чаяния, все надежды советских людей на лучшее будущее обращены туда, где сражаются защитники столицы.